Лев - Конн Иггульден

двигал головой вперед и назад, водил языком по сухим деснам и зубам. Рот его оставался открытым между вдохами. Теперь Перикл понял, что кожа у отца скорее желтушная.

– Новый дуб привезли? – спросил Ксантипп. – Не доверяю я этим македонским поставщикам. Надо тщательно все проверить и убедиться, что дерево здоровое.

– Я так и сделаю, отец. Не волнуйся, – заверил его Перикл и почувствовал, как отец стиснул его пальцы.

Ксантипп кивнул и откинулся на подушки. Сло́ва сына, его обещания оказалось достаточно – поняв это, Перикл проникся гордостью.

Он снова посмотрел на отца и почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Ксантипп не был так уж стар, но что-то ужасное держало его в тисках. Что-то, что могло и не отпустить.

– Ты выйдешь завтра с флотом? – спросил Перикл.

Вопрос был наивный, и он думал, что отец не ответит. Но Ксантипп открыл глаза и улыбнулся:

– Не думаю. Мне нужно немного отдохнуть и восстановить силы. Твоя мать любит суетиться из-за пустяков, ты же знаешь. Так что на Кипр отправишься без меня. Доверься Аристиду. Он хороший человек.

Глаза его закрылись, он повернул голову и снова задышал легко и неслышно.

– Уснул? – спросил Перикл. – Хорошо. Выглядит измученным.

Агариста принялась молча поправлять тюфяк и подушки, на которых лежал ее муж.

Только когда Перикл встал и потянулся, она перевела на него взгляд и спросила:

– Ты действительно должен уйти? Поместье – забота твоего отца. Он не в том состоянии… Там нужен человек, который управлял бы всем, следил, чтобы нас не окружили воры.

Перикл почувствовал, как в нем поднимается гнев. С ее стороны было неправильно говорить таким тоном, пока ее муж спит, как будто он уже ничего не значит.

– Я думаю… – начал Перикл, тщательно подбирая слова. – Я думаю, мама, вы с Еленой справитесь. Мой долг – быть с флотом.

Даже для его собственных ушей это прозвучало немного напыщенно. Отвернувшись, он увидел Фетиду, все еще стоящую у двери с широко раскрытыми глазами. Она была такая красивая, что у него дрогнуло сердце.

– Идем. Здесь больше нечего делать.

* * *

Воздух в порту пах солью, рыбой и маслом. Афинский флот готовился выйти в море на следующее утро, и сейчас этот мир был далеко-далеко от болезней и неприятностей. Этот мир был наполнен суетой, здоровым шумом и криками людей, несущих мешки или балки. Перикл вспомнил наказ отца – проверить груз дуба – и отмахнулся от этой мысли. Сейчас ему было не до этого.

Он посмотрел на Фетиду – она все еще носила кожаный мешок с планами и счетами и держала в руке свиток. Сурьма вокруг глаз размазалась полосой.

– Мне нужно… э… отнести эти счета Аристиду. Завтра я ухожу… вместе с Кимоном. Все должно быть…

Что-то в ее взгляде заставило его замолчать. Фетида вдруг выронила мешок, шагнула к нему и обняла. Ему же было неловко, он и сам не знал, хочет ли, чтобы его обнимали.

– Твой отец поправится, – сказала она.

Он вдохнул запах ее волос, аромат цветов.

– Да, поправится! Ты его не знаешь. Он такой сильный…

– И он любит тебя, – добавила она, как будто с удивлением.

Перикл глотнул воздуха и покачал головой:

– Отец любил моего брата Арифрона, а не меня.

Он посмотрел ей в глаза, внезапно отчетливо осознав, что обнимает ее, что они стоят, прижавшись друг к другу.

– А ты? Когда я уйду завтра, что ты будешь делать? Для одинокой женщины этот город небезопасен.

– У меня есть комната, – ответила Фетида и задумчиво прикусила губу, что придало ей обеспокоенный вид. – Работы здесь много. Со временем соберу денег и вернусь в Фивы. Возможно, мои родители еще живы… не знаю. У меня все будет хорошо.

Мысль о том, что он потеряет ее, стала вдруг невыносимой. Время уходило, и Перикл решился.

– Почему бы тебе не выйти за меня замуж? – предложил он. – Думаю, ты знаешь, какие у меня к тебе чувства.

Фетида замерла.

– Ты… расстроен из-за отца и собираешься в поход. Не говори того, о чем потом пожалеешь.

– Я никогда и ни в чем не был так уверен. Как моя жена, ты могла бы остаться с моей матерью. Вместе с моей семьей ты была бы в безопасности.

– Я старше тебя, – прошептала Фетида.

Она знала, что не любит его, потому что любила Кимона, своего спасителя, который после возвращения едва взглянул на нее. Но мысль о том, что она останется одна в чужом, неприветливом городе, приводила ее в ужас. В Афинах для пришлых женщин было только одно занятие. Жизнь оказалась сложнее, чем представлял Перикл. Фетиду похитили девочкой и заставили жить с мужчинами, которые были немногим лучше волков. И все же она выжила среди них.

– Скажи «да», и все остальное не важно, – сказал Перикл. – Мы проведем церемонию прямо здесь, в порту, и попросим Кимона быть свидетелем. Мои мать и сестра сейчас здесь. Позволь им принять тебя в семью. Скажи «да».

– Тогда… да, – прошептала она и вдруг поняла, что плачет.

Перикл прижался губами к ее губам так сильно, что ей стало больно.

* * *

Жрецы Геры и Аполлона, которых позвали благословить корабли, были под рукой. Перикл послал за ними гребца. С заходом солнца зажгли факелы, и все работы постепенно прекратились. Поднявшись из трюма флагмана, Кимон с удивлением обнаружил Перикла, который поспешил отвести его в сторонку.

– Я слышал, твой отец болен, – обнял друга Кимон. – Жаль. Я плохо представляю, что при этом чувствуют. А тебе бы посоветовал не делать необдуманных, опрометчивых шагов. По крайней мере некоторое время. Возможно, тебе кажется, что решение нужно принять сейчас, до выхода в море, но уверяю тебя, Фетида будет здесь, когда мы вернемся. Возможно, было бы лучше подождать до тех пор, а уже потом жениться.

– Нет, правильно сделать это сейчас. И с моим отцом все будет в порядке – он сильный. Послушай… – Перикл смутился и покраснел. – Знаю, у тебя с Фетидой…

Он замолчал, и теперь смутился уже Кимон. Ему и в голову не приходило, что Перикл не спал той ночью.

– Я… надеюсь, никаких проблем из-за этого у нас не возникнет.

– Нет, вовсе нет. Она любит меня, Кимон. И я люблю ее.

– Ты счастливчик. Вот только у нее нет отца, который должен был бы выдать ее.

– Ее муж умер, никаких родственников здесь нет. Не мог бы ты выступить как ее опекун?

– Конечно. Если ты уверен.

Перикл чувствовал, как в нем, словно сорняк, растет раздражение. Со всех сторон он слышал только критику.

– Я уверен, да.

– Тогда