Живун - Иван Истомин

Это была плохо скрытая зависть. Сеньку такая похвала не устраивала, потому что он рисовал ее себе совсем не такой, откровенной, шумной, с восклицаниями. Чернит Мишка его перед председателем. Ну погоди!

— А ты что, тоже нарочно пустым подгадал? — с неожиданной смелостью ляпнул Сенька Германец.

По тому, как рассвирепел Мишка, Куш-Юр догадался, что это не первая между ними стычка. В душе он порадовался тому, как Сенька отбил Мишкин выпад, но взять сейчас Сенькину сторону, усугубить раздор было неразумно, и он сказал примиряюще:

— А вот Михаил укрыл рыбу травой…

— Я ж не Сенька! Пока Гриш да Эль подъедут, от его улова одна вонь останется.

— Ага! Хотелось тебе! А они вон едут, — показал Сенька.

Лодки Варов-Гриша и Гажа-Эля плыли рядом, и рыбаки о чем-то беседовали. Вдруг они налегли на весла — видимо, увидели незнакомого, а может, узнали Куш-Юра. Скорее всего, узнали, потому что еще издали заорали:

— Мать родная! Председателя черт принес! Здорово, Роман свет Иванович!

— Здорово, якуня-макуня! Винки-то захватил?

— Целую бочку, еле допер! Поторапливай, а то без тебя выдуем… — отозвался, смеясь, Куш-Юр.

Гриш выпрыгнул из лодки и, не подтащив ее на берег, кинулся в объятия Куш-Юра.

— Сейчас я тебя…

— А может быть, я тебя… — подхватил его Куш-Юр.

И они стали бороться, пыхтя и крякая, словно расшалившиеся мальчишки. Изрядно помяв друг друга, протянули руки, потрясли ими в крепком, радостном приветствии, чинно поздоровались.

Дав им порадоваться, протянул руку председателю Эль да так сжал его ладонь, что тот охнул от боли.

— Ага! Будешь знать, как без винки ездить, — загоготал Гажа-Эль. — Вот схвачу и перекину через протоку. Или выкупаю.

— Выкупаться я успел, — смеялся Куш-Юр. — Во, в чужой одежде.

— Якуня-макуня! Так ты ж в моей шкуре! Точно. То-то я думаю, вроде родные заплатки вижу. Ограбил, выходит, позарился на мое барахло!

Дружный, заразительный смех мужчин привлек на берег всех пармщиков — одна Сандра не вышла. Куш-Юру пришлось еще раз рассказать про свое падение из лодки.

— Правда, правда! — поддакнула Парасся. — Мы-то косили, а Сандра гостя встречала. Простирнула и развесила на березе его бельишко…

Мишка помрачнел. Оглянулся. Похоже, только сейчас хватился жены.

— Хоронится, паскудина ленивая! Людям срамно в глаза поглядеть, — зло пробурчал он и зашагал к избе.

Остановил его спокойный, деловой оклик Гриша:

— Куда, Миш? Рыбу выгружать! Гость — гостем, дело — делом.

Мишка неохотно повернул к лодке.

Та же Парасся, которая минуту назад не без умысла омрачила настроение, теперь легко подняла его непосредственным, радостным восклицанием:

— Сеньке-то, Сеньке-то моему как повезло! Даже муксуны! Вот уж поедим нярхула.

Она выхватила из лодки двух крупных муксунов, подняла их за жабры. Сенька стал рядом с женой, улыбнулся во весь рот, почувствовав себя героем.

На похвалы не скупились все, особенно Гриш. Гриша радовала всякая, даже самая малая Сенькина удача. Ему хотелось, чтобы Сенька Германец поверил в свои силы, перестал считать себя неудачником.

И только Мишка не поддерживал общего восторга.

— А растаскивать рыбу не след, — сердито заметил он и пнул ни в чем не повинного Бельку, который лежал под ногами.

Собака вскочила, обиженно заскулила и заластилась к Еленне, ища у нее защиты: Белька был сыт и на рыбу не зарился.

Варов-Гриш подмигнул Куш-Юру — мол, все потом объясню. И, словно не замечая Мишкиной грубости, сказал:

— Ради гостя, да еще такого, не поскупимся на угощение. Давайте, женщины, варите-жарьте еду, а мы рыбой займемся.

— Блинов али оладьев каких-нито испеките, якуня-макуня, — попросил Эль.

— Каких тебе блинов, оладьев! — накинулась Марья. — Из чего?

— Председатель привез. Привез ведь?

— То детишкам! — категорически заявила Марья.

— Это по какому постановлению? — поднял голос Мишка.

— А мы, детные, уговорились.

Мишка присвистнул, помрачнел.

Тогда вмешался Куш-Юр.

— Что привез вам из мир-лавки, то на всех: и на взрослых и на детишек. Конечно, как порешите…

— Ну нет! Мне положено — отдай, а свое — хошь, детишкам скорми.

— Тогда и рыбу по едокам, — взъерепенился Сенька. — Я вон сколько добыл, а отдаю в общий засол.

Мишка смерил его презрительным взглядом, Сенька сжал кулачки, словно хотел схватиться с Мишкой. Караванщик подался вперед. Ему нужна была какая-то разрядка накопившейся злости.

— Тихо! — призвал к порядку Гриш. — Постыдились бы председателя.

— Ну, якуня-макуня! — покачал головой Гажа-Эль.

Не скрыл своего осуждения и Куш-Юр.

— Первые ягодки это, — горько усмехнулся Гажа-Эль и принялся разгружать калданку.

— Не я начал, — прошипел Мишка. — Ишь, захотел рыбу по едокам. Горби спину на него! Один раз привез больше других-то. Я так думаю, председатель: кто сколько добыл, столько каждый и засаливай. Тут уж без дураков. Давай скажи свое слово, чтоб не было между нас больше раздору.

Гриш предупреждающим движением руки остановил Куш-Юра — пусть повременит, послушает и других, а тогда уж судит — и первым высказал свое мнение:

— Не выйдет так, Миш. Снасти у нас в складчину, собрали из кусков, латали вместе. И улов общий. На то парма.

— Этак-то мне нету резону. Я себя завсегда прокормлю!

Гриш был мирно настроен, и ему очень не хотелось заводить ссору, особенно сегодня, при Куш-Юре, но оставить Мишкины слова без ответа он не мог. Подумавши или сгоряча Мишка бухнул — все одно: под парму подрубается.

— Вон что ты запел-засвистел! Как маленько про харч не стало заботки да припасик на складе завелся — так сам с усам. А забыл, с чего в парму сошлись?

— Верно! Верно! — закивали головами и мужчины и бабы.

— Теперь и я скажу, — выждав немного, начал Куш-Юр. — Резон тебе тот, Михаил, что порознь вы — голытьба, а вместе — сила. Один другого подопрет, и вместе продержитесь в эту трудную пору. Давно ли вы в парме?

— Да всего две луны, — подсказал Эль.

— Ну вот, а не узнать вас — раздобрели.

— Даже при комарах… Не греши, Миш, жить можно! — подытожил Сенька.

Но Мишка был непримирим.

— Тебе-то чего не жить? Только что не пьян, а сыт, и нос в табаке!

— Зачем в табаке — я не нюхаю, — хихикнул Сенька. Мишка махнул рукой и пошел к лодке выгружать рыбу.

4

Пока мужчины возились с рыбой — потрошили да солили, женщины успели подоить коров, накормить детей и приготовить обед. Солнце уже грело вовсю, и комаров стало меньше. Обедать расположились у костра. Стол был обильным. Уха, сваренная в большом котле, нярхул из нескольких муксунов, рыбья варка, малосольная и сушеная рыба, отварная солонина из утятины, сохраненная с весны, молоко, простокваша и даже сметана. Словом, все, что имелось, выставили перед гостем. Только хлебного было совсем немного — по сухарику на рот. Из привезенной Куш-Юром муки женщины ничего не состряпали.

Куш-Юр развязал свою дорожную котомку и достал из нее четверть буханки ржаного хлеба.

— Это от меня на общий стол!

— Что ты, что ты! Ты у нас в гостях, — зашумели хозяева.

Куш-Юр разрезал хлеб на тонкие ровные ломтики и положил в самый центр стола.

— Ты бы лучше, председатель, сулею выставил, якуня-макуня. — И Гажа-Эль поскреб за ухом. Его слова встретили веселым одобрением.

— Признаться, и я соскучился, — впервые улыбнулся Мишка Караванщик.

— И я! — Сенька даже сам поразился своей смелости.

Парасся было зашикала, но рядом сидевший Эль одобрительно похлопал Сеньку по колену:

— Рыбы наловил — мужиком стал.

— А я и так мужик: трех девок и мальчишку состряпал.

— Ну, то еще как знать, может, помощники были. — Эль игриво посмотрел на Парассю, которая, казалось, впервые в жизни не знала, как ей быть, — принять сказанное за шутку или отлаяться.

— Что мелешь! — замахала на мужа руками Марья. — Не выпимши, а башка как порожняя сулея.

— Разве, Манюня, не знаешь? Когда я выпимши, башка моя — полная сулея.

— А вот проверим. — Варов-Гриш вытащил из-под рубахи свою заветную флягу и потряс ею. — Попируем, мать родная! Сам председатель давал!

Тут застолье и вовсе повеселело.

Обедали долго, шумно. Спирт развязал языки. Вспомнили родные Мужи, и Куш-Юр не успевал отвечать на вопросы. Но много он не знал и теперь жалел, что не сообразил обойти родственников пармщиков и привезти весточки. Но ему прощали, наперебой давали поручения, кого навестить в селе и как обсказать про жизнь в Вотся-Горте.

Пока разговор шел о приветах да родне — все было чинно и ладно. Но потом взаимные попреки — то в лености, то в жадности, то в зависти. Вспомнили и такое, что в трезвых головах минуты не держалось, — всякую мелочь. Мишка после первого стаканчика опять нахмурился и бросал косые взгляды то на Сандру, то на гостя, сидевших друг против друга, а под конец и вовсе прогнал Сандру в избу, придравшись к какому-то ее слову.