Первый советник короля - Борис Алексеевич Давыдов

своего! Говори же, дьяче, мы внимаем с надеждой и нетерпением! Что велел передать нам царь русский? Соизволит ли он, милостивец наш и благодетель, откликнуться на просьбу и взять нас под высокую руку свою?

Наступила тишина. Дьяк, в голове которого шумел хмельной ветер, отчаянно постарался сосредоточиться.

– Государь приказал передать, что отнесся к просьбе вашей со всем вниманием и видит все великие выгоды, кои могут проистекать из оного события. Защита веры православной – святое дело, богоугодное, и в том он готов оказать любую помощь, какая только будет возможна. И точно так же решила вся Боярская дума.

– Слава царю русскому! – воскликнул Хмельницкий. И остальные дружно подхватили: «Слава!» Бескудников с трудом удержался от страдальческой гримасы: так заболела голова от шума. Поднял руку, показывая, что еще не закончил.

– Однако же помочь вам напрямую – значит неминуемо пойти на войну с Речью Посполитой. И вот тут уже в Боярской думе единогласия нет. Да и государь в сомнениях… Враг-то силен! А еще с юга постоянные угрозы. Многие бояре так государю и говорят: гетман войска Запорожского, мол, просится под твою царскую руку, а сам пребывает в союзе с нечестивыми басурманами, от коих столько зла перенесло государство наше! Погоди, погоди… – замахал руками Бескудников, видя, что Хмельницкий вскинулся, готовый возразить. – Государю ведомо, что ты не по доброй воле так поступаешь, а только по необходимости. Однако же сей союз иным боярам не нравится… Ик! – речь дьяка прервала икота.

– Истинную правду сказал ты: лишь по необходимости суровой! – горячо воскликнул Хмельницкий, воспользовавшись наступившей паузой. – Иначе разве пошел бы я на союз с гололобыми нехристями?! Надо было тыл свой обезопасить да лишние сабли добыть.

Бескудников, вновь запоздало попеняв себе за чревоугодие, кое-как пересилил икоту.

– Потому государь наш пребывает в нелегких раздумьях. Он хоть и самодержец и помазанник Божий, а к боярам прислушиваться должен. Опять же, не взыщи за правду, как бы ни хотел он прошение твое удовлетворить, а по всему выходит, что и ты, гетман, и все войско твое, и простой люд, что к вам примкнул, – мятежники, бунтари. Веру святую нашу кто притесняет? Магнаты! А вы против кого поднялись? Не только против сих нечестивцев, но и всего государства!

– Так ведь магнаты в Речи Посполитой и есть государство! Коль всю власть себе забрали! – вскричал Богдан. Полковники дружно поддержали. Промолчал только Выговский.

– То и государю, и многим боярам ведомо, – кивнул Бескудников. – Но есть и те, которые шумят: «Как это так, бунтарям помощь оказывать!» И их тоже понять можно… Вот посуди: если бы на Руси вспыхнул бунт против самого царя, а иной король из зарубежья поддержал этих воров, до чего дело бы дошло? До войны! – дьяк со вздохом пожал плечами. – А ежели каким-то чудом сохранился бы мир, то как к этому королю относиться? Ясное дело: как к врагу.

Выдержав паузу, дьяк продолжил, понизив голос, словно опасался лишних ушей:

– Потому, гетман, помощь тебе будет оказываться, но пока что негласная. Пороху, свинца и прочего боевого запаса проси сколько хочешь. Слава богу, в том недостатка у государя нет. Нужны будут пушки – и те пришлем. Хлеб для людей твоих? Или овес для лошадей? Только сообщи, сколько потребно, – дадим! Ежели кто из детей дворянских пожелает тебе помочь в святом деле, постоять за веру православную – мешать в том не будем. Государь распорядится, чтобы их через рубеж пускали свободно. И не токмо их, а вместе с боевыми холопами![30] – многозначительно усмехнулся дьяк. – А вот чтобы помогать открыто, рискуя ввязаться в войну, – нужна серьезная причина. Очень серьезная. Чтобы крикунам в Думе рты заткнуть… Понимаешь?

– Понимаю, дьяче! Великое спасибо государю. А что до серьезной причины, так вот же она: злоумышление князя Вишневецкого против царя, против всей державы вашей! – торопливо воскликнул гетман. – Кстати, выполняя волю государя, готов отправить в Москву ляха, о коем он спрашивал. Как в обратный путь собираться станешь, и его с собой возьми.

– Ляха? – наморщил лоб Бескудников, стараясь вспомнить фамилию. Винные пары громко шумели в голове, мешая сосредоточиться. – Как его, дай бог памяти…

– Беджиховский! – подсказал гетман. – Тот самый, что о гнусных замыслах князя Яремы поведал. Я приказал проверить, правду ли он говорил или брехал с испугу. Лазутчиков подсылали к самому логову Яреминову. Действительно, есть при его дворе московит, сделанный первым советником, с бабой-самозванкой. И бережет их князь пуще глаза, даже специальную крепость для них выстроил, вроде узилища… Это ли не причина, дьяче? – настойчиво повторил Хмельницкий. – Один из магнатов решил новое Смутное время на Руси устроить!

– Так-то оно так… – пожал плечами Бескудников. – А все же недостаточно! Король-то всегда сможет отпереться: знать ничего не знаю, своеволие князя, а я к тому непричастен. Вот если бы, к примеру, было прямое оскорбление священной особы государя нашего, да не со стороны одного лишь Вишневецкого, или Потоцкого, иль другого магната, а вся Речь Посполитая оказалась бы замаранной… Тогда – другое дело!

– А ежели мы добудем доказательства такого оскорбления? Решится государь открыто помогать нам? – не отступал Хмельницкий.

Дьяк многозначительно улыбнулся.

– Полагаю, вот тогда решится. И все бояре в Думе согласятся, поскольку оскорбление помазанника Божьего прощать нельзя. Бесчестие для всей державы!

– Спасибо за ответ, дьяче, – гетман склонил голову, пряча торжествующую усмешку.

– Кроме того, – продолжал Бескудников, – есть бояре, кои не уверены, хватит ли у тебя сил противостоять коронному войску. Хотя про твои победы под Желтыми Водами и Корсунем всем ведомо, про славное дело под Пилявцами – тоже, а пребывают в сомнениях! Мол, силы больно уж неравные. Потому сам государь повелел мне полки твои осмотреть и убедиться, что они в должном виде, что в оружии и конях недостатка нет. Конечно, если на то будет твое согласие! – поспешно добавил дьяк, видя, как недовольно нахмурились полковники и генеральный писарь. – Можешь и отказать, то твое право, но тогда государю будет труднее переубедить упрямцев.

– Ни о каком отказе и речь быть не может! – тотчас заявил Хмельницкий, выразительно взглянув на сподвижников своих. – Желание государя русского для нас священно. Я распоряжусь, чтобы в Белой Церкви был устроен большой смотр. А захочешь – и в Киеве! На сей раз туда не с малыми силами явимся: все войско приведу. Представляешь, какое благолепие будет?

Дьяк Бескудников, живо представив свою персону в центре этой «благолепной» картины и последующую реакцию Речи Посполитой (и того хуже – государя в Москве), замотал головой:

– Нет-нет, довольно и Белой Церкви! Не хочу ехать в Киев!

– Как