Лев - Конн Иггульден

месяцами доводил себя до изнеможения, да и с самого начала был нездоров.

Перикл на мгновение замер, растерянно глядя на него. Эпикл тоже присутствовал при смерти Арифрона. У них было общее горе, и он знал, что Эпикл не из тех, кто говорил бы о таких вещах легкомысленно, тем более с ним.

– Я загляну утром, – пообещал Перикл.

Эпикл похлопал его по руке и поднялся по деревянным ступенькам на палубу. Аристид уже был там, и в лодке остались только люди Кимона. Гребцы снова взялись за весла, и Перикл больше ничего не сказал.

* * *

Фетида проснулась в темноте. Ей не нравился этот крошечный, тесный закуток с рулевой перекладиной под палубой, провонявший морскими водорослями и при каждом движении выдыхавший зловонный воздух. Она боялась, что эта перекладина затянет ее и раздавит, и поэтому держалась от нее как можно дальше. Лежа неподвижно в темноте, прислушиваясь к звукам корабля, женщина чувствовала, что приближается рассвет. При движении руля в закуток проникало сверху немного света.

Подумав, Фетида решила, что разбудил ее не скрип. Море у Делоса оставалось спокойным. Она задумалась, но мысли оборвались, когда дверь открылась и вошла тьма. Места здесь едва хватало для нее одной, и появление двух мужчин означало, что они уже склонились над ней. Фетида набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, но грубые пальцы сжали ей горло, заглушая все звуки.

– Держи ее крепче, сынок. Та еще стерва. Привет, дорогуша, – прошептал Аттикос.

Она пнула его, целясь туда, где, по ее мнению, была сломанная нога.

Аттикос захрипел от боли и усмехнулся:

– За тобой должок, красавица. За ногу, за все мои неприятности.

Его глаза блеснули в темноте. Приближался рассвет. Команда уже поднималась наверху. Аттикоса не было на борту прошлым вечером, в этом Фетида не сомневалась. А раз так, то он проник на корабль каким-то особым способом, как призрак в ночи. Она ощутила во рту солоноватый вкус – от крови на губах или пальцах, не дававших кричать. Второго мужчину Фетида не знала, хотя, когда тьма чуть рассеялась, увидела на его лице почти такое же, как у Аттикоса, выражение. Он провел свободной рукой по ее ноге. Сомневаться в их намерениях не приходилось. Ее бросило в дрожь.

– Стратег сказал, что я не должен тебя обижать, – шепнул Аттикос. – Ну, как я понимаю, женщине от этого вреда никакого нет. Держи ее крепче, сынок. Потом твоя очередь.

11

За ночь пришедший на Делос флот немного разбрелся; некоторые сменили место стоянки – так овечки стараются убраться подальше в присутствии сторожевого пса. Афинские военные корабли остались там же, где и были. Перикл поспал всего лишь два часа, которые провел на палубе, завернувшись в плащ и ворочаясь с боку на бок. На корме каждого военного корабля имелось два тесных помещения, через которые проходили перекладины руля направления. Обычно Кимон использовал их для хранения продуктов и вина, но одно из них предоставили Фетиде, чтобы она была в безопасности до того момента, когда ее можно будет высадить на берег. Аттикоса на некоторое время отправили на другой корабль. Ни Кимон, ни Перикл не верили, что он охладел к объекту своей ненависти и отказался от мести. С проблемой разобрались спокойно и без шума, не прибегая к мерам физического воздействия в отношении верного, да еще и раненого афинянина.

С восходом солнца Перикл поднялся, оставив на палубе сухое пятно посреди выпавшей росы, опорожнил за борт мочевой пузырь и уже подумывал, не присесть ли над водой на корме. Зевая, он растолкал молодых гоплитов, которые, взявшись за канат, стали подтягивать покачивающуюся под кухней лодку. Глядя вдаль, Перикл еще раз зевнул, а потом нахмурился. Рядом с той лодкой, которую подтягивали гоплиты, на волнах болталась другая, тоже пустая. Была ли она здесь вечером? После всех вчерашних переездов с корабля на корабль он уже и не помнил. Вокруг него просыпалась команда; люди приходили в себя, кашляли и дрожали от холода.

Услышав свое имя, Перикл обернулся – неподалеку с борта облегчался Кимон. В животе заурчало, и он подумал, что, может быть, еще успеет перекусить, прежде чем они отправятся к отцу. С другой стороны, похлебку или рагу еще надо приготовить, а он обещал Эпиклу прибыть пораньше.

– Хочу добраться на лодке до флагмана, – сказал Перикл.

Кимон моментально принял решение и кивнул:

– Я с тобой.

Тронутый заботой друга, Перикл улыбнулся. Кимон был хорошим лидером, и это знали все экипажи.

– Старики наверняка будут обсуждать предложение спартанцев, – предположил Кимон.

Перикл моргнул, скрывая разочарование. Так вот оно что – дело не во внимании и заботе, а в холодном расчете. Все важные решения будут приниматься на афинском флагмане, и, конечно, Кимон планировал участвовать в этом.

Внизу, под ними, раздался крик, приглушенный, но пронзительный. Кимон и Перикл переглянулись, и оба подумали об одном и том же.

– Где Аттикос? – спросил Кимон.

Перикл выругался. Вторая лодка. Аттикос был на другом корабле, но кто-то перевез его сюда в темноте. Перикл быстро шагнул к центральному проходу, который вел к гребным скамьям внизу. В трюме воняло потом, прогорклым маслом и еще менее приятными вещами.

Килевая балка была едва ли в шаг шириной, но он бежал по ней в темноте. Кимон следовал за ним по пятам; как и любой гоплит, он отличался быстротой реакции. Они оба снова услышали крик, определенно женский. За ним последовал мужской рык, и крик оборвался. Ориентируясь на звуки, Перикл подбежал к закутку и ударом ноги распахнул дверь.

Там в темноте Фетида отбивалась от двух мужчин. Услышав удар в дверь, Аттикос замер на мгновение, и она, воспользовавшись предоставленным шансом, впилась ногтями ему в лицо. Старый гоплит взвыл от боли.

Схватив насильника за ворот туники, Перикл оторвал его от пола и швырнул в сторону. Аттикос с треском врезался в перекладину, пошатнулся, как пьяный, потряс головой и только тогда понял, кто поднял на него руку. Пыхтя и отдуваясь, он разжал кулаки, которые уже приготовился пустить в ход, а увидев в дверном проеме Кимона, замер, охваченный страхом, проглотил какие-то слова и сник.

Перикл помог Фетиде подняться на ноги. Щеки ее пылали от унижения.

– Разве я не ясно дал понять, что ты не должен приближаться к этой женщине? – негромко спросил Кимон, глядя в упор на старого гоплита.

Аттикос побледнел и пробормотал:

– Ты сказал, что я не должен ее обижать. Я и не обидел.

Фетида вдруг сорвалась с места и с такой силой пнула обидчика, что дощечки-шины на