Механизм пространства - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре о его чете газеты писать начали. О страшном, кровожадном, но справедливом Казимире Черные Очи. Читал пан Гайдук репортерские очерки, посмеивался, трубку турецкую курил. А потом заскучал. От табака горло сохнет, от песен уши вянут, от красавиц тошнит, а репортеров повесить хочется.
Тоска!
Где тоска, там и голод. Понял пан Гайдук — беда! Достал карты, обучил хлопцев французской игре бульот, вместо жетонов пули свинцовые раздал. Всех обставил, всех «обойщиками» сделал, ссыпал пули в шапку мохнатую.
Тоска, пся крев!
Ион-есаул помог. Вспомнил, что прежний арамбаши зарыл где‑то в этих местах клад. Засмеялся пан Гайдук, шапку баранью на затылок сдвинул. Клад? Отчего бы и нет? Прямо как в романах про благородных разбойников.
Искал — и нашел. Быстро, за неделю. Ночами по лесам и склонам бродил, землю слушал. Глядел, не засветится ли в траве красный огонек. А пока искал, двух пастухов встретил. И одного цыгана. Уже потом, когда губы от крови вытер — испугался.
Упырь, х-холер-ра!
Клад знатным оказался — два сундучка с червонцами. Думал товарищей потешить, а вышло, что беду накликал. Передралась чета, в ножи друг на друга пошла. Ион-есаул от золота одурел, не только сундуки себе захотел, но и атаманство. Взялись за сабли. С пятого удара убил пан Гайдук неверного есаула. И едва сдержался, чтобы не вцепиться зубами в свежую плоть, не сожрать до последней косточки.
Запел арию из «Дон Жуана» — финальную, ту, где рядом Командор и хор из подземелья — не помогло. Только хуже стало. Горланит хор в мозгу, чего‑то требует, а чего — и помыслить жутко. Рвут мертвецы мертвую душу на части, когтями полосуют, клыками увечат. А ты терпи, молчи и жди — когда прошлое наружу полезет, как труп из домовины.
Золото по справедливости поделил, ушел в кустарник за поляной — и поднес ствол пистолета к виску. Прощай, жизнь посмертная! Выстрелить не успел — хлопцы не дали. Налетели, скрутили, вином отпаивать взялись. Решили, наивные, что от стыда за них, предателей, решил погибнуть Казимир Черные Очи. Выругался пан Гайдук, допил вино, сел табак курить.
Будь что будет!
Но вспомнил о нем добрый Пан Бог. В тот же день приволокли хлопцы странного человечка в немецком платье. Поклонился он вежливо, цилиндр снял — и вручил пану Гайдуку письмо из города Копенгагена. А чтобы адресат в сомнение не впал, прилагался к письму серый обломочек — часть от накладки, что саблю фамильную украшала.
Взглянул пан Гайдук — ничего не увидел. Темно, окуляры мешают. Снял стекляшки — буквы расплываются. Неужто слезы? Так ведь не плачут гайдуки, пся крев! Адрес правильный: Трансильвания (она же Семиградье), земля Харамсек, Двуглавая гора, славному Казимиру Черные Очи. И обратный адрес имеется: Датское Королевское научное общество, Ханс Христиан Эрстед, экстраординарный профессор физики, Андерс Сандэ Эрстед, доктор юриспруденции.
«Сабля еще при вас? — писал Эрстед-младший. — Предупреждаю, она нам понадобится. Ваш металл (уж не знаю, как он достался вашему пращуру!) воистину принц металлов. Его до войны получил англичанин Дэви, но только в виде соли. Дэви зовет его — „алюминиум“. Запомните это слово, князь. „Светоносный“ — в нем ваша судьба, ваш диагноз и ваше лечение…»
Дочитал пан Гайдук, саблю ладонью тронул. Повернулся к вестнику:
— Угрей, значит, привезли?
Через неполный месяц Казимир Волмонтович, еле живой от голода и слабости, сошел с дилижанса у копенгагенской Ратуши. Пан Бог в небесах глянул вниз — и вздохнул с облегчением.
Сцена седьмая
Щупальцы кальмара
1
— Я должен перед вами извиниться, пан Шевалье.
Свечи догорели. Сквозь иллюминатор в каюту робко вползал рассвет.
— Пустое, князь, — язык нащупал саднящую пустоту на месте выбитого зуба. — У меня нет к вам претензий. Вы были уверены, что я… гм-м… жажду крови. Вы защищали своего друга. На вашем месте я бы поступил точно так же. Славно вы меня приложили! — Огюст нашел силы улыбнуться. — Это я вам говорю как грузчик.
Волмонтович встал и поклонился.
— Еще раз приношу свои извинения. Это все полковник. Вернув мне человеческий облик, он сумел сохранить кое-какие преимущества, которые давало мое… э-э… предыдущее состояние. Кстати, друг мой, — обернулся князь к Эрстеду, в чьей каюте они провели остаток ночи, — не найдется ли у вас, чем промочить горло?
— Наш любезный капитан оставил мне бутылку кьянти, — датчанин сунулся к стенному шкафчику. — Ага, есть. Кружки… Прошу, господа!
Пить в такую рань Огюст не привык. Но добрый глоток вина был жизненно необходим не одному князю. Что ж, раз солнце едва взошло над горизонтом — значит, утро еще не наступило. А ночные гулянки для парижанина — дело привычное.
— Казимир дорого заплатил за свои таланты, мсье Шевалье. И платит до сих пор. Зависимость от браслетов из алюминиума, сеансы электричества — не реже раза в год. Хотя я рассчитываю со временем решить эту проблему. Мы с братом над ней работаем…
Огюст поднял кружку:
— Позвольте тост, господа. За жизнь человеческую! Без лишних «талантов»… Поверьте, я тоже знаю, о чем говорю.
— Ваши слова, да Богу в уши, — хмыкнул князь. — Прозит! Кстати, откуда вы узнали о моем ранении в живот?
Острый взгляд поверх окуляров дал знать: небрежный тон, напускное безразличие — маска. Князь, как минимум, заинтригован.
— Не сочтите меня безумцем, но… У меня бывают приступы ясновидения.
— Приступы?
— Иначе не назовешь. Я не в силах их контролировать. Меня выбрасывает то в прошлое, то в будущее. Я видел ваш бой с русскими казаками, князь. Перекресток дорог, дождь, грязь. Вы зарубили первого, но второй достал вас пикой.
— Что вы еще видели, если не секрет?
Полковник заинтересовался не меньше князя.
— Разное. Сражение, где стреляли из многоствольных пушек; подводный корабль, летательный аппарат… Об одном интимном эпизоде позвольте умолчать, — Огюст зарделся, как мальчишка. — Да, я видел смерть Галуа! Я смотрел его глазами! И знаете, кто стрелял в беднягу?
— Кто?
— Я сам! Вернее, кто‑то в моем облике! Нет, я понимаю, это звучит, как бред…
— Отчего же? — датчанин отнесся к заявлению с предельной серьезностью. — Один наш общий знакомый вполне способен на подобные фокусы. Я говорю о бароне фон Книгге. У него есть подручный, меняющий личины, как светская дама — перчатки. Чарльз Бейтс, англичанин, сын лондонского старьевщика. Фигура, заслуживающая пера мсье Гюго. Впрочем, надеюсь, что и в Англии появится достойный романист, способный поднять тему мистера Бейтса. «Броненосец „Warrior“» — роман века…
— Пся крев!
