Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине - Владимир Успенский

Круг замыкался.

Мысль о том, что все предопределено, все неизменно, сковывала Михаила, заводила в тупик. А ведь он прочитал уже много книг, авторы которых отрицали существование высшей божественной силы и признавали только одно божество - человеческий разум. Эти авторы логично, убедительно доказывали свою правоту. Михаил понимал: они верно пишут. И все-таки в глубине души сомневался - страшно было отринуть всесильного заступника и покровителя, остаться один на один с природой, с людьми, с жизнью и смертью.

В бога верили отец с матерью. И любимая учительница. И Мордухай-Болтовские. Бог как-то объединял, сближал их всех, независимо от возраста и положения. И трудно, очень трудно было Михаилу свернуть с общей стези в простор нехоженый, неизведанный.

Ко всему прочему, ученые авторы, отрицавшие бога, были либо иностранцами, либо аристократами, далекими от деревенской жизни. Их доводы, даже самые разумные, в чем-то казались Михаилу чужеродными. У этих сочинителей, рассуждал он, свое счастье, свои надежды.

Всей душой поверил Михаил только писателю Шелгунову. Книга его попала в руки случайно. И с первых страниц - не мог оторваться. Книга рассказывала как раз о том, что Михаил давно стремился осмыслить.

Шелгунов превосходно знал нужды русского мужика, с гневом и болью писал, что жизнь большинства крестьян страшная, что хлеба им хватает лишь до нового года, что они вынуждены идти в наемные работники. Михаилу казалось: Шелгунов у них в Верхней Троице побывал. В словах его - настоящая правда. И насчет кулаков он не ошибся, кулачество для крестьян действительно безжалостный пресс, мертвая петля, из которой мужик не выберется.

Три тома сочинений Шелгунова осилил Михаил за несколько дней, ища ответы на мучившие его вопросы. И нашел. Повествуя о том, как тормозила церковь развитие цивилизации, каким гонениям подверглись великие открытия Галилея, Коперника, Джордано Бруно, писатель делал решительный вывод: окружающий нас мир можно не только познать, но и изменить; не бог, а сами люди - хозяева и созидатели своей жизни.

Когда последняя страница была прочитана, Михаил уже не верил в существование высшей силы. Не верил, и все тут! Свершилось то, что исподволь назревало в нем - Шелгунов дал последний толчок.

Теперь Михаил готов был вступить в борьбу. Оп уразумел, против кого и против чего надо сражаться. Но этого оказалось недостаточно. Он еще не знал, как бороться с противником, вместе с кем идти на врага. Где та сила, которая способна сокрушить сложившийся веками и выглядевший незыблемым самодержавный строй? Где те люди, которые способны воевать с царизмом? Ни в Верхней Троице, ни в городе таких людей Михаил не встречал.

Но и на этот вопрос ответил ему все тот же славный русский публицист. Ответил в день своих похорон. Когда это было? Да, в девяносто первом году. Митя пришел однажды задумчивый, грустный и сказал, что Шелгунова не стало. Мите очень хотелось проводить писателя в последний путь, но гимназистам было запрещено участвовать в траурной процессии.

Наутро Михаил отпросился в город: к сапожнику, дескать, нужно. Шагал торопливо, боясь опоздать. Свернул на проспект и увидел похоронное шествие: черный катафалк, а за ним толпа людей, такая огромная, что конец ее терялся где-то вдали.

Несколько человек несли венок, на ленте которого было написано: «Н. В. Шелгунову, указателю пути к свободе и братству, от петербургских рабочих». И в процессии, как заметил Михаил, были почти одни мастеровые.

В переулках, в подворотнях, в подъездах - повсюду виднелись полицейские, жандармы, множество шпиков и сыщиков. Но колонна, следовавшая за катафалком, была столь монолитной и грозной, что никто не посмел преградить ей путь. Было ясно: эти тысячи рабочих сметут любой заслон. Глядя на них с тротуара, Михаил остро завидовал тем, кто шел в общем строю.

Спустя некоторое время Калинин узнал, что это была первая открытая демонстрация петербургского пролетариата. Рабочие столицы показали всем свою сплоченность, свою силу. И Михаил понял: вот те люди, которые способны вести борьбу, способны добиться победы. Его место - среди них.

...Дмитрий Петрович Мордухай-Болтовский внимательно выслушал Михаила, произнес с огорчением: «Что же, значит, наступила твоя пора. Помни: всегда посодействую, чем могу».

Мария Ивановна поцеловала и перекрестила его. Гимназисты Митя и Саша проводили до дома, где Калинин снял себе угол.

За неделю Михаил побывал на четырех заводах и везде получил отказ. Не так-то просто устроиться работать, не имея специальности. С утра возле проходных выстраивались длинные очереди просителей. В основном это были крестьяне, покинувшие свои деревни.

Деньги у Михаила скоро кончились. Возвращаться к Мордухай-Болтовским было неловко: только начал самостоятельную жизнь - и сразу на попятную. Но ведь есть-пить надо?..

Пошел по объявлению в дом баронессы Брудберг. Та взяла его на неопределенную должность «прислуги за все». С утра помогал кухарке. В обед и вечером, когда приезжали гости, Михаил накрывал стол, откупоривал бутылки, бегал с подносами.

Собирались у баронессы люди пожилые, в чинах. Разговаривали в своем кругу откровенно. На прислугу не обращали внимания, просто не замечали ее. А Михаил, слушая, думал: насколько же пусты и чванливы эти напыщенные выходцы из прибалтийских княжеств! Они ничего не умеют делать, многие из них просто полуграмотны, обучены только языкам да танцам. От них нет никакой пользы, они паразиты на теле общества. Но эти паразиты владеют богатством, полученным по наследству, на них работает государственный аппарат, их защищает армия. Они не хотят никаких перемен. Их цель - сохранить существующее положение навсегда. Они не пойдут на уступки, борьба с ними предстоит жестокая.

Пребывание в доме баронессы тяготило Михаила, и он очень обрадовался, когда Дмитрий Петрович помог ему наконец устроиться на завод «Старый Арсенал». Произошло это осенью 1893 года.

Михаил не рассчитывал, что его встретят с распростертыми объятиями и сразу поставят к станку. Сперва, конечно, будешь на побегушках у тех, кто постарше, разве что дозволят инструмент или деталь подержать. И за чаем пошлют, и брань стерпишь - на то и ученик. Хорошо хоть, что учитель попался ему степенный, спокойный, даже голоса не повышал. Да и надобности такой не было. Михаил старательно приобщался к совершенно новому для него делу - к обработке металла.

На своего наставника Калинин не обижался, но обстановка на «Старом Арсенале» не пришлась ему но душе. Ведь он искал бурлящий, революционно настроенный рабочий коллектив, а оказался в тихой заводи.

Здесь трудились мастера и пожилые рабочие, имевшие высокую квалификацию. Они получали приличную плату, почтительно относились к начальству и требовали того же от всех других. Будешь, мол, послушным и добросовестным - тебя оценят. И многие верили в это. Работали с раннего утра до позднего вечера, жили в бараке, но не роптали, надеясь на лучшее. А кто начинал роптать, того сразу осаживали мастера или их приспешники.

Нужно было подыскивать другое место. Тут как раз перешел на Путиловский завод наставник Михаила - заработок был выше. Месяца через три заглянул в цех к старым знакомым. Спросил своего недавнего ученика: «Помощник мне нужен, хочешь?» Калинин сразу же согласился.

Он много слышал о предприятии, которое считалось одним из самых крупных в России. Двенадцать тысяч рабочих было тогда на Путиловском. Но одно дело слышать, и совсем другое - увидеть собственными глазами, пройти по огромной заводской территории. Размах был широкий. Делали здесь станки, вагоны, паровозы, артиллерийские орудия, прокатывали рельсы, отливали инструментальную сталь. И почти все - вручную. Рабочий день длился десять с половиной часов, но очень часто людей задерживали в цехах гораздо дольше. Бывали случаи, когда мастеровые теряли сознание от усталости или падали на месте и засыпали.

Начальство стремилось получить побольше, а заплатить' поменьше. Рабочие недовольны были тяжелыми условиями, низкой оплатой. Страсти кипели в каждом цехе, в каждой мастерской, не то что на «Старом Арсенале».

Михаил теперь управлялся с токарным станком не хуже, чем его наставник. А может быть, даже и лучше. Наставнику трудно давались новые детали, а Михаил схватывал все, как говорится, «на лету», свободно читал чертежи. Сказывались знания, накопленные у Мордухай-Болтовских.

Довольно скоро он стал одним из лучших рабочих пушечной мастерской. Оп понял это, когда Сила Семенович Штырев осмотрел сложную деталь, выточенную Калининым, и сказал: «Ишь, ты! Красиво!» Более высокой похвалы от него никто не слыхал.

Штырев был лет на десять старше Калинина, считался виртуозом в своем деле, его мнение было весомым. Михаилу начали доверять самую тонкую работу. Ответственности прибавилось, но и заработную плату ему повысили. Теперь он имел возможность регулярно помогать семье. Каждую получку отправлял часть денег матери. И себе оставалось. Впервые он смог хорошо одеться.