Дюна - Фрэнк Херберт

— Но, сэр, почему?

— Ответом твоей матери не должно быть действие. О, она способна на высший акт, но на карту поставлено слишком многое. Я надеюсь выкурить предателя из его норы. Пусть они считают, что им удалось обмануть меня.

— Почему вы говорите мне об этом? Может быть, я выдам все это.

— В данном случае, за тобой следить не будут, — сказал Герцог. — Ты будешь хранить секрет. Ты должен: — Он подошел к окну и проговорил, не оглядываясь: — Но если со мной что-то случится, ты можешь рассказать ей правду — что я никогда в ней не сомневался. Я хочу, чтобы она это знала.

Пол поняв, что отец говорит о смерти, быстро проговорил:

— С вами ничего не должно случиться, сэр. Это…

— Помолчи, сын.

Пол смотрел на отца и видел усталость в повороте его шеи, в сутулости плеч, замедленности движений.

— Вы просто устали, отец.

— Да, я устал, — согласился Герцог. — Я морально устал. Меланхолический процесс упадка Великих Домов захватил, наконец, и меня. А когда-то мы были очень сильны.

Пол быстро и сердито проговорил:

— Упадок не коснулся нашего Дома!

— Разве?

Герцог повернулся, посмотрел на лицо сына и тот увидел темные круги под глазами и циничную усмешку, искривившую его губы.

— Мне следовало бы обвенчаться с твоей матерью, сделать ее Герцогиней. Но… мое холостяцкое положение оставляло надежду некоторым Домам, что через их дочерей возможен союз с нами. — Он пожал плечами. — Так что я…

Мать объясняла мне это.

— Ничто не приносит предводителю большего расположения, чем бравада, — сказал Герцог, — и я вынужден был напускать на себя этот вид.

— Ты хорошо руководишь, запротестовал Пол. — Ты хороший руководитель. Люди охотно следуют за тобой и любят тебя.

— Мои отряды пропаганды — одни из лучших, — сказал Герцог. Он опять отвернулся к окну. — Здесь, на Арраки, у нас есть большие возможности, чем может предполагать Империя. И я все иногда думаю, что для нас было бы лучше, если бы мы ушли от этого, отступили. Иногда я желаю, чтобы мы безвестно растворились среди этих людей, могли стать менее выставленными на показ.

— Отец!

— Да, я устал, — сказал Герцог. — Тебе известно, что мы используем остаток спайса в качестве сырья и имеем уже собственную фабрику по производству пленки?

— Что, сэр?

— Мы не можем оставаться без пленки, — сказал Герцог. — Кроме этого, как мы бы смогли снабдить информацией периферию? Люди должны знать, как я хорошо ими правлю. Как они об этом узнают, если мы сами об этом не скажем?

— Вам нужно отдохнуть, — сказал Пол.

И снова Герцог посмотрел в лицо своему сыну.

— У Арраки есть еще одно преимущество, о котором я почти забыл упомянуть. Спайс здесь везде. Им дышишь, его ешь, он почти во всем. И я нахожу, что это создает некоторый иммунитет против самых распространенных ядов. А необходимость следить за каждой каплей воды ставит все производство под строжайший контроль. Мы не можем уничтожить большую часть населения, и мы также не можем подвергнуться такого рода нападению. Арраки делает нас безупречными в моральном и этическом отношениях.

Пол начал было говорить, но Герцог прервал его, сказав:

— Мне необходим был кто-то, кому я мог бы все высказать, сын. — Он вздохнул, снова посмотрел на сухой ландшафт, с которого теперь исчезли даже цветы, затоптанные сборщиками росы и увянувшие под ранним солнцем.

— На Келадане мы правили, опираясь на мощь моря и воздуха, — сказал Герцог. — Здесь мы должны использовать мощь пустыни. Это то, что ты получишь в наследство, Пол. Что станет с тобой, если что-то случится со мной? Твой Дом не будет больше в упадке, он станет бегущим и преследуемым.

Пол глотнул, подбирая слова, и не мог найти ни одного. Он никогда не видел своего отца настолько упавшим духом.

— При попытке удержать Арраки, — сказал Герцог, — неизбежно встает вопрос, решением которого является самоуважение. — Он указал в окно на знамена Атридесов, безжизненно свисающие с флагштоков, установленных по краям посадочного поля. — Эти честные знамена могут означать массу дьявольских вещей.

Пол глотнул пересохшим горлом. За словами отца пряталась бесполезность, чувство фатализма, от которых в груди мальчика возникла пустота.

Герцог достал из кармана таблетку от усталости, проглотил ее, не запивая.

— Власть и страх, — сказал он, — вот инструменты управления государством. Я должен приказать, чтобы тебя усиленно обучали искусству ведения партизанской войны. Этот фильм, в случае крайней необходимости, мог бы помочь тебе.

Пол, не отрываясь, смотрел на отца, видя, как по мере действия таблетки расправляются его плечи, но помня при этом слова, полные страха и сомнения.

— Что-то задерживает эколога, — пробормотал Герцог. — Я велел Зуфиру привести его как можно скорее.

* * *

«Однажды мой отец, Падишах-Император, взял меня за руку и я, следуя способом, полученным мною от матери, почувствовала, что он беспокоен. Он повел меня в портретную галерею и остановился перед портретом Герцога Лето Атридеса. Я заметила между ними — моим отцом и человеком на портрете — большое сходство: у обоих были худощавые благородные лица с острыми чертами и преобладающими над всем холодными глазами. „Дочь, — сказал мне отец, — я хотел бы, чтобы ты была старше, когда для этого человека наступит время выбирать женщину“. Моему отцу в то время было 70 лет, но он выглядел не старше человека на портрете, а мне было 14 лет, и все же я помню, что в то мгновение пришла к выводу, что мой отец втайне желает иметь Герцога своим сыном и ненавидит политическую необходимость, вынуждавшую их быть врагами».

Первая встреча с людьми, которых он приказал предать, потрясла доктора Кайнза. Он гордился тем, что был ученым, для которого легенды были лишь любопытными возможностями, путями к познанию сущности культур. Но мальчик так хорошо подходил к древнему поверью. У него были вопрошающие глаза и вид сдерживаемой искренности.

Легенда, конечно; была весьма терпимой к тому, когда матери-богине следует привести с собой мессию или предоставить ему поле деятельности. И все же между предсказаниями и людьми существовала странная согласованность.

Они встретились в разгар утра за административным зданием посадочного поля. Стоявший неподалеку ориентатор без опознавательных знаков тихонько гудел, как дремлющее насекомое. Возле него с обнаженным клинком, огражденным защитным полем, стоял охранник Атридесов.

С усмешкой посмотрев на защитное поле, Кайнз подумал: «Арраки готовит для них сюрприз».