Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине - Владимир Успенский

Были маевки, была борьба с «экономистами», которых в центральной группе называли не иначе как крохоборами, копеечниками. Особенно горячился Иван Кушников: «Пошехонцы! В трех соснах заблудились. Просят каши, о масле и не спрашивают, считают это политическим делом. Слепороды!..»

Осенью 1898 года положение путиловских рабочих резко ухудшилось. Хозяевам показалось, что люди мало трудятся на них, решили прибавить еще полчаса. Одновременно подскочили штрафы. За малейшее опоздание, нарушение правил - плати.

Как только администрация объявила об этом, группа Калинина сразу выступила против таких нововведений. Агитаторы пошли по всем цехам и мастерским. Говорили рабочим - надо действовать. Если смолчим на этот раз, хозяева еще усилят притеснения. За свои права нужно бороться.

Рабочие собрались возле конторы. Требовали администрацию. К ним никто не вышел. Люди пошумели, повозмущались и возвратились на свои места.

Нельзя было допустить, чтобы накал борьбы снизился. И снова Калинин и его товарищи ходили из цеха в цех, убеждали: надо требовать справедливости!

Путиловцы опять двинулись к конторе. На этот раз собралось несколько тысяч человек, и завод фактически остановился.

Угрозы, увещевания начальства на рабочих не действовали. Толпа росла. Стачка грозила стать общей, и это напугало администрацию. Появился на крыльце окружной фабричный инспектор, дал твердое обещание все уладить.

Вскоре у ворот были расклеены объявления: новые правила о штрафах и рабочем времени полностью отменены.

Дня через три после удачного завершения стачки Михаил возвращался вечером с завода в деревню Волынкину, где жили многие путиловцы. Рядом с ним степенно шагал постоянный попутчик Сила Семенович Штырев. Обычно они расставались на перекрестке, но теперь Сила Семенович предложил: «Зайди, чайком побалуемся. Первенца моего, Семена, посмотришь».

Первенцу Штырева было тогда месяца три. Он лежал в деревянной люльке и кричал настолько пронзительно, что у Михаила заложило уши. А неулыбчивый, молчаливый Сила Семенович так и расцвел от радости: «Ишь, на руки хочет, разбойник!» Чай пили с пирогами, неторопливо. Когда хозяйка унесла дите, Штырев произнес веско: «Хорошее дело ты с ребятами делаешь. Раньше бунтовал рабочий люд очертя голову, без правильного соображения. А теперь вы вроде в самую точку нацелились».

«Иди к нам», - без обиняков предложил Калинин, зная, что Штырев - человек надежный.

«Нет, возраст не тот, чтобы по кружкам бегать. А если что нужно - помогу».

Михаил остался доволен: слово у Силы Семеновича полновесное, твердое.

Вот тогда и зародилась их дружба, с годами не ослабевшая, а, наоборот, окрепшая. Калинин приезжал к Штыреву из Ревеля, по нескольку дней нелегально жил в его доме. К нему первому зашел осенью девятьсот пятого, когда вновь решил поступить на Путиловский завод после северной ссылки...

Михаил догадывался, что деятельность его центральной группы не дает покоя петербургской охранке. Во время массовки в лесу дозорные сообщили - лес окружает полиция. Рабочим удалось разойтись, никто не попал врагу в лапы, но Калинин понял: охранка держит подпольщиков под наблюдением.

Может, надо было на время прекратить всякую деятельность, отсидеться, переждать. Но как раз в это время на Путиловском заводе созрела почва для новой стачки: администрация подготавливала общее снижение расценок. Нельзя было не дать бой хозяевам, не вступиться за рабочих.

Вспыхнули волнения на заводе Речкипа, где был кружок, связанный с группой Калинина. Пришлось срочно писать для этого завода листовку. Затем - прокламацию для своих путиловцев. Кроме призыва к стачке и экономических требований в прокламации содержались требования политические. Говорилось, что полиция не имеет права вмешиваться во взаимные отношения между рабочими и капиталистами-хозяевами, что должна быть уничтожена административная высылка. А заканчивалась прокламация такими словами: «Помните, что мы - сила, которую признает и которую боится правительство. Терять нам нечего, а завоевать мы можем весь мир».

Удалось напечатать почти полторы тысячи таких листовок и распространить по всему заводу. Осталось па квартире Татаринова штук пятьдесят. Вечером их сожгли. Татаринов и Калинин с часу на час ждали ареста и не хотели оставлять улик. Едва успели сунуть бумаги в огонь - за окном раздался шум: пришла полиция.

В ночь на 4 июля 1899 года Михаил Калинин впервые перешагнул порог царской тюрьмы. Тогда же были арестованы еще шестьдесят человек - почти все кружковцы, связанные с центральной путиловской группой.

4

За зиму отвык Михаил Иванович от физической работы. И земля была торфяная, податливая, и лопата легкая, а через полчаса ощутил усталость, поясница начала ныть. Скрутил «козью ножку» и, затягиваясь, смотрел, как ловко, быстро копает жена. Катерина больше его сделать успела. И вид у нее моложавый, бодрый. В голодные месяцы сильно похудела, волосы пострижены коротко.

- Ты у меня прямо девица красная! Не будь женат - тебя бы посватал.

- А я еще подумала бы, - повела плечами Екатерина Ивановна. - Что это за мужчина: чуть копнет и за куревом тянется. Разве такой семейство прокормит?

- Э, Катя, в хорошем доме баба три угла держит, а мужик - четвертый.

- Без четвертого-то изба не стоит.

- Один уголок удержу.

- Да еще город впридачу, - засмеялась жена, невольно оглянувшись туда, где виднелись серые громады построек и жидко коптили высокие трубы.

Поправила волосы и вновь принялась копать умело, азартно.

Вокруг, на обширном поле, повсюду трудились люди. Погода в выходной день выдалась хорошая, самое время картошку сажать. Многие сотрудники управы пришли с семьями. На соседнем участке, согнувшись под прямым углом, старательно вгонял лопату на полный штык долговязый землемер. А жена и теща у него толстые, коротконогие - наверно, чухонки. Детишек не сосчитать: прыгают, визжат, ошалев на просторе от радости.

Рядом с землемером работает фельдшер Протоиерейский. Этот первым долгом вбил на краю участка суковатый кол, на него аккуратно повесил пальто жены и свое, затем пиджак. Остался в черной жилетке, из-под которой виднелась чистейшая белая рубашка. Копал фельдшер неумело и без особой охоты - все советовался с землемером.

Кто-то разжег костер из сухой травы и листьев. Потянуло горьковатым дымком: теплый дым перемежался волнами прохладного, опьяняюще-чистого воздуха. Калинин вдохнул поглубже, даже голова закружилась. Славно-то как! Это и работа, и отдых для тех, кто месяцами находится в помещении, в духоте.

- Иван Ефимыч, а Иван Ефимыч! - окликнул он своего соседа. Тот живо оглянулся.

- А?

- Очень уж ты стараешься, - пошутил Михаил Иванович. - Небось мозоли набил. Пойдем прогуляемся малость.

Иван Ефимович Котляков с сожалением глянул на забурьяненный, невскопанный еще клин; резким движением воткнул лопату.

- Раз руководство велит...

- То-то и оно, что руководство, - Калинин пропустил его вперед по тропинке. - Есть окончательное решение насчет нас, на днях обнародуют. Городская дума считается распущенной. Петроградский Совет будет отныне не только политическим, но и хозяйственным органом. Единый центр.

- А мы?

- Как и предполагали. При Совете создается Комиссариат городского хозяйства Петроградской городской коммуны. Меня назначили комиссаром, а тебя заместителем комиссара городского хозяйства.

- За доверие спасибо, а насчет перестройки не знаю, радоваться или пока подождать.

- Радуйся, Иван Ефимыч. Мы ведь, если строго судить, все равно работали, как отдел Петросовета. Так для чего же два разных учреждения, пусть один орган диктатуру пролетариата проводит.

- Ответственности нам меньше?

- Не скажи. За все хозяйство, как и прежде, с пас спрос. К тому же по всей Северной области и в Новгородской губернии будем отделы городского хозяйства при местных Советах налаживать.

- Это что-то новое.

- - Будем тон задавать, а как же иначе?!

- Не пойму, Михаил Иванович, понизили нас или повысили?

- Какая разница, Иван Ефимыч? На какой должности нужны мы партии, на такой и будем. И есть еще у меня идея насчет нашего домашнего быта. Давай в своем доме коммуну организуем. Чтобы все жильцы сообща хозяйство вели, продукты в один котел, обеды готовить по очереди.

- Мысль вроде бы правильная, - неуверенно произнес Котляков. - За коммуну я всегда голосую. А как женщины наши с их мисками-ложками?

- Твоя с моей уживется?

- Наши сознательные, но ведь кроме них сколько...

- А мы не сразу, мы с малого и начнем. У нас получится - другим наглядный пример будет.

- Их и примером не прошибешь, цепко за свое держатся, - осторожничал Котляков.

- Поагитируем, убедим.