Пепел врага - Сергей Зверев

Верещагин задумался: «Зря я на Серафима гнал. Похоже, парень не совсем тут скурвился. Десантное братство просто так из сердца не вычеркнешь…»

Вслух же он произнес:

– Хорошая идея! Запускай шарманку.

Установив связь через систему позывных, Верещагин проинструктировал дежурного. Заспанный дежурный долго не мог понять, откуда звонят и чего, собственно говоря, от него хотят. Но потом невидимый собеседник, что называется, раскочегарился, пообещав передать все факсимильные копии документов в руки Морозову.

Первый лист, скользнув по направляющим лотка, исчез в чреве аппарата…

Пока невидимые лучи сканировали информацию и переводили ее в электронные сигналы, бегущие по проводам в далекую горную республику, проходило время. Стопка бумаги, положенная перед аппаратом, таяла медленно. Так же медленно вырастал бумажный холм уже просканированных документов.

Ожидание скрашивал коньяк.

Опорожнив до донышка первую бутылку, друзья принялись за вторую. На выпивку Серафим не скупился. Как у каждого уважающего себя делового человека, его бар был забит под завязку. Это Верещагин успел заметить.

Хозяину «Легиона» следовало бы поменьше увлекаться алкоголем. С каждым глотком выпитого коньяка Серафим мрачнел на глазах. На его скулах играли желваки, а пальцы его руки, вкладывавшей очередной лист, предательски подрагивали.

Заметив это, Верещагин спросил:

– Слушай, Серафим, может, мы зря всю эту бодягу с документами затеяли? Ты ведь знаешь, я друзей подставлять не люблю. Я в ваших раскладах плохо ориентируюсь. Может, я напрасно на тебя давил…

Серафим поднял покрасневшие от выпивки и табачного дыма глаза. Сквозь зубы он с неожиданной яростью процедил:

– Ну, во-первых, давить можно на тесто, а я из другого материала сделан. А во-вторых, задрали меня все эти расклады. Иногда, не поверишь, хочется всех этих «деловых» под ствол поставить и посмотреть, как они в штаны гадят. Это они, суки, за бабки готовы любой нечисти все что угодно продать. Ради выгоды могут атомную бомбу стырить для какого-нибудь фанатика…

Наблюдая за хмелевшим на глазах приятелем, Верещагин недоверчиво хмыкнул:

– Это, брат, уже ты лирику гонишь. Выступаешь, словно оратор на коммунистическом митинге про распродажу Родины.

Быстро раскисающий Серафим лил коньяк мимо пузатого бокала, стоявшего на стопке отсканированных бумаг. Янтарный напиток растекался по бумаге, оставляя след, похожий на пятно запекшейся крови.

– Тебе, Пашка, легко, – с пьяной тоской промычал хозяин «Легиона».

Верещагин перехватил руку приятеля, отнял у него бутылку. Переставив бокал, он аккуратно стряхнул коньяк с бумаги.

– Куда уж легче. Прямо с курорта к тебе приехал. На горных лыжах катался вместе с чеченскими инструкторами, – засмеялся он.

– Да я не в том смысле, – пустился в пьяные объяснения Серафим. – Там, на войне, все ясно. Где враг, а где друг. А тут… – Он обреченно махнул рукой.

Верещагин вздохнул:

– Там тоже, как видишь, не все так просто…

Он подошел к окну.

Фиолетовый мрак московской ночи, подсвеченный огнями окон, реклам и фонарей, был совсем иной, нежели темнота чеченских ночей. Он не скрывал очертания зданий, перспективу улиц, стоящих вдоль тротуаров деревьев, а неузнаваемо менял их дневной облик. Ночью город казался другим, словно вместо суетливой дневной Москвы из-под земли поднимался иной мегаполис, построенный по другим планам и живущий своей таинственной жизнью.

В Чечне же и днем и ночью ничего не менялось. Все те же враждебные горы и «зеленка», в глубине которой таилась смерть, составляли неизменный пейзаж.

Серафим почти закончил передачу документов. Через факс оставалось пропустить лишь несколько разрозненных листов, скрепленных пластмассовой скрепкой. Наклюкавшийся Серафим тщетно пытался сорвать ее.

– Давай помогу, – увидев мучения приятеля, предложил Верещагин.

Тот с готовностью согласился:

– Потрудись. Это ведь тебе надо.

Передав бумаги, Серафим направился было в сторону бара. По дороге он зацепился за край стола, чуть было не упал и, засмеявшись, вернулся к дивану.

– Кажется, перегрузка, – самокритично признался он. – Я еще в обед принять успел. Был на бизнес-ланче. – Словосочетание иностранных слов он произнес с особой выразительностью. – Пришлось бухнуть с деловым партнером. Махнули «вискаря» граммов по двести.

Верещагин заправил последний лист в лоток факса. Глядя, как валик аппарата затягивает лист в скрытое под крышкой устройство, он с издевкой заметил:

– Не лег «вискарь»… А может, коньяком шлифовать не стоило. Эх… Серафим, Серафим, погубят тебя эти бизнес-ланчи, презентации, фуршеты, приемы, тусовки и прочая светская суета. Заработаешь ты на них или алкоголизм в особо тяжелой форме, или ожирение.

Хозяин «Легиона» тем временем примостился на диване, устраиваясь поудобнее. Было заметно, что Серафиму не впервой ночевать в этом кабинете. Семьей он не обзавелся, а квартира его находилась на другом конце города.

– Хочешь, домой отвезу? – отключая факс, спросил Верещагин.

Тот отрицательно замотал головой:

– Я здесь перекемарю. У меня все необходимое имеется. В диване плед лежит. Душ с полным джентльменским набором в виде бритвы, пены для бритья, лосьонов, дезодорантов и даже геля для интимных частей тела, – в этом месте Серафим приподнялся, глупо хихикнул и тут же опустился, – также в наших апартаментах имеется. Тут ведь не курсантская казарма.

Верещагин с сожалением посмотрел на друга.

– Это понятно, – тихо, обращаясь сам к себе, произнес он.

Больше в кабинете начальника охранной фирмы «Легион» делать было нечего. Свернув бумаги трубкой, Верещагин собрался уходить. Краткосрочный отпуск скоро заканчивался. Ему хотелось побольше побыть со своими, еще раз переговорить с упрямой сестрой и поддержать отца.

Кроме того, Верещагину не терпелось в спокойной обстановке пересмотреть добытые документы. Он чувствовал, что именно в этих бумагах кроется ключ к разгадке трагической гибели колонны.

Стараясь не шуметь, Верещагин надел джинсовую куртку, под которую спрятал скрученные трубкой бумаги.

От кожаной поверхности дивана оторвалась взлохмаченная голова Серафима:

– Уходишь?

Верещагин коротко бросил:

– Пора. Спасибо тебе, Серафим!

– Всегда к вашим услугам, – полушутливо ответил тот и вдруг спешно добавил: – Да, чуть не забыл. Чечены, которые с Кривонравовым-младшим работают, исправно какому-то старику долю отстегивают. Он у них за пахана, если по блатным раскладам прикидывать. Или за казначея… – Задумавшись, Серафим высказал еще одно предположение: – А может, глава какого-нибудь тейпа. Хрен их там разберешь с их родоплеменными пережитками. В общем, этот старик в ауле под Аргуном живет. Он в курсе всех московских дел. А фамилия этого аксакала – Ганиров… Беслан Ганиров… – Выдав порцию информации, Серафим бессильно опустил голову, едва успев добавить: – Может, это важно…

Верещагин, мгновенно зафиксировавший в памяти еще одну чеченскую фамилию, довольно равнодушно отозвался:

– Возможно.

Попрощавшись, Верещагин вышел на улицу. Ночной воздух, замешанный на прохладе, запахе остывающего асфальта и аромате, идущем от клумбы, пьянил почище коньяка и сигаретного дыма. Но Верещагин старался сохранить ясность ума.

Сейчас его больше всего занимала реакция Морозова. В том, что въедливый следак вцепится в полученные бумаги, как пес в брошенную кость, он не сомневался.

«Вот только куда выведет эта ниточка, – размышлял он, – не ложный ли это след, ведущий в пустоту? Ведь то, что Кривонравов-младший ведет дела с чеченами, еще ничего не доказывает… А фамилию старика стоит запомнить. Надо перезвонить Илье. Ввести его в курс дела. Передать все, что тут удалось разведать. Пусть пробьет по своим каналам этого Беслана Ганирова. Да и о бумагах ему следует знать… Все-таки интересно, как отреагирует Морозов на мою посылку из Москвы. Наверное, удивится… Интересно, чем он сегодня занимался…»

«Удивительно, как изменчива фортуна», – повторял следователь Морозов, прихорашиваясь перед зеркалом.

Причиной его хорошего настроения была записка, полученная от Эммы Михайловны накануне. Знойная женщина, объект его желаний, пыталась возобновить прерванную связь. В записке, переданной через дежурного, дама сердца следователя Морозова сообщала о горячем желании немедленно встретиться.

«Нам необходимо разобраться в наших отношениях. Так больше продолжаться не может. Только немедленная встреча поможет распутать этот узел», – писала Эмма Михайловна на карточке розового цвета.

Несколько искусственный и возвышенный тон Морозова не удивил. Он знал, что его дама сердца обожает романы Даниэллы Стилл и фильмы из той же серии. А там люди нормальным языком не разговаривают. Герои подобных сериалов общаются исключительно высоким штилем. Эту манеру переняла и Эмма Михайловна, которая, несмотря на свою бурную личную жизнь, в глубине души все еще верила в чистую любовь.