Твоими глазами - Питер Хёг

до конца, прежде чем обнародуем свои разработки. До этого времени мы предпочитаем не привлекать к себе внимание. Ни институты, ни я.

— А тщеславие? Твоя карьера? Планы на Нобелевскую премию? Это тоже играет роль?

Она повернулась ко мне. Гнев разгорался в ней мгновенно, словно полыхнула нефть.

Но через секунду пламя погасло.

— Это тоже играет роль. Но важнее всего — помочь людям.

Непонятно откуда до нас донёсся запах дыма.

— Может быть, нам вообще не следует выходить за границы брандмауэра, — сказал я. — Те, для кого они разрушились, оказались в сумасшедшем доме. Или покончили с собой. Или стали наркоманами. Возможно, мы созданы и воспитаны, чтобы оставаться внутри себя. Внутри своей личности. Возможно, никто не может пережить путешествие в бессознательное. Может, и вообще нет никакого путешествия. Может быть, реле нервной системы сгорают в тот момент, когда падает брандмауэр, и ты выходишь за границы себя самого.

— У нас появились возможности, которых прежде не было. В нашем распоряжении совершенные сканеры. Краниальная магнитная стимуляция. Мы умеем создавать проекцию на сетчатку. Мы можем строго научно описать каждый этап исследования.

Она остановилась и взглянула на меня.

— Самое важное: мы можем путешествовать вместе с пациентами. Людей с психиатрическими диагнозами бросают на произвол судьбы. Индийские маеты, «опьянённые богом», люди, для которых медитативный опыт оказывается порой настолько необратимым, что они уже больше не способны на нормальное общение, они потеряны для общества. Мы можем многое, Питер.

Она взяла меня под руку.

— Мы можем проделать этот путь вместе.

Запах дыма становился всё сильнее. Мы остановились перед сарайчиком с большой трубой, из которой вырывались клубы дыма, густые и чёрные.

Реконструкция гавани стёрла почти все следы прошлого. Но что-то ещё осталось. Жить этому прошлому суждено, наверное, совсем недолго.

Перед нами была коптильня.

Дверь сарайчика открылась. Через неё вырвался клуб дыма, подсвеченный снизу бликами пламени.

Из дыма проступила фигура. Высокий человек в кожаном фартуке.

Лицо его было чёрным от копоти и лоснилось от пота. Он остановился и посмотрел на нас. Потом рассмеялся, обнажив редкие оставшиеся зубы. На месте одного уха у него блестел гладкий, коричневатый шрам.

Он повернулся и исчез в дыму. Потом снова появился в дверях. В руке у него был прутик с нанизанной копчёной селёдкой — совершенно одинаковые, блестящие, прекрасные рыбки, маленькие, отливающие золотом, тушки.

Он положил прутик на решётку-подставку. Отцепил две рыбки, взмахом руки приглашая нас. Тут же у него откуда-то взялись листы газеты. Он кивнул в сторону скамейки. Протянул нам бумагу с рыбками.

И, не сказав ни слова, шагнул обратно. Чёрный дым и сарай поглотили его.

Мы сели на скамейку и стали медленно есть. Между пальцами таяла тёплая, нежная рыбная мякоть, как будто бы только что из моря, но уже приготовленная, суховатая и при этом сочащаяся жиром. Подгоревшая и свежая. Всё сразу — огонь, дым, море и плоть.

— Те, кто совершают самоубийство, — сказала она, — делают это потому, что для них открываются ворота в царство смерти. И их туда затягивает. Если бы там побывать. Выяснить, наконец, в чём там дело. Понять, что происходит с людьми, когда они кончают с собой. Что происходит, когда людей поглощает психоз. Или шизофрения. Если это понять, можно будет разобраться во всём остальном. И это не будет чисто теоретическим построением. Ведь теперь можно отправиться туда самому. И тебя это не поглотит. Отправиться и вернуться. Вместе.

* * *

Мы сидели у неё на террасе, закутавшись в пледы. Море успокоилось. В городе было тихо.

— Я увлеклась медициной, — сказала она. — И одновременно биомедицинским инжинирингом. В каком-то смысле я всегда знала, чего хочу. Создать модель сознания, по которой можно путешествовать. Я была ещё на втором или третьем курсе, когда меня захватила эта идея. Я попыталась создать трёхмерную виртуальную модель. Столкнулась с непреодолимыми трудностями. Нужно создать электростатическое помещение. Стабилизировать газ, на который будет проецироваться изображение. Компенсировать его турбулентность. Потребуются огромные вычислительные мощности. К тому же возникнет множество чисто технических проблем. И тогда я подумала: а что, если заставить сами глаза создавать иллюзию? Что если проецировать изображение прямо на сетчатку? Область фокуса глаза очень ограничена. В этой области мозг считывает 1600 точек на квадратном дюйме. Требуется проектор колоссального разрешения, чтобы создать такую информационную плотность в трёхмерном пространстве. Но если проецировать прямо в зрачок, нам потребуется всего 1600 точек и только там, куда направлено внимание. За пределами этой зоны мозг сам достраивает иллюзию резкости. Это как очки виртуальной реальности. Проекция прямо в глаз. Такая была идея. В этом и в создании защиты. Лазерный луч — это чистые световые колебания. Но они несут и тепловую энергию. Нам нужно было создать защиту, которая отведёт это тепло до того, как свет дойдёт до глаза. Кабир решил эту проблему. Было что-то наивное в этом открытии. Как и во всей затее. Мы не имели никакого представления о том, куда мы движемся. Мы только потом всё поняли. Индустрия виртуальных развлечений — область, в которую вкладывается больше всего денег. Когда я училась в гимназии, все изобретения приходили к нам из НАСА. Тефлон, застёжка-липучка, пенопласт с закрытыми порами, спасательное одеяло, темпур. Сегодня у любого из интернет-гигантов бюджет развития больше, чем у НАСА. Мы запатентовали и проектор, и защиту. И программу, которая графически отображает результаты сканирования. Вот почему тут полиция. Наблюдение вокруг института. Я не могла сразу сказать об этом. Мне нужно было присмотреться к тебе.

— Вы могли бы стать миллиардерами.

На это она ничего не ответила.

— А потом, — спросила она. — Когда мы навестили фрёкен Кристиансен в её сне? Что случилось потом?

*

— Мы как будто позабыли об этом. На следующий день фрёкен Кристиансен появилась поздно. Она пришла, когда мы уже сидели в столовой. Подошла к своему месту. Мы наблюдали за ней, мы все втроём, жевали и наблюдали за ней. Она не поднимала глаз. В какой-то момент, когда мы уже почти закончили с едой, она велела двум детям обойти всех с корзинами для бумаг, чтобы собрать обёртки от бутербродов. Во время этого обхода она подняла голову и посмотрела прямо на нас. Очень коротко. Это был единственный контакт с ней. До следующей встречи — в бочке.

Я на минуту остановился. Казалось, что само понятие времени для меня меняется. И причина тому — сеансы сканирования. В клинике я глазами других людей видел события в Литве, которые происходили задолго до моего рождения. Сексуальное