Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

дом, как будто пришел в него с войной. Порой они даже хватают хозяина и слегка его поколачивают, пока кто-нибудь не разберет, кто перед ними.

– Вы ничего не упускаете, сестра? Когда это случилось, что ведьмы вдруг стали злыми?

– Как давно ты… Как давно тебя не было, сестра?

– Достаточно долго.

– Да, конечно, и бедный, бедный господин Комвоно! Я и не знала до прошлой четверти луны, сестра.

– Ведьмы, дражайшая сестра. С каких это пор любую женщину стало можно называть ведьмой?

– Но они ведьмы и есть.

– Вы не слышите, о чем я спрашиваю, сестра.

– Тебе придется расспросить моего мужа. Он так умен, что впечатлен даже наследный принц.

– Вы уже второй раз упоминаете наследного принца. А что же Король?

– Король? Ты, получается, не слышала. Дорогая сестра, я-то думала, что ты затем и прибыла. Ибо твой муж всегда был в сердце Короля. Даже после того, как ты…

– Вы говорите так, будто…

– Он нас покидает, сестра.

– Покидает, чтобы отправиться куда?

– Он отходит, сестра. Отходит.

– А я спрашиваю, куда… он… Ох! Так Король, получается, при смерти?

– Сестра! Тебя не было чересчур долго. Подобные разговоры теперь – крамола и измена. Король занимается устроением своих дел с предками, ты меня поняла? Хорошо, что ты не ведешь на этот счет дальнейших расспросов. Нынче это государственная измена. А говорить то, чего ты сейчас не произнесла, а я не слышала, значит желать гибели своей стране. Так говорит лорд-канцлер, и наследный принц это одобряет. Ну а писцы записали это на пергаменте, из чего следует, что это теперь закон. Король занят своими думами, в которых улаживает отношения с предками.

– Никто не умирает, а значит, и последних почестей воздавать не нужно?

– Теперь ты, хвала богам, рассуждаешь так, будто чему-то научилась.

– Я научилась многому, нджайе, хотя это всего лишь мой третий день здесь. Ну а не говорить о ней – это тоже новая традиция? Или я этого недостойна, пока она сама меня не примет?

– Ты о ком, сестра?

– Это, безусловно, ответ на мой вопрос.

Прежде чем уйти, статс-дама говорит госпоже Комвоно:

– Удостоверься, что ты готова к аудиенции с канцлером.

Это вызывает у хозяйки еще один вопрос:

– Я всё никак не пойму этих дел с канцлером. Король что, лишен собственного мнения?

– Меня озадачивает, почему это озадачивает тебя, сестра, – говорит статс-дама и хмурится, бровями показывая то, чего не произносят ее губы: «Ты задаешь слишком много вопросов».

– У Кваша Кагара никогда не было канцлера, – говорит госпожа. – Насколько я помню, он опирался на жрецов фетишей и Сестру Короля.

– Ты блуждаешь в темноте, сестра моя. Разумеется, канцлер был всегда. Как его могло не быть?

– Но не пять лет назад. Сестра величества была его великим советником. Откуда взялся канцлер? Кто он?

Статс-дама желчно смеется:

– Сестра, ты слишком долго промаялась в провинции. Или твою память похитил ночной демон? О, я понимаю. Ожидание – это такое горе, должно быть, оно играет коварные шутки с твоими воспоминаниями. Аеси с Королем, на месте Короля. А никакой сестры у Короля нет.

– Думаю, я бы запомнила того, кто меня изгнал.

– Не будем ворошить былое, сестра.

– Кажется, принцесса…

– Принцесса Эмини? Да нет, она тогда была еще в слишком юном возрасте. Ты ставишь меня в тупик, сестра.

– Не больше, чем вы меня, дражайшая. Йелеза, Сестра Короля. Указ об изгнании пришел с ее собственным посыльным.

– Никогда не слышала, чтобы кто-то упоминал это имя.

– Что? Какая глу… Ах да, конечно. Я все еще не достойна произносить это имя.

– Впечатление такое, что ты оставила в изгнании свой разум. Указ разве не был скреплен печатью?

– Да, на папирусе, хотя какое это имеет значение?

– Значит, печать была от королевского дома. Впрочем, какая разница. Тем более теперь, когда ты будешь восстановлена.

– Безусловно, дражайшая сестра.

– Но ухо держи востро. Нынче его величество слушает советы своей дочери, хотя при дворе все уже жалуются, что она ведет себя так, будто наследный принц – это она. Даже после того, как Кваш Кагар отдал ее замуж.

– Простите меня, дражайшая сестра. Очевидно, воздух Конгора вызвал у меня помутнение памяти.

– Это горе играет свои шутки, сестра. То, что нужно, вычищает из памяти, то, что не нужно, оставляет позади.

– Пожалуй, так оно и есть. Благослови вас боги своей щедростью, дражайшая сестрица.

– И тебе того же, сестра моя.

Едва статс-дама выходит за ворота и ее паланкин удаляется за пределы слышимости, госпожа поворачивается лицом ко внутреннему двору.

– О Йелеза, – страдальчески молвит она. – Ведь мы обе были женщинами, женщинами при дворе Короля! Соголон, выйди наконец из-за той чертовой двери!

По улицам шествуют окъеаме. Дворцовые вещатели, стать которыми – заветная мечта глашатаев, когда из вещателей кто-нибудь откинется. Все они облачены в священные тоги из кенте[20], обернутые дважды через левое плечо, потому что правое принадлежит Королю. По улицам они передвигаются с посохами в руках. На выходе с рынка, где повар делал для дома закупки, Кеме указывает на одного из них Соголон:

– Глянь. Окъеаме сегодня вещают языком Кваша Кагара. Их отличие – высокопарность слога, ибо из их уст изливается красота, даже если они описывают слякотную лужу.

Соголон видит, как старший окъеаме прирастает еще одним, по виду учеником, но ничего особо интересного в них нет; даже в золоченых посохах, которыми они постукивают при ходьбе. Между тем Кеме тянет ее за собой, подобраться к вещателям поближе; «поглядеть, что они там вещают», – говорит он, хотя не вполне ясно, что имеет в виду. Они лавируют через толпу, пока не оказываются непосредственно за спиной у старшего и его подмастерья.

На оголовьях их посохов резное изображение трех человечков – один прикрывает себе глаза, второй уши, а третий рот. Кеме собирается что-то сказать, но тут окъеаме зычно возвещает:

– Превосходнейший ясноликий Кваш Кагар изволит заниматься делами трона! Король изволит заниматься делами предков! Превосходнейший ясноликий Кваш Кагар изволит заниматься делами трона!

Соголон смотрит и не верит глазам. Весь рынок, со всеми его покупателями и продавцами, зазывалами и зеваками, враз замолкает. Молчат все – даже, кажется, скот и домашняя птица.

– Превосходнейший ясноликий Кваш Кагар изволит заниматься делами трона! – повторяет окъеаме. Рынок неподвижен. Вон застыла торговка фруктами, не успевшая подать покупательнице кокос, а та – его взять. А затем, как по щелчку, всё снова приходит в движение. Весь рынок снова мерно двигается, покупает, продает, торгуется, горячится, вздорит, плутует, ловит за руки жуликов, а окъеаме тем временем движутся