Лев - Конн Иггульден

подобного. Кудахчет, как старая наседка. Хуже твоей матери. Долг и этот союз, эта симмахия, дают мне силы держаться. И я буду держаться столько, сколько потребуется. Так должно быть и у тебя.

Неуклюжий, закутанный в меховой плащ, он двинулся к выходу, а Перикл, провожая отца взглядом, вспомнил, каким он был когда-то – тонким, как меч, и гибким, как леопард.

* * *

Вечером того же дня Павсаний разослал сообщение всему флоту. Путь до места назначения займет месяц. Также потребуется сеть поставщиков, способная прокормить сорок тысяч человек. Делос – сердце Эгейского моря, открытый во все направления. Павсаний приказал вернуться на остров ровно через два месяца, день в день, в конце лета – с запасом продовольствия и воды, с оружием, доспехами и всем необходимым для перенесения войны к крупнейшей персидской крепости на Востоке.

* * *

Кимон вернулся с Фетидой и Периклом на первый из трех своих кораблей. Он не проронил ни слова, и Фетида тоже предпочла хранить молчание. Перикла одолевали мрачные мысли об отце, а поговорить об этом было не с кем.

На следующее утро, еще до восхода солнца, небольшая лодка подошла к афинскому флагману. Лежавший поперек лодки мужчина охал и стонал. Два человека на борту корабля подняли Аттикоса на палубу. Собравшиеся вокруг только присвистывали при виде свежих красных полос на спине старого гоплита, незаживших царапин на лице и примотанных к ноге дощечек.

– Ты вроде как на войне побывал, – заметил кто-то.

Аттикос кивнул и махнул рукой, чтобы ему помогли подняться. Было больно, но он не жаловался.

– У них там была женщина на борту, – объяснил он. – Когда такое дозволено, жди неприятностей.

Один из гребцов хлопнул его по плечу. Он не издал ни звука, хотя все болело.

– Скажу архонту Ксантиппу, что ты здесь. Погостить или на постоянную службу?

Аттикос посмотрел вдаль, туда, где три корабля поднимали паруса, и нахмурился.

– На постоянную, – сказал он и сплюнул за борт.

12

В порту Пирея царило оживление, у всех каменных причалов стояли корабли, тут и там велись ремонтные работы. Помимо обычного движения судов, доставляющих продовольствие и товары для жителей Афин, теперь здесь собрался и готовился к отплытию основной флот. Последние три недели выдались для Кимона и Перикла напряженными, оба недосыпали и работали не покладая рук. Все началось с хаоса, но потом постепенно подготовка вошла в деловое русло, в проверку счетов и оценку ресурсов. Каждый корабль требовалось обеспечить запасами пресной воды, зерна, сушеного мяса и сыра для двухсот душ на время похода. Решение одной только этой задачи требовало огромных усилий. А еще нужно было позаботиться об оружии, доспехах, шлемах и щитах. Каждая триера обзавелась собственной ремонтной мастерской и складом, где хранились гвозди, инструменты, парусина, бронзовые заготовки и дерево.

Хорошо было хотя бы уже то, что на кораблях не испытывали недостатка в рабочих руках. Команды гребцов и гоплитов трудились посменно, осваивая те или иные навыки и получая травмы. Раздавленная в уключине рука или сильный ушиб головы означали отчисление из команды. Люди старели и слабели, у них болели суставы, и они уже не могли выполнять свои обязанности так, как от них требовалось. Товарищи по команде поднимали за уходящего чашу с вином, сплевывали, чтобы отвести беду, но его место так или иначе должен был занять кто-то другой. Каждое утро из города в порт приходила толпа молодых парней, готовых учиться военному делу и взять в руки весло. Иногда за юнцом прибегали разгневанные мать или отец, которые возвращали отпрыска домой – в семейную лавку или мастерскую, – но большинство записывалось в экипаж и получало первую часть жалованья. Рабов, работающих бесплатно, в афинском флоте не было.

Каждую неделю из доков изливался такой поток серебряных драхм, что потел даже Кимон. В конце концов, собрав группу старших триерархов, он отправился в совет на агоре – за дополнительными фондами. Хотя любой желающий мог увидеть флот, до сих пор патрулирующий воды Саламинского пролива, выбить необходимые средства из своих же людей было нелегко. Рудники в Лаврионе работали день и ночь, принося в казну города гораздо больше серебра, чем во времена правления Фемистокла. Но одно дело соглашаться с тем, что что-то правильно и нужно, и совсем другое – фактически передавать таланты серебра и видеть, как их уносят. Однако на этот раз рудники не были единственным источником. В казне на Делосе лежало в общей сложности четыреста шестьдесят талантов, из которых сто двадцать внесли Афины, – огромный военный бюджет. Учитывая постоянный спрос на камень, железо и дерево, справляться с растущими потребностями в серебре рудники Лавриона уже не успевали. К счастью, торговому флоту было теперь открыто все Эгейское море. Поскольку Персия была отрезана от торговли, капитан корабля мог быстро разбогатеть, торгуя едой или красными и черными вазами. Пятую часть забирало собрание, и ни один капитан не смел жаловаться. Только у одного отозвали разрешение, а его корабль продали за долги. Остальные мирились с расходами ради получения доступа к порту и большому афинскому рынку. Благодаря притоку богатства в новом театре появились сиденья, изготовленные из дерева персидских галер. Большой шатер, в котором укрывался на берегу царь Ксеркс, стал частью задней сцены. Правда, и цены в новом театре выросли вдвое по сравнению с довоенными, но свободных мест практически не было: люди приходили смотреть сначала комедию, а потом трагедию Фриниха, после которой мужчины плакали на улице, возвращаясь домой.

Кимон зевнул. Приближался полдень, и желудок издавал странные звуки, напоминая, что он пуст со вчерашнего вечера. Занимаясь физической работой и зачастую не обращая внимания на голод, Кимон изрядно похудел. Нередко ему случалось оставаться в порту на ночь, спать на мешках и есть вместе с грузчиками.

Оглянувшись, Кимон увидел Перикла, терпеливо беседующего с одним из корабелов, нанятых Аристидом для наблюдения за портовыми счетами. Мужчина оказался настырным и донимал своей дотошностью до тех пор, пока Кимон не назначил Перикла своим представителем и не предоставил им разбираться друг с другом. Результатом стала неделя сладостного покоя, хотя Перикл жаловался, что по меньшей мере дважды был близок к тому, чтобы задушить упрямца.

Кимон нахмурился, заметив идущую за мужчинами Фетиду. На плече у нее висел кожаный мешочек, а под мышками она держала свернутые свитки. Выглядело это так, будто женщина подобрала все, что забыл Перикл, и Кимон улыбнулся, хотя и немного настороженно.

Маленькая группа должна была пройти мимо, и Кимон приготовился к моменту неловкости. Его жена и ребенок находились в Афинах. Присутствие Фетиды в