Учебник рисования - Максим Кантор

Однако в данном случае было важнее, что думают его собеседники — просвещенный Пайпс-Чимни, искушенный в застольях Рейли и надменный сэр Френсис. Им, кажется, понравилась Гришина широта. Они поняли, что, отдавая десять фунтов, Гриша платил, в сущности, не за услуги Барни, но за теплую атмосферу их неформального разговора. Так что имело прямой смысл заплатить. Попутно составилась и новая строка в будущих мемуарах. Гриша напишет так: сидели в баре у знаменитого Барни; в то время нигде в Лондоне нельзя было попробовать такого Гиннесса. Разговорились с сэром Чарльзом. Я не случайно выбрал именно этот бар: атмосфера у Барни, как обычно, располагала к откровенности.

Лететь в Лондон Грише посоветовал Оскар. После того как Гриша поучаствовал в бизнесе Оскара — он вправе был рассчитывать на совет; и совет был дан.

— Ворота в Америку, — сказал Оскар, — это Лондон. Не следует думать, что Париж или Венеция откроют все пути. Слава богу, у вас есть возможность отправиться на остров и найти там друзей. Не забывайте, Гриша: Сара Малатеста из семьи Ротшильдов, а Ротшильды в Лондоне — не худший адрес.

— Значит, Сара? — уточнил Гриша.

— Милый мой, — друг и учитель обнял его за плечи, — Сара, Барбара — какая разница? Я не даю конкретных советов — лишь указываю общее направление. Жизнь умнее нас с вами — идите вперед и учитесь у жизни.

Гриша не сделал еще окончательного выбора, не произнес финального своего решения, но, вняв совету друга, поехал в Лондон, — и вот он сидел в баре у Барни, наслаждался беседой о преимуществах пива над вином и ждал появления Сары.

В разговоре быстро установили, что Сара — лучшая подруга жены сэра Френсиса, соученица Ричарда Рейли. Гриша давно понял, что люди, живущие интересами всего мира, а не отдельной улицы или страны, знают друг друга, точно братья и сестры. Знакомишься с человеком в Париже, и, если это серьезный человек, от него протянутся дороги и в Лондон, и в Нью-Йорк Мир — большая семья, думал Гриша, мир объединен в один общий дом. Страны, территории и границы делят мир, как разные комнаты делят один большой общий дом. И быть гражданином мира — значит знать, зачем нужна та или иная комната, уметь ими пользоваться. Где-то ему приходилось уже слышать это сравнение, но, пока сам не узнаешь мир в подробностях, не поймешь, насколько это суждение правдиво. У каждой земли и страны своя функция: например, Франция — это столовая, там вкусно едят, наливают хорошее вино; Германия — это классная комната, в ней много университетов, древняя культура, философия. А что такое Британия, подумал Гриша. Гостиная? Детская? Или кабинет? Да, Британия — это кабинет, где принимаются решения. Надо бы поразмыслить над устройством дома, понять, какая страна выполняет какие функции. Вот, например, что такое Россия — понятно сразу. Россия — это подсобное помещение, где живут слуги. Они там сквернословят, плюют друг другу в лицо, бранят хозяев. Там скверно пахнет потом и дешевой пищей. Туда порядочный человек заглядывать не станет, разве что для того, чтобы позвать лакея: эй, где ты там, Васька? Потому-то русская революция и вызвала переполох в мире, что поставила весь порядок в доме вверх дном — слуги вломились в гостиную, полезли без спроса в кладовую. Африка — это кладовая. Латинская Америка — это… Что такое Латинская Америка? Прачечная? Туалет? И главное — где хозяйская спальня? Надо полагать, достаточно далеко от людской — чтобы пьяная брань была не слышна.

Это простое, но предельно ясное сравнение неожиданно показало Грише весь ужас того, что наделали коммунисты в мире; Гриша и прежде ненавидел советскую власть, всю свою сознательную жизнь он боролся с коммунизмом, но только сейчас осознал весь абсурд случившегося в мире благодаря большевикам. Политик затем и существует в мире, думал Гриша, глядя на сэра Френсиса (который политиком не был, но Грише хотелось именовать его так), чтобы блюсти в доме порядок — не давать челяди пьянствовать в столовой. В гостиной следует принимать гостей, а не стирать белье: на то есть прачечная. Беда, если прачка станет распоряжаться в особняке.

А Восток? Гриша сообразил, что в анализе мироздания пропустил восточные страны. На них уже фантазии не хватало. Недоумение Гриши разделяли многие западные мыслители: они не находили адекватного применения Востоку — что бы там такое разместить? Может быть, курительную комнату? Что еще бывает в приличных домах? Оранжерея?

Дверь в бар распахнулась, и вошла Сара Малатеста. Ее сопровождал джентльмен, совершенный европеец с виду, Гузкин опознал в нем Диму Кротова. Гриша искренне симпатизировал политику и журналисту; вот еще один человек, подумал Гриша, который стал гражданином мира: знает, где какая комната в общем доме, где уборная, а где столовая. Со времен их последней встречи — а виделись они в доме Портебалей на рю де Греннель — миновало несколько лет, у Кротова образовалась небольшая аккуратная плешь, он сделался солиднее. Гриша обнял Кротова, и они, на европейский лад, потерлись щеками, что символизировало поцелуй.

— Ну, ты мне должен все рассказать, — Грише Гузкину было не особенно любопытно слушать о России, тем паче что он уже определил ей место в мировом устройстве; однако он понимал, что выказать энтузиазм следует, — ты мне обязан рассказать, что у вас там творится.

От Гриши ждали проявления интереса — поэтому он взял Кротова за плечи, посмотрел на него долгим взглядом, придвинул ему стул и стал слушать рассказы Кротова.

— Что тебе рассказать? — отвечал Кротов. — У нас, чиновников, все скучно, не то что у вас, свободных творцов. Интриги, борьба с бюджетом да с ворами. Плетем заговоры, как обычно.

Кротов, в свою очередь, не находил в беседе с Гришей интереса. Однако он понимал, что разговаривают они сразу для всего общества, и если ему, будущему министру, беседа с Гузкиным и не нужна, то друзья Гузкина ему пригодятся. Он поэтому стал подробно описывать столкновения в парламенте, предвыборную лихорадку, собрание отечественных бизнесменов на экономическом форуме в Давосе, откуда он, Кротов, только что прилетел. Кротов рассказывал о Давосе, Ричард Рейли (который также прилетел из Давоса) комментировал рассказ, а Гриша изображал внимание и краем глаза следил за Сарой. Как и всегда в ответственные минуты, мысль Гриши работала быстро: он наблюдал, сравнивал, просчитывал варианты. Лицо Сары Малатеста было безмятежно; красная голова, посаженная на короткую шею, не поворачивалась по сторонам, Сара не старалась встретиться глазами с возлюбленным. Оскорбленная в своем чувстве, она сохранила любовь к Грише, но твердо решила не предпринимать никаких шагов. Она сделала достаточно для того, чтобы Гриша Гузкин узнал ей цену, понял, что она может принести ему счастье. А не хочет он понять — так что ж; так и непросвещенный мир может не понимать значение форума бизнесменов в Давосе — но куда ж он без этих бизнесменов денется?

Давосский экономический форум был устроен так чтобы у участников его создалось впечатление, что здесь собрались все, кто решает, каким миру быть. Возникший после мировой войны, форум должен был способствовать мирному изменению мира. Человечество должно развиваться — но для этого требуется не объединение пролетариев всех стран, а милое согласие менеджеров и директоров банков. У людей, обедавших в ресторане с видом на Альпы, возникало ощущение, что если бы они все захотели — ну, скажем, выпили хорошенько и договорились, — то в их силах было бы изменить направление развития мира. Допустим, после хорошего ужина они могли бы сменить православие в Греции на католицизм или совершить еще что-нибудь, столь же судьбоносное. Однако они (исключительно по доброй воле) не пробовали сделать ничего радикального. Они изменяли мир постепенно (хотя мир и не подозревал об этой услуге), не особенно форсируя события, разрешая миру небольшие передышки. Последовательная эволюция методами неторопливого присвоения себе далеких земель, чужих жизней и судеб — тут главное не торопиться: все устроено разумно и делается к вящему торжеству прогресса. Участники форума обсуждали за завтраком потепление климата и проблему лесов Амазонки, за ланчем — цены на нефть, за чаем — рост производства героина в Афганистане, за обедом — проблемы Африки. Дерзость программы Тушинского «Как изменить Россию в 500 дней» была превзойдена на форуме. Как 500 человек, не имеющих никаких социальных и политических идей, руководствуясь единственно законом прибыли и наживы, могут за неделю упрочить торжество разума в мире — именно под этим девизом резали мясо и разливали вино. Каждый день один из участников форума, употребляя выражение, бывшее здесь в ходу, throw a party, то есть заказывал в одной из десяти гостиниц курортного городка банкет на тысячу мест. Богатые люди объедались и напивались, празднуя то, что зачислены в число управляющих человечеством. Деловой человек «швырял вечеринку», не только чтобы показать богатство, но для того, чтобы мир продолжал крутиться вокруг своей оси: ведь если хоть один из присутствующих не в состоянии швырнуть вечеринку в мир — не значит ли это, что мировой порядок ослаб?