В гору - Анна Оттовна Саксе

— Приблизительно на неделю, — рассеянно ответила Эльза.

— Значит, ты кое-что успеешь, — снова улыбнулся Вилис.

Эльза вопросительно посмотрела на него. Какая резкая перемена, какой перелом произошел в нем за это короткое время, удивлялась она. Является ли это спокойствие настоящим, или же он обуздал себя, чтобы не расстраивать ее перед поездкой в волость?

«Как бы то ни было, — она решительно вскинула голову, — я все же буду говорить».

— Вилис, — начала она, — я по отношению к тебе не была такой, какой должна быть.

Он нервно махнул рукой.

— А я-то уж совсем не был таким, — перебил он Эльзу, понурив голову. — Как бы это сказать? Я ревновал тебя. Однажды, разыскивая полотенце, я в твоем чемодане увидел карточку, на которой ты вместе с Янсоном. Она мне показалась мостом, которого ты еще не сожгла. Казалось, что ты бережешь карточку, как пропуск для возвращения к нему. Это мое самолюбие, оно мучило меня и тебя, не правда ли?

— Нет, нет! — громко воскликнула Эльза. — Это с моей стороны было самолюбие, остатки моего мещанства.

— Погоди, Эльза, дай мне договорить, — Вилис взял ее руку. — Когда я сегодня вечером вернулся на работу, я переломил себя. Подумав о том, сколько у меня еще работы сегодня, завтра, послезавтра и в течение еще многих лет, я внезапно понял, что отношения между людьми должны быть такими, чтобы они помогали справляться с работой, а не мешали ей, и я твердо решил дать тебе самой решить, останешься ли ты со мной или…

— Вилис! — почти закричала Эльза и закрыла ему рот рукой. — Ты не смеешь так говорить! Для меня нет никакого возврата, никаких мостов, и никаких пропусков я не храню. Эта карточка там валяется только потому, что она мне безразлична. Для меня существуют только ты и работа, и комсомол. Это мне уже давно надо было сказать тебе, но я ждала, чтобы первым заговорил ты.

— Вот как? — Вилис серьезно посмотрел на нее. Но затем его глаза стали задорными и радостными, он взял Эльзу за плечи и привлек к себе.

— Давай договоримся, — сказала Эльза, заглянув ему в глаза, — в будущем запрещается носить за пазухой камень. Если здесь что-нибудь не в порядке, — она прижала руку к сердцу, — то об этом надо сказать.

— Договорились, — Вилис поцеловал Эльзу. — Ну, теперь марш домой, спать, и не мешай мне работать!

Утром к Вилису и Эльзе зашел Озол вместе с секретарем уездного комитета партии Рендниеком.

— Я слышал, что ты направляешься в свои края, — поздоровавшись, сказал Озол. — У меня просьба, — не сможешь ли передать моей дочке и Зенте Плауде посылочку. — Он вынул из кармана две конфетки, которые оставил от чая в столовой.

— Зента Плауде тоже там, на месте? — обрадовалась Эльза. — Мирдза да Зента, — значит, две новых комсомолки мне обеспечены.

— Могу тебе порекомендовать и третьего — Эрика Лидума, — вставил Озол.

— Правда, разве и Эрик согласен? — удивилась Эльза. — У него ведь такая набожная мать.

— Во-первых, — улыбнулся Озол, — я могу тебе посплетничать, что он пойдет туда, куда пойдет Мирдза, а во-вторых, — и он стал серьезным, — эти люди, так сказать, прошли через немецкие жернова. — И он рассказал о том, что видел в волости после своего возвращения, чтобы Эльза знала, кто друг, кто враг. — Во всяком случае, я встретил много хороших людей, которых мы не должны упускать из виду. На таких, как Пакалн, Гаужен, Балдиниете, вполне можно будет опереться.

— Но как ты думаешь, — спросил Вилис, — Салениек говорил от сердца или же это было минутное вдохновение?

— Говорил-то он от сердца, — задумчиво ответил Озол. — Вопрос только — насколько у него хватит выдержки.

— У меня все же нет доверия к этим хозяйским сынкам, — презрительно усмехнулся Вилис. — Мне кажется, все они одинаковы.

— Нельзя так просто решать вопрос, — вмешался в разговор Рендниек. — Несомненно, многие из них прислушиваются к своим классовым инстинктам, но есть и такие, которые видят и трезво оценивают несуразности классового общества. Конечно, нам еще предстоит пережить острую, очень острую классовую борьбу. Она разгорится сразу же, как отодвинется фронт. Сейчас враг только скрежещет зубами, но когда мирные жители останутся одни, то он поднимет голову.

— Мне все же не верится, что он посмеет что-нибудь предпринять, — возразила Эльза. — Главная его опора — фашисты — скоро будут разбиты. На что он может надеяться?

— Не будьте так наивны, товарищ Эльза, — серьезно предупредил ее Рендниек. — Все эти шуцманы, которые в немецкое время наживались на расстрелах коммунистов и евреев, — они ведь сознают, что теперь с них спросят за их зверства. Не все удрали в Германию, их там никто не ждет. Они будут вести хотя и безнадежную, но отчаянную борьбу и так просто не сдадутся.

Когда гости ушли, Эльза собралась в дорогу. Еще накануне вечером она условилась поехать вместе с военными, которые на нескольких машинах направлялись к фронту. Она уселась между двумя бойцами. Одного из них, что помоложе, звали Митей; другой был пожилой мужчина с рыжеватыми усами.

— Как вам нравятся наши края? — спросила Эльза Митю.

— Красиво тут, ничего не скажешь, только скучновато, — ответил за Митю усач.

— Почему скучновато? — удивилась Эльза.

— Да вы посмотрите на эти крестьянские дома, — солдат очертил рукой широкую дугу. — Отбежали друг от друга так далеко, что в рог трубя не скличешь. Кругом заборы, злые собаки, не подходи, мол, сосед ко мне близко. Люди тоже какие-то мрачные, не соберутся вместе, не попоют, не потанцуют. Если захотят посмотреть кино или побывать в театре, — ходят за десять-пятнадцать километров. Сидит каждый в своем доме, как улитка в раковине. У нас все же веселей — работаем вместе, поем, о серьезных вещах толкуем. Тут же вам библиотека, клуб, всякая самодеятельность.

— Зато у нас развита любовь к природе. Каждый старается свою усадьбу по возможности разукрасить садами, цветами, — защищалась Эльза.

— Любовь к природе — это хорошо, но общение с людьми все же больше нужно, — вмешался в разговор офицер. — Цветок или дерево не поймут тебя, а с человеком можно поговорить о всех радостях и невзгодах.

Немного подумав, Эльза сказала:

— Мне кажется, что у каждого народа есть своя особенность. Латыши