Тайный заговор - Филипп Ванденберг

Жюльетт возмутилась.

— Что за чушь ты несешь, Бродка! Это совершенно ни при чем. Я люблю тебя, ты мне нужен…

— Но ты же только что сказала…

— Да, сейчас я не могу с тобой спать. Почему ты этого не понимаешь, Бродка?

Александр недоуменно глядел на нее.

— Я не спрашивал, хочешь ли ты со мной спать, я спросил, любишь ли ты меня еще или нет!

В следующую секунду они обнялись, одарив друг друга нежностью, быстро переросшей в неконтролируемую страсть. Сколько они ждали этого? Как часто, как сильно скучали они, чтобы пережить это мгновение?

Осторожно, словно боясь сделать неловкое движение, Бродка провел рукой по волосам Жюльетт, а она требовательно поцеловала его и крепко прижалась к нему. Жюльетт чувствовала, что Александр, как и она, сильно возбужден. Она начала срывать с него одежду, и вскоре они предались своей страсти.

Жюльетт, совершенно голая, сидела верхом на Бродке, который лежал на полу, и сжимала его тело своими бедрами. Она страстно вскрикивала в такт своим движениям, а Бродка брал ее со всей неистовой страстью, со всей любовью, которую испытывал к ней.

Позже, когда они, тяжело дыша, счастливые и уставшие, лежали рядышком на ковре, когда каждый из них мысленно наслаждался партнером, словно бесконечным колокольным звоном, Жюльетт с нежностью прошептала:

— Я люблю тебя, Бродка. Я буду любить тебя всегда.

И Александр наконец понял, что в их отношениях ничего не изменилось.

До сих пор ни Бродка, ни Жюльетт не рассказывали, что происходило, пока они были в разлуке. Когда Жюльетт сообщила о взломе склада и о том, что кто-то перерыл вещи его матери, Бродку снова охватили сомнения.

Титус, который не знал мать Бродки и, став свидетелем неприятной ситуации в соборе Святого Стефана, быстро и незаметно исчез, во время совместной поездки в Мюнхен предпочитал отмалчиваться. Как только Александр начинал говорить на эту тему, он замыкался. Титус справедливо полагал, что слишком мало знает Бродку, чтобы судить о его психическом состоянии и о том, способен ли его новый знакомый на подобное «короткое замыкание». Тем не менее у Бродки сложилось впечатление, что Титус что-то скрывает. Иногда ему казалось, что для внешне сдержанного экс-священника переживания подобного рода вовсе не чужды.

Бродка пребывал в явной растерянности. Титус согласился расколоться и за двадцать тысяч марок определенным образом помочь ему. Как должна выглядеть эта помощь, Бродка, впрочем, не знал. Титус пока категорически отказывался что-либо объяснять ему.

Вероятно, Титус боялся. И это было основной причиной того, что он только после продолжительных колебаний согласился уехать из Вены и сопровождать Бродку в Мюнхен.

Что касается Жюльетт и обнаруженных подделок, то она рассказала об этом Бродке только поздно вечером, после того как они вместе выпили первую из двух бутылок красного вина. Жюльетт почти стыдилась того, что в прокуратуре против нее ведется расследование, но, поведав историю о подделках и категорично заявив при этом, что у нее даже не было подозрений в обмане, она почувствовала большое облегчение, с души будто камень свалился.

— Знаешь, что это означает? — спросила она. — Я разорена.

Бродка слушал Жюльетт, ничего при этом не понимая.

— Почему ты мне сразу не сказала? — упрекнул он ее.

— У нас с тобой все было так хорошо, — ответила она, — не хотелось портить настроение.

— Но это же смешно! То, что произошло в галерее, очень важно. Ты должна что-то предпринять.

Бродка поднялся, подошел к окну и посмотрел на море городских огней внизу. Затем, не отводя взгляда от окна, спросил:

— Ты и правда думаешь, что за этим стоит твой муж?

Жюльетт забралась с ногами на диван, словно в очень теплой комнате ей вдруг стало холодно.

— Он хочет отомстить и точно знает, что эта история будет означать мой финансовый крах. Какой же он мерзавец! Я так и вижу его лицо, его злорадную ухмылку. Он единственный, у кого была возможность незаметно взять ключ от галереи и заказать дубликат.

Я думаю, что именно при помощи этого дубликата он проник в галерею и подменил картины.

Бродка задумчиво потер подбородок.

— Ты действительно уверена, что он способен на столь энергичные поступки? Я имею в виду, что он ведь шел на большой риск. А еще ему нужно было достать подделки. Если предположить, что за этим и в самом деле стоит Коллин, то у него наверняка были сообщники, причем не один. К тому же он должен был завязать контакты с теми, кто подделывает произведения искусства, а эти люди — профи, у них узкая специализация. Вряд ли им нужны хирурги.

— К чему ты клонишь, Бродка?

— А ты не допускаешь, что за этим может стоять кто-то другой?

Жюльетт подняла глаза на Бродку.

— Да, конечно, — ответила она. — Подделка картин — очень прибыльное занятие, а в этом случае речь идет, в общей сложности, о миллионе. Вопрос только в том, зачем обычным гангстерам утруждать себя, копируя графические работы и подменяя ими оригиналы.

Бродка пожал плечами.

— Возможно, воры хотели потянуть время. Возможно, они собирались продать украденные картины до того, как подмену обнаружат. Это один из вариантов. Но против него анонимный звонок прокурору. Так что эта версия отпадает. Нет, я полагаю, что кто-то совершенно сознательно хочет причинить тебе вред.

— Итак, все же Гинрих.

Бродка смущенно отвернулся.

— Не хочу тебя пугать, дорогая, но у меня нехорошее предчувствие.

— Что ты имеешь в виду? — Жюльетт напряглась.

— Может быть, люди, которые уже несколько месяцев охотятся за мной, взяли на прицел и тебя тоже?

— Зачем им это делать? У меня нет врагов. По крайней мере, таких, о которых мне известно.

— Но они знают тебя и знают, что ты со мной. Они стреляют в тебя, желая попасть в меня.

Жюльетт молчала. В последнее время она о многом передумала. Она ломала себе голову над тем, кто из ее окружения или клиентов мог иметь связи с преступным миром. Но чем больше она об этом думала, тем больше все эти размышления казались ей абсурдными.

А теперь вот и Бродка заговорил о том же самом. Он надеялся, что она сможет хотя бы предположить, кто способен на такой поступок.

Но Жюльетт убежденно ответила:

— Гинрих. Больше никто.

Интуиция подсказывала Бродке, что Коллин — это ложный след. Он считал профессора мстительным, возможно, даже подлым, но, несмотря на свою алкогольную зависимость, Коллин был достаточно умным, чтобы придумать план, из-за которого он первым попал бы под подозрение.

Вместе с Жюльетт Бродка на следующий день занялся изучением списка гостей, приглашенных на вернисаж. Бродка спрашивал о каждом, и Жюльетт рассказывала ему то, что знала о своих клиентах.

Жюльетт не исключала, что среди гостей могла быть темная лошадка, поскольку некоторых посетителей она знала только по имени, которым были подписаны их чеки. Но с этой точки зрения проблем не возникало никогда. Большинство из тех, кто приобретал картины в галерее, были ее клиентами на протяжении многих лет.

— А кто пришел к тебе впервые? — поинтересовался Бродка, добравшись до конца списка.

— Все присутствующие бывали у меня по меньшей мере один раз, — ответила Жюльетт. — Чужих я не приглашала, новых клиентов — тоже. Разве что…

— Да? — Бродка выжидательно посмотрел на нее.

— В списке отсутствуют имена журналистов. Видишь ли, я посылала приглашения во все редакции, так принято. И на вернисаж явились два фотографа, а также редакторша из журнала «Арте».

— Того, что постарше, я знаю, — сказал Бродка. — Его зовут Хаген, он работает на ДПА.[10] А второй?

— Без понятия. Но мне бросилось в глаза, что он носился как угорелый и столько фотографировал, словно ему нужно было сделать из этого материала специальный выпуск журнала.

— А где вышли фотографии?

— Думаю, нигде.

— Как зовут этого одаренного репортера?

Жюльетт пожала плечами.

— Я забыла его фамилию. Помню только, что он говорил, будто работает на журнал «Ньюс».

— «Ньюс»? Ну надо же! Как будто «Ньюс» станет печатать фотографии с вернисажа!

— А почему нет? — смутившись, спросила Жюльетт.

Бродка ничего не ответил и, сняв с телефона трубку, набрал номер главного редактора «Ньюс» Дорна. От Дорна он узнал то, о чем уже догадывался: «Ньюс» не заказывал никаких фотографий с вернисажа.

— Странная история, — задумчиво пробормотал Бродка.

Жюльетт, которая по-прежнему не понимала, куда он клонит, спросила:

— Почему странная? Я так радовалась, что тот человек пришел. Думала, публикация его фотографий послужит хорошей рекламой для моей галереи.

Бродка горько рассмеялся. Он пытался вспомнить, как выглядел тот фотограф. Но случай с пьяным Коллином вытеснил все остальное. Поразмыслив, Бродка позвонил в ДПА и поинтересовался, где он может найти Хагена. Ему ответили, что в обеденное время фотограф обычно находится в своем офисе.