Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин

– Особенно много албанцев. Они тайно приплывают на лодках, по ночам высаживаются в Апулии в укромных бухточках.

– Те, кто может дать взятку, на пароме официально приплывают в Бари с поддельными документами.

– Хорошо ещё что беженцам-африканцам на Лампедузе хоть какой-то кордон удалось поставить.

– Дырявый!

– Лучше, чем ничего.

– А сколько у нас боснийцев? Причём на законном основании. Они ещё и в дни карнавала наезжают, как на обязательные гастроли, чтобы чем-нибудь поживиться, когда разгорячённые гуляки раззеваются и потеряют бдительность. Юрий Михайлович, карнавал формально закончился, но вы со своей сумкой на плече будьте поосторожнее – за милую душу сдёрнут и убегут. Советую вам сумку через голову надевать.

– Ты смогла бы отличить албанца от боснийца? – спросила Вера.

– Легко!

– Они тоже специальные костюмы надевают в дни карнавала?

– Кто как. Вот сегодня темнеть начнёт, спадёт жара, так выползут с нечистыми помыслами гуляки из всех щелей, сами увидите… Я же говорила, что никак в этом году карнавал не закончится, вошли во вкус. Знаете, карнавал в этом году проходил под девизом: жизнь – это театр.

– Знаю. И знаю, что из фонтанчика на Сан-Марко в дни карнавала лилось вместо воды вино.

– Всё-то вы знаете!

– А кто днём в масках с клювами и чёрных плащах в такую жару разгуливает?

– Да я же говорила вам – кто угодно, кому не лень и днём попижонить, тот и разгуливает, им же под маску не заглянуть. К тому же Венеция в дни карнавала заполняется привидениями, желающими праздник продлить, в натуральных нарядах их ведь не отличить от живых.

– Кто ещё кроме албанцев с боснийцами…

– Молдаван с румынами много.

– Как их отличить?

– Молдаване, по крайней мере, понимают по-русски.

– Язык молдаван и итальянцам понятен.

– И украинцев много, сторожами нанимаются, разнорабочими, а женщины нанимаются сиделками, няньками, уборщицами.

– Майданы не помогают дома экономику поднимать?

– Только хуже и хуже… Бедность, работы нет; в больших итальянских городах стихийно образовались уже биржи труда, в Милане – не видели у вокзала? Толкучки такие из молдаван, украинцев.

– И все здесь тоскуют по москальской селёдке с картошкой?

– И салу.

– Русские тоже есть на толкучках?

– Русские – богатенькие теперь, на нефтянке отъелись, их грязной работой не соблазнишь.

– Однако Украина доминирует как супердержава, – Германтов белозубо улыбался, – по крайней мере, в сознании простых итальянцев.

– Докажите!

– Легко, – Германтов задорно подмигнул Оксане. – В прошлом году во Флоренции официант в кафе спросил меня, откуда я приехал. Я сказал, что из Петербурга, так он, чтобы сделать мне приятно, с неискренним восторгом воскликнул: о, Украина!

– Блеск!

– Петербург и Венеция похожи?

– Вода, вода, кругом вода.

– Непохожи… Но Петербург и Венеция словно окарикатуривают друг друга.

– Как это?

– В сравнении с Петербургом Венеция кажется и вовсе маленькой, вычурно-кукольной, а в сравнении с Венецией Петербург кажется ещё величественнее, ещё отчуждённее и холоднее.

– В Петербурге воет, как в Венеции, сирена – у-у-у-у, – когда вода поднимается?

– Мы защищены от наводнений, у нас дамбу построили.

– Правда? Построили и цемент не разворовали? Но всё равно не пойму, как вы там у себя в Петербурге живёте?

– А что там такого страшного?

– Питерские чекисты! А питерская мафия? А бандиты? Не изображайте удивления, Юрий Михайлович, лучше за новостями следите – позавчера у вас, в культурной столице, очередного бизнесмена пристрелили, с армянской фамилией.

– Перещеголяли Венецию?

– Конечно, на последнем карнавале криминал навёл шороху, но в основном здесь мелкие воришки орудуют. Они могут сумку стащить, а у вас-то нефть миллионами тонн воруют, конкурентов по воровству расстреливают, есть разница?

«…Не найти верней ответа: неизменны на земле две дороги, та и эта, та прекрасна, но напрасна, эта…» – послышалось тихое пение под гитару.

– Как думаете, Путин закрутит гайки?

– Резьба сорвана.

– И после Олимпиады не закрутит?

– Я же сказал, резьба сорвана.

– И…

– И гайки прокручиваются.

– Ваш креативный соотечественник, изобретатель Гугла, назвал Россию Нигерией под снегом.

– Наполовину верно.

– Почему – наполовину?

– Снега бывает много, Нигерии – нет.

– Но он ведь гений, изобретатель Гугла?

– Недальновидный гений.

– Почему же недальновидный?

– Судя по хлёсткому, но пустоватому высказыванию, его кругозор ограничен изобретённой им поисковой системой.

– У России в отличие от Нигерии есть великая культура?

– Хотя бы…

– Культура – гибнет?

– Гибнет, как издавна повелось, это её перманентное состояние, культуре пристало гибнуть. Сейчас, правда, кажется, что с особым мазохистским упоением гибнет, – время ускоряется.

– Русские чем-то похожи на итальянцев?

– Чем-то похожи.

– Чем?

– Необязательностью и бесшабашностью, завиральными фантазиями, любовью к крайностям.

– Русские приезжают в Италию на шопинг, с умным видом осматривают памятники, музеи, ну а совсем состоятельные на всё лето виллы с пляжами арендуют в Лигурии и Тоскане, нон-стоп гуляют под громкую свою музыку.

– И зачем же нам новая революция, когда, на ваш взгляд, всё так славно у русских с шопингами и гулянками? Заварушку устраивать, чтобы там очутиться, где вы барахтаетесь после своих духоподъёмных майданов?

– Зато китайцы духоподъёмностью вовсе не озабочены, за всякую работу берутся, и плевать им на то, что никто здесь язык их не понимает. Их здесь уже больше трёх с половиной тысяч, самые бойкие из них бары один за другим прихватывают, учтите, Юрий Михайлович, качество коктейлей в Венеции уже ниже плинтуса.

– Забегаловки китайцы тоже прихватывают, меню под себя меняют – вкусно в центре Венеции не поесть.

– Давно нельзя нормально поесть там, где туристы табунами бродят, задолго до наплыва китайцев нельзя было.

– Венеция – самый невкусный город в Италии, туристов всё больше, а коренное население убывает.

– Вкусно удаётся поесть только случайно, если повезёт ненароком свернуть с туристского маршрута и заблудиться.

– Но барменами-то в Венеции ведь традиционно должны быть только венецианцы, разве не так? – поддерживал, как мог, беседу Германтов.

– Так, но священные традиции – в прошлом; китайцы железно всё к рукам прибирают: сперва делаются теневыми владельцами баров…

– Или управляющими…

– А потом на свет из тени выходят, когда документы выправлены и ничего уже нельзя изменить: заглядываешь в бар, а за стойкой – китаец.

– Итальянцы-бармены для фасона только близ Сан-Марко остались.

– Слава богу! Представить себе не могу бармена-китайца во «Флориане»!

– И я не могу, никак.

– А в «Даниели» – можешь?

– Не могу представить, ну никак не могу, хотя знаю, что со дня на день и там появится китаец за стойкой.

– Развивайте воображение! – пожелал бизнес-дамам не плестись в хвосте прогресса Германтов. – А в гондольеры китайцы не прорываются?

– Пока ещё нет, гондольеры всё ещё закрытая каста.

– Оберегайте касту гондольеров как свой последний оплот.

– Почему это последний?

– С китайцами-гондольерами рухнул бы туристический бизнес.

– Точно, рухнул бы! – всплеснула ладонями Оксана. – Рухнул бы, даже если бы соломенные шляпы с цветными лентами китайцы напяливали.

– Впрочем, бизнес сможет спастись, если соблюдено будет одно совершенно обязательное условие.

– Какое?

– К тому времени, когда китайцы возьмутся за длинные вёсла, все туристы должны уже быть китайцами. Возможно такое?

– Легко.

– Пока ещё одна есть у венецианцев каста неприкасаемых, негласная, – усмехнулась Вера.

– Какая?

– Китайцы не могут пока заменить курчавых итальянских мальчиков по вызову, ради которых наезжают богатые американские старухи.

– Итальянских мальчиков заокеанские старухи теперь по Интернету выбирают-заказывают.

– Вам не позавидуешь, надо всё время головы ломать, чтобы поддерживать туристическую активность, – улыбался Германтов. – Учтите, в потребленческую моду, насколько я знаю, вошли образы смерти. В Сиене креативные отельеры недавно последствия средневековой эпидемии чумы превратили в зрелище-аттракцион: раскопали чумное кладбище пятнадцатого века и в холле-атриуме пятизвёздочного отеля, за стеклом, свалили кучу почерневших скелетов.

– Да, крутиться приходится, – кивала Оксана. – Приходится будить и использовать самые мрачные инстинкты… Все теперь даже в театре и кино хотят смотреть исключительно на потоки крови и горы трупов.