Тайный заговор - Филипп Ванденберг

Коллин вскочил, в его движениях было что-то угрожающее. Жюльетт испугалась, что соперники вот-вот бросятся друг на друга, словно олени во время гона. И вдруг ей в голову пришла ужасная мысль: а если Коллин вытащит сейчас оружие и наставит его на Бродку? Или на нее? Она со страхом следила за мужем и облегченно вздохнула, увидев, что он постепенно расслабился.

Жюльетт подошла к ним. Правой рукой она толкнула профессора, а левой — Бродку. Затем улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой и сказала:

— Вы ведете себя как дети. Может быть, обсудим все за бутылкой красного вина?

Предложение Жюльетт удивило мужчин. Однако Коллин, пожав плечами, ответил:

— Согласен.

Бродка просто кивнул.

Жюльетт принесла из кухни «Кот дю Рон». После того как они вместе осушили бутылку, так и не приступив к желанной дискуссии, было решено открыть еще одну.

Коллин посмотрел на Бродку.

— Красное вино для стариков — лучший из даров, — заметил он, слегка улыбнувшись.

— Вильгельм Буш,[11] — отозвался Бродка.

— Вот как? — Коллин усмехнулся. — А мне казалось, что это я придумал.

Бродка хмыкнул, и лед внезапно тронулся. Соперники начали провозглашать тост за тостом, и вскоре завязался оживленный разговор о дальнейшей судьбе Жюльетт. Красное вино сделало свое дело. Оба пытались отстоять свою точку зрения, совершенно не обращая при этом внимания на Жюльетт, из-за которой все и началось. Когда Жюльетт попыталась вмешаться, Коллин заявил, чтобы она «заткнулась», а Бродка даже не заступился.

К несчастью, Коллин и Бродка допились почти до взаимной симпатии. Полную гармонию нарушал только неразрешенный вопрос о том, кто из них двоих имеет право на Жюльетт.

— А меня хоть кто-нибудь спросит? — закричала она, не зная, плакать ей или смеяться.

Коллин и Бродка посмотрели на нее удивленными пьяными глазами. Никто не ответил.

— Уж тебя-то, — укоризненно произнесла Жюльетт, обращаясь к Бродке, — я считала умнее.

Мужчины переглянулись. Затем Бродка многозначительно посмотрел на Коллина и сказал:

— Вот как можно ошибаться.

Спустя какое-то время то ли серьезно, то ли в пьяном угаре Бродка спросил профессора:

— На какую сумму отступных за Жюльетт вы вообще-то рассчитывали?

Услышав вопрос Бродки, Жюльетт сердито вскочила, принесла из соседней комнаты сумочку, набросила на плечи пальто и покинула квартиру, хлопнув дверью.

Коллин и Бродка беспомощно посмотрели ей вслед. Затем переглянулись, и профессор заплетающимся языком произнес:

— Я как-то читал о проститутке, которая обходилась своему сутенеру в сто тысяч. С этой точки зрения Жюльетт, конечно, намного дороже. Она ведь порядочная женщина. Разве она не чудесна?

Бродка сделал хороший глоток.

— У меня к вам предложение, профессор, — сказал он. — Пусть судьба решит, кому будет принадлежать Жюльетт.

— Она принадлежит мне! — прорычал Коллин, уставившись на собутыльника затуманенным взглядом.

— А я утверждаю, что она принадлежит мне, — ответил Бродка. — И поскольку мы не можем прийти к соглашению, пусть наш спор решит жребий. Я предлагаю сыграть на нее в кости.

Одурманенный винными парами, Коллин задумался. Но предложение показалось ему заманчивым, и он согласился.

Что заставило Бродку сделать это дурацкое предложение, он и сам потом не мог объяснить. В игре ему никогда не везло. Наоборот, он принадлежал к тому типу людей, которые могли купить двадцать лотерейных билетов, и все они оказывались пустыми.

Бродка снял с полки стаканчик с игральными костями.

— Называйте условия.

— В таком случае предлагаю бросать по очереди. Кто первым выбросит три шестерки, тот и выиграл.

Коллин взял стаканчик двумя руками и затряс его с такой силой, словно хотел выбросить сразу все очки. Затем с громким стуком поставил стаканчик на стол.

Бродка ухмыльнулся, увидев, что удача не улыбнулась Коллину.

Бродке тоже не особо везло.

Так они бросали и пили примерно с полчаса, пока Коллин наконец не предложил попробовать обойтись одним кубиком, объяснив, что выбросить три шестерки почти невозможно. Он не успел договорить и с грохотом поставил стаканчик на стол. Оба уставились на кости: три шестерки.

— Вы выиграли, — разочарованно пробормотал Бродка. Казалось, он отрезвел в мгновение ока.

Коллин усмехнулся, борясь с самим собой. Он поднялся, покачиваясь из стороны в сторону, как будто проверяя свою устойчивость, и после паузы серьезно сказал:

— Ну что ж, все ясно. Вызовите мне, пожалуйста, такси.

Бродка словно в трансе подошел к телефону. Он даже не заметил, как профессор Коллин вышел из его квартиры. В голове была одна мысль: вот и все.

По дороге в туалет Александр увидел оставшееся в прихожей пальто Коллина. Бродка снял его с крючка, шатающейся походкой вышел на лестницу, но профессора уже не было. Вешая пальто обратно на крючок, он заметил в одном из боковых карманов тяжелый предмет.

Бродка опустил руку в карман и вынул револьвер.

Сердясь на Бродку, поразившего ее своим поведением, — от Коллина она другого и не ожидала — Жюльетт сбежала к Норберту, парню, который жил в мансарде неподалеку от дома Александра и уже долгие годы считался молчаливым поклонником Жюльетт.

Норберту было около тридцати лет. Его короткие темные волосы были зачесаны на лоб. Внешне он ничем особо не выделялся — за исключением одной мелочи, которую почти никто не замечал. Однако же для Норберта она имела большое значение: у него не было мизинца на правой руке.

В обычной жизни этот изъян не так уж важен, но у Норберта была необычная жизнь. Будучи эстетом, он высоко ценил гармонию и вообще все прекрасное. По профессии Норберт был пианистом, поэтому несчастный случай, который произошел с ним несколько лет назад и стоивший ему, помимо нескольких шрамов на шее и на лбу, мизинца, в корне изменил его жизнь.

Его карьера музыканта, выступающего с концертами, конечно же, закончилась. С тех пор Норберт зарабатывал себе на жизнь, играя в барах — в качестве мастера левой руки и безымянного пальца правой руки, который отныне взял на себя функции отсутствовавшего мизинца. Потеря мизинца оставила в душе Норберта неизгладимый след, поскольку со времени несчастного случая — в отличие от прошлого — он теперь больше склонялся к своему полу, чем противоположному. Он вел самую настоящую двойную жизнь и был известен в соответствующих заведениях вокруг Гертнерплац под именем Берта.

Что касается его отношения к Жюльетт, то оно носило платонический характер. Норберт никогда не осмеливался приблизиться к ней с грязными намерениями — не говоря уже о том, чтобы у него возникло желание. Нет, такие мужчины, как он, создают себе достойную почитания женскую икону и остаются верны ей всю жизнь.

Вот таким человеком был Норберт. Изредка заходя в галерею, он смотрел картины, о которых знал только то, что никогда не сможет позволить себе приобрести их. Во время этих визитов он нередко изливал Жюльетт душу, и она брала на себя роль его лучшей подруги.

Норберту было известно о разваливающемся браке Жюльетт и ее страсти к Бродке. Когда речь заходила о том, чтобы выбрать между мужем и любовником, он был на стороне последнего. При этом он никогда не видел Бродку, да и тот знал Норберта только понаслышке и даже не догадывался о глубокой внутренней привязанности Жюльетт к пианисту.

Жюльетт провела у Норберта всю ночь. Она заявила, что мужчин с нее довольно. Да, она ненавидела Коллина, а от общества Бродки решила отдохнуть.

Той ночью в голове Жюльетт созрел план: взять свою судьбу в собственные руки. Она рассказала Норберту, что хотела бы начать со спасения своей галереи от разорения. И в первую очередь ей нужно было выяснить, каким образом на нее вышли мафиози, занимающиеся подделкой произведений искусства.

Норберт выразил сомнения относительно того, как она планировала проследить путь картин из Рима до самого Мюнхена. Но Жюльетт не дала сбить себя с толку и уже на следующий день забронировала билет до Рима. Она была совершенно уверена в том, что Альберто Фазолино не продавал ей подделок. Как коллекционер, Фазолино пользовался исключительной репутацией. Он сам частенько приобретал картины у Жюльетт, оплачивая покупки своевременно и не торгуясь.

Поразмыслив, Жюльетт пришла к выводу, что ей необходимо найти место, где картины были заменены подделками. Конечно, некоторые детали указывали на то, что подмена произошла в ее галерее, но разве можно утверждать, что это не случилось где-то на полпути между Римом и Мюнхеном? Она должна была действовать наверняка.

Непростая задача.

Самолет «МакДоннел Дуглас 80» после полуторачасового полета приземлился в начале первого в аэропорту Фиумицино. Оттуда Жюльетт направилась прямо в отель «Эксельсиор» на Виа Венето.