Учебник рисования - Максим Кантор

Курортный городок на неделю становился центром планеты, его окружали тройные кордоны солдат; они сдерживали манифестантов. Манифестантам (т. н. антиглобалистам) мнилось: если доберутся они до буржуев, которые швыряют вечеринки в отелях, и выскажут буржуям претензии, то услышат их буржуи и поймут — а что поймут, этого манифестанты не знали. Сказать манифестантам было нечего. На плакатах были написаны жалкие слова, пустые претензии — мол, дайте и нам заработать. Ответ был понятен заранее: немного заработать дадим, много — никогда. И правдоискатели высовывались из-за спин солдат и поднимали повыше свои нелепые плакаты.

Помимо ведущих бизнесменов, на форум приглашали перспективных политиков — то есть таких, которые не пугали социальными программами, но демонстрировали добрую волю к консенсусу, терпимость, общительность. На этот раз Россию представляли два политика — Кротов и Тушинский. Журналисты обступали политиков, требуя отчета: куда двинется Россия — вперед или назад? К произволу — или к рынку? Политики смеялись и рассказывали анекдоты, смаковали вина. Журналисты успокоились: аппетит вроде нормальный, значит, террора не предвидится.

В числе прочих на парад экономики прибыли М. З. Дупель и Т. М. Левкоев, предприниматели, о которых говорил сегодня весь деловой мир. Люди, сделавшие состояние на руинах империи зла, — их фотографии были во всех газетах — впервые показали себя публике. На первом же заседании, посвященном нефтяному буму, расклад сил в мировой нефтяной индустрии явил себя в неприкрытом виде. В зал, заполненный шейхами из Эмиратов и американцами, водящими дружбу с шейхами, вошли два человека из бывшей Советской России. Первый из них, Тофик Левкоев, выбрал себе место в первом ряду, сел, положил ногу на ногу, задремал. Второй (то есть Дупель Михаил Зиновьевич) повел себя еще более нахально: вошел, постоял в проходе, покачиваясь с пятки на носок, послушал выступающих — и вышел прочь. Такое поведение шокировало участников форума.

— Примечательная деталь, — рассказывал Кротов. — О чем это говорит? Легко догадаться: этот воротила уже сегодня располагает четвертой по величине компанией в мире, и он не намерен останавливаться. Бандит — всегда останется бандитом: для него нет закона, нет границ, нет приличий. Завтра он надеется стать хозяином России — а значит, подмять под себя весь нефтяной бизнес страны. Он съест и Левкоева, и Балабоса, и Щукина. Вообразите, Ричард, что это будет за компания. Для чего ему дружить с арабами, если завтра он их даже менеджерами к себе в компанию звать не будет?

— Богатый человек? — небрежно спросил Гузкин, а сам подумал: это, кажется, жена его ко мне в мастерскую приходила? Надо уточнить у Оскара. Любопытно.

— Богатый? Десять миллиардов в кармане, — сообщил Кротов. — И это только личные деньги. Спросите у Рейли.

— Да, — с тонкой улыбкой подтвердил рассказ Ричард Рейли, — теперь в России появилось это странное поколение ниоткуда взявшихся миллиардеров; еще вчера у них не было и цента, а сегодня они — из самых богатых людей мира.

Говоря это, Рейли обменивался понимающими взглядами с сэром Френсисом и сэром Чарльзом, как бы говоря им: мы должны считаться с положением дел и вести себя с этими партнерами прилично, за отсутствием других партнеров — но, посудите сами: как можно было нажить десять миллиардов честным путем? Эти люди — воры, и мы принимаем их, как честных людей, исключительно в силу обстоятельств. Сам Рейли по официальным данным располагал состоянием в восемьсот миллионов и считал это состояние честно заработанным, поскольку в карьерной лестнице своей не перепрыгивал ступенек не заказывал убийств и не крал денег из государственного бюджета; он, правда, разорял мелкие компании, торговал оружием, способствовал росту наркоторговли, захватывал бедные районы под застройки, а жителей этих районов выбрасывал к чертовой матери — но делал это не лично он, а сила вещей, и винить себя ему было не за что; сам же факт того, что ему за подписание тех или иных бумажек выходила зарплата в двести тысяч в месяц, он не рассматривал как нечто противоречащее законам общества. Если подписание той или иной бумаги и порождало некое социальное зло, то случалось это как бы помимо воли Рейли, но в силу объективного устройства мира. Сэр Френсис был несколько беднее Ричарда Рейли — его личные капиталы не дотягивали и до полумиллиарда, и, вращаясь среди богачей вроде Рейли, он привык подчеркивать свою спартанскую, непритязательную натуру. Истории же о бесчестных нуворишах, еще вчера торговавших пакетиками с сушеным картофелем, а сегодня исчислявших состояние десятками миллиардов — такие истории казались ему дикими сказками из дикой жизни дикой страны. Скромнее других был сэр Чарльз Пайпс-Чимни, писатель, эссеист и помещик в Дорсете: его состояние от силы равнялось сорока-пятидесяти миллионам, и он проживал его скромно, не пускаясь в авантюры. Истории о Левкоеве и Дупеле он слушал, наклонив голову, прикрытыми глазами показывая, что давно знает об этом ужасе: не он ли описал эволюцию бандитизма в своем труде «Компас и кнут»?

Любой из этих трех джентльменов родился и вырос в обширном поместье с гектарами земли, с подстриженными кустарниками, озерами и стогами сена; любой из них с детства привык к тому, что ему принадлежат леса и пустоши, луга и поля, дома и лошади и у него есть право на обладание всем этим — хотя ни он, ни его родители, ни его бабушка с дедушкой не сделали ничего сколько-нибудь выдающегося. Любой из этих джентльменов имел возможность получать образование, рисовать акварели, музицировать на фортепьяно и играть в крикет, поскольку ни им, ни их родственникам не надо было заботиться о хлебе насущном. С годами этим джентльменам стало казаться, что они-то именно и сделали нечто выдающееся и обладают поместьями заслуженно: они проявляют такт и вкус, они суть столпы традиций и здравого смысла, они достойные наследники достойных людей. Они могут рассуждать о литературе, искусстве, морали, традиции, чести — и кому же и рассуждать, как не им, в жизни не сделавшим ничего ради стяжательства и произвола? Они действительно обладали врожденными добродетелями, отточенными в Итоне и Кэмбридже, и не стремились иметь сверх того, что само валилось в руки — разве что немного поднажать, где надо: не выходит сделка с Ираком, так разбомбить его. У них уже имелось все необходимое при рождении — добро, нажитое их предками, колониальными полковниками, которые исправно служили короне, стреляя в афганцев, или торговали хлопком, не ими собранным. Вот почему воспитанные сэр Чарльз, сэр Френсис и сэр Ричард Рейли возмущенно переглянулись, когда речь зашла о неправедных миллиардах Дупеля.

Дупель и Левкоев привыкли к тому, что на них смотрят косо. Они знали, что в просвещенном мире их считают бандитами, и смеялись над этим, оставаясь вдвоем. Любой из тех представителей просвещенного мира, что хихикали у них за спиной, был бы счастлив, помани они его пальцем, посули они ему пару миллионов из своих богатств. Но, собираясь в кучки, представители свободного мира хихикали: так полагалось по их этикету — смеяться над богатыми варварами. Дупель и Левкоев относились к этому равнодушно, у них были иные заботы.

Между Дупелем и Левкоевым на форуме состоялся примечательный диалог.

— Тебе все мало? — спросил Левкоев Дупеля.

— А тебе? — спросил Дупель Левкоева и добавил, указывая на Ричарда Рейли, стоящего в обществе арабских шейхов: — А им, думаешь, всего хватает?

— Я статью в «Бизнесмене» читал, — сказал Левкоев, — там наши портреты напечатаны, и под каждым подпись: у кого какие цели. Балабос, дескать, хочет Магнитку, Левкоев хочет Керчь, а под твоей фотографией так написали: Дупель хочет все.

Дупель не ответил. Зачем? И так все ясно.

— Меня думаешь съесть? — спросил Левкоев с улыбкой. Глядя на его крупнозубую улыбку, некоторые люди теряли дар речи, а один из директоров грузового терминала в Бакинском порту, при виде улыбки Левкоева поседел. Михаил же Зиновьевич Дупель только от души рассмеялся и сказал:

— Рано или поздно съем, конечно. Но лучше ты ко мне сам иди работать. Объединим капитал, я тебя председателем совета директоров сделаю.

— Спасибо, — сказал Левкоев, — пока воздержусь.

— Напрасно, — сказал Дупель. — Подумай как следует. Предложение хорошее — в другой раз не сделаю. Хочешь совет — бесплатно? Ты дочку собираешься за Кротова отдавать, верно? Так ты не торопись: премьером ему не быть.

Информационная служба у обоих предпринимателей функционировала исправно, и Левкоев не удивился, что Дупелю известны отношения Сони и Кротова. Проявил осведомленность и Левкоев.

— Ты в премьеры кого наметил? Тушинского?

— Лучше не нашел. Пусть пока будет.

— Со мной посоветоваться не захотел?