Публичное одиночество - Никита Михалков

Недавно в Японии я порадовался. Ко мне подошли японские продюсеры (они хотят делать что-то в России) и сказали, что, когда они были в Америке и в Европе и советовались о том, с кем иметь дело в России, им называли только нашу Студию. И это не результат пропаганды или рекламы. (У нас просто не было средств на нее, мы начали с пяти тысяч рублей.) Единственная реклама – наш труд и общение с теми, кто с нами работал. А дальше уже их информация о том, как они работали с нами.

Сейчас у нас три контракта с Фондом возрождения. Причем я честно сказал им, что они не заработают на этом гигантских денег. Телесериал из двадцати выпусков по пятнадцать минут – «Сентиментальное путешествие на мою родину через русскую живопись». Но необходимо понимать, что деньги и вкладываются в нечто более важное и нужное…

Не много людей в сегодняшних условиях будут заниматься подобным.

Но кому-то надо. (I, 45)

(2001)

Студия, если хотите, модель страны в миниатюре.

Я могу совершенно спокойно сказать своим людям: «Ребята, вы делаете любимое дело, вы регулярно получаете приличную заработную плату, и вы не боитесь, что к вам постучат ночью. Если вас это не устраивает – любой банановый ларек ждет вас, и вы можете продолжать свою карьеру там, где вы считаете нужным. Но здесь всегда будет вертикаль власти. Она необходима. Да, коллегиальные решения, да, необходимо советоваться, но если не будет конкретных людей, отвечающих за конкретные участки работы, – ничего не получится. Ибо у каждой «накладки» есть имя, отчество и фамилия».

Кому-то покажется, что это недемократично. Но это воля каждого. Я ведь никого не держу. Никого не заставляю делать то, чего не могу сделать сам.

Менталитет бизнесмена должен заключаться в очень простых вещах: ты ешь последним, первыми едят те, кто на тебя работает. Ты обязан сделать так, чтобы люди, которые с тобой работают, были так же уверены, что ты работаешь на них. В моей Студии мы неукоснительно следуем этому правилу.

Поэтому в американском журнале о кинобизнесе «Вэрайети» по надежности партнерства в России в области кино первую строчку занимает моя Студия, на втором месте – «Мосфильм»…

Мы дорого стоим, но мы ни на что не размениваемся и держим слово до конца. (II, 36)

(2010)

Почему название нашей Студии расшифровывается именно в такой последовательности: «Товарищество. Творчество. Труд»?

Потому что в кино только товарищество способно породить творчество. Имеются в виду не отношения до съемок или после них, не личная дружба, но совместное усилие, направленное на достижение результата во время съемочного процесса.

А потом можно разбежаться в разные стороны и с кем-то не видеться годами. (XV, 46a)

(2010)

Интервьюер: Слышал, переезжаете с Патриарших?

К сожалению, здание, которое занимала Студия «ТРИТЭ», пришло в негодность. Когда-то оно принадлежало композитору Алябьеву. Мы счастливо прожили здесь двадцать лет и сделали много хорошего, а сейчас нашли инвестора, готового снести убогую старую постройку и возвести на ее месте новое здание.

Если бы не финансовый кризис, давно все стояло бы. Пришлось корректировать планы. Нам отдадут первые два этажа, мы получим ту же площадь, которую имеем сегодня. (II, 65)

«ТУРЕЦКИЙ ГАМБИТ»

(2005)

Интервьюер: А «Турецким гамбитом», которым Студия «ТРИТЭ» занималась, Вы насколько удовлетворены?

Вы имеете в виду бокс-офис или кино?

Кино, конечно.

Ну, вы знаете, существует такое понятие, как корпоративная солидарность.

Пушкин говорил, что произведение нужно судить по тем законам, по которым оно сделано. С точки зрения зрелища, с точки зрения того, чтобы посмотреть, что мы умеем делать с компьютерной графикой, и так далее, «Турецкий гамбит» – это прорывно, это интересно, это важно. С точки зрения обучения тому, как можно заманить зрителя в кинотеатр – это тоже колоссальная школа. Как можно заставить его пойти в кино и заплатить деньги, которые с Божьей помощью, будем так говорить, пойдут на новое кино. И не просто их распилить. Насколько я знаю Костю Эрнста, он работает на перспективу, а не просто – отхватить, откусить то, что можно, и бежать.

С точки зрения кино – ну конечно, это мультфильм. Конечно, это игра в Барби. В плане объяснений, оправданий, органики происходящего там очень много можно найти того, на что либо не обращаешь внимания вообще, либо, если начинаешь тянуть, валится уже все…

Но, с другой стороны, все-таки отрадно…

Как человеку, живущему здесь и болеющему за кинематограф, мне приятно, что уже пять или шесть недель держится «Гамбит», что афиши еще висят на тумбах. Раз «Гамбит» перекрывает «Матрицу», значит, людям хочется смотреть кино на своем языке, а не через переводчика.

Мне это нравится.

И потом еще очень важно, что до семидесяти процентов сборов сейчас дает провинция, а не Москва и Питер. У нас же рынок гигантский, сто десять или сто двадцать миллионов зрителей. И если они по разу ходят в кинотеатр и платят по одному доллару… Вы понимаете, да?

А они ходят не по разу, и стоит билет не доллар. (II, 47)

ТУРИЗМ

(2000)

Снимая «Ургу» в монгольских степях, я много думал о соотношении вертикальной жизни пастуха и горизонтальной жизни туриста.

Казалось бы, турист намного больше видел и знает, чем пастух, у него есть масса фотографий… Но как он ответит на ключевые вопросы в ключевые моменты своей жизни, когда столкнется с настоящей реальностью?

Я вообще ненавижу туризм.

Это уже превращается в идиотизм. Если мне говорят, что нужно посмотреть то-то и то-то, я принципиально буду пить пиво в пивной и смотреть на прохожих. Это, конечно, тоже чистой воды гордыня, но не только оттого, что я не хочу быть как все, а оттого, что я не хочу как турист путешествовать по жизни. (II, 34)

(2013)

Турист несется по миру, он мчится, он фиксирует себя на фоне реликвий, а потом, расслабившись дома, рассматривает эти фотографии.

Турист мчится навстречу жизни, а монгольского пастуха, о котором я снимал кино, его жизнь обтекает. Он не был в Швеции, не был во Франции, в Америке, но это не делает его ущербным.

Я представил себе ситуацию: допустим, идет автобус вот с такими английскими туристами, и вдруг, остановились в степи – девочки налево, мальчики направо – и разошлись. А какой-то мужчина задержался, и автобус ушел. И вот он остался в степи один. Он окончил Оксфорд, у него степень, у него семья, у него три телефона, шесть кредитных карточек, у него есть состояние, он известнейший человек, но он абсолютно гол и беспомощен в этой степи один. Выясняется, что то, что он знает про жизнь и про мир, – этого совершенно недостаточно, чтобы, оказавшись наедине с природой, быть защищенным.