Дюна - Фрэнк Херберт

— Сэр, она утверждает, что он ей известен? Что она сирота и сиротой ее сделали Атридесы?

— Она могла бы начать действовать давным-давно. Подсыпать яд в мое питье… вонзить ночью стилет. У кого была лучшая возможность?

— Харконнены хотят уничтожить нас, мой господин. В их намерение входит не только убийство. Вендетта должна быть настоящим искусством.

Плечи Герцога поникли. Он закрыл глаза и казался старым и усталым. «Этого не может быть. Женщина открыла мне свое сердце».

— Можно ли придумать лучший способ уничтожить меня, чем посеять во мне подозрения о женщине, которую я люблю?

— Я обдумал эту возможность, — сказал Хават, и — и нес же…

Герцог открыл глаза и посмотрел на Хавата, думая: «Пусть он подозревает. Подозрения — это по его части. Может быть, если я притворюсь, что поверил в это, тот, другой, станет менее осторожным».

— Что ты предлагаешь? — прошептал Герцог.

— Постоянное наблюдение с этой минуты, мой господин. Она должна быть под надзором в любое время суток. Я прослежу за тем, чтобы это было так. Айдахо был бы идеальным человеком для подобной работы. Может быть, через неделю нам удастся заполучить его обратно. В его отряде есть один молодой человек, обученный нами настолько хорошо, что он мог бы служить идеальной заменой Айдахо у Свободных. Он искушен в делах дипломатии.

— Не рискуй такими делами со Свободными.

— Конечно, нет, сэр.

— А что насчет Пола?

— Возможно, мы могли бы побеспокоить доктора Уйе.

Лето снова повернулся к Хавату.

— Оставляю это на вас.

— Я буду благоразумен, мой господин.

Ну что ж, по крайней мере, я могу рассчитывать на это. подумал Герцог. Потом он сказал:

— Я немного пройдусь. Если понадоблюсь, я буду где-нибудь поблизости. Охранник может…

— Мой господин, прежде, чем мы уйдем, я хотел бы, чтобы вы прочли фильмокнигу. Это приблизительный анализ религии Свободных. Вы, я помню, просили меня сделать об этом сообщение.

Герцог помедлил, потом, не оглядываясь, сказал:

— С этим нельзя подождать?

— Конечно, мой господин. Но вы спрашивали, что они кричали. Это было «Муад». Они обращались к молодому мистеру. Когда они…

— К Полу?

— Да, мой господин. У них есть легенда о том, что к ним явится вождь, ребенок Бене Гессери, и поведет их к истинной свободе.

— И они думают, что Пол этот… этот…

— Они только надеются, мой господин.

Хават протянул капсулу с книгой. Герцог взял ее и опустил в карман.

— Я посмотрю попозже.

— Конечно, мой господин.

— Сейчас мне нужно время подумать.

— Да, мой господин.

Герцог глубоко вздохнул и вышел. Очутившись в коридоре, он повернул налево и пошел, заложа руки за спину и почти не обращая внимания на то, где он находится. Мелькали лестницы коридоров, балконы, холлы, люди, приветствующие его и уступающие ему путь.

Вернувшись в конференц-зал, он нашел его погруженным в темноту, а Пола — спящим на стуле, укрытым робой охранника, с грязным тюком под головой. Герцог тихо прошел по комнате, вышел на балкон и оглядел посадочное поле. Охранник, стоявший в углу балкона, при слабом свете узнал его и встрепенулся в ожидании приказа.

— Вольно, — сказал Герцог и прислонился к холодному металлу балконной решетки. Пустыня была окутана предрассветной тишиной. Неподвижные звезды над его головой казались блестками на темно-голубом небе. Низко над южным горизонтом сквозь тонкую дымку проглядывала полная луна. Свет ее казался откровенным и циничным.

Пока Герцог стоял так, наблюдая, луна скользнула за пики Защитной стены, залив их холодным светом, и оказавшись во внезапно сгустившейся темноте, он ощутил озноб и вздрогнул.

Злоба кольнула его острой иглой.

Харконнены мешают мне, травят меня, охотятся на меня, не переставая, подумал он. Назойливые дряни с полицейскими усмешками! Здесь я стою на своих ногах! Руки его бессознательно потянулись к эмблеме на тунике.

На востоке возникли светящиеся полоски, потом образовались просветы, заставившие померкнуть звезды. Началось торжественное шествие зари сквозь разбитый горизонт. Она была так красива, что он забыл обо всем. Есть вещи, не поддающиеся описанию, подумал он.

Он никогда не думал, что здесь можно найти нечто подобное этой красоте.

— Прекрасное утро, сэр, — сказал за спиной охранник.

— Да, прекрасное.

Герцог кивнул, думая: «Возможно эта планета способна давать жизнь. Возможно, она будет домом для моего сына».

Потом он увидел человеческие фигуры, движущиеся по цветочному полю. Это были собиратели росы. Вода здесь так ценна, что собирать нужно даже росу.

Но она может оказаться и камерой, думал Герцог.

* * *

«Быть может, самым ужасным моментом познания является то, когда ты понимаешь, что твой отец — обычный человек из плоти и крови».

Герцог сказал:

— Пол, то, что я думаю, ужасно, но я должен это сделать.

Он стоял возле портативного адоскупера, принесенного в конференц-зал к их завтраку. Чувствительная рука прибора мягко повисла над столом, напоминая Полу некое таинственное, ныне вымершее животное.

Внимание Герцога было направлено на окна, выходившие на посадочное поле и клубы пыли за ним на фоне утреннего неба. Перед Полом стоял аппарат с фильмом о религиозных обрядах Свободных. Он был составлен одним из экспертов Хавата, и Пол обнаружил, что воспоминание о фильме волнует его воображение! Лизан ал-Гаиб!

Он мог закрыть глаза и вспомнить крики толпы. Так вот, на что они надеются, подумал он. И он вспомнил, что сказала старая Преподобная Мать: «Квизац Хадерах». Воспоминания вызвали в нем чувства, связанные с ужасной целью затенить этот страшный мир, наполненный непонятной ему враждебностью.

— Отвратительно, — сказал Герцог.

— О чем вы говорите, сэр?

Лето повернулся к своему сыну и посмотрел на него.

— О том, что Харконнены думают, будто смогут обмануть меня, посеять недоверие к твоей матери. Они не знают, что скорее я не буду доверять себе.

— Я не понимаю, сэр.

Лето опять повернулся к окну. Белое солнце находилось на том самом месте, где ему было, положено находиться по утрам.

Медленно, говоря тихо, чтобы не выдать свой гнев, Герцог рассказал Полу о таинственной записке.

— Вы бы могли и меня ввести в заблуждение, — сказал Пол.

— Они должны думать, что им это удалось, — сказал Герцог. — Они должны считать, что я настолько глуп. Все должно быть естественным. Даже твоя мать не должна знать об этой хитрости.