Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

великим королям-воителям Северных земель, – предлагается осесть в префектуре Углико, этом гнездилище торговли. «Тор-гов-ли!» – негодующе выкрикивает она так, как иной выкрикивал бы слово «дерьмо». И словно в подтверждение, что она имеет в виду именно это слово, хозяйка продолжает распинаться, как дурно пахнет торговая префектура, и как извечно пахнут торговцы, и как болезнетворно этот запах скажется на ней, если она останется здесь хотя бы на ночь, и как бы следовало поступить со всем этим рассадником, пес его побери. Как будто не она, помнится, обожала считать и пересчитывать в разговорах деньги, свои и чужие. Провожатый выслушивает эту тираду с терпеливым спокойствием.

– Госпожа Комвоно. Все, кто имеет счастье лицезреть Короля; все, кто удостаивается чести быть приглашенными ко двору, будь то дворянин, селянин, семья или домашнее животное, должны пройти через Дом уведомлений, где их проверят, прежде чем дать разрешение находиться в ближних пределах королевской резиденции.

– Но я не…

– Не глухая, я знаю. Вот почему мне не нужно повторять эти слова. Я уверен, что вы считаете безопасность нашего Короля, Королевы и принцев первостепенной по значимости. Или, может, нет?

– Что?

У Соголон чуть не вырывается: «Не чтокай!»

– Конечно, да! Да хранят боги нашего Короля и принцев во все века.

– А Королеву?

– Бессмертные боги! Разумеется, и ее тоже, хотя в этом есть что-то новое.

– Не совсем так, моя почтенная. Это началось в тот месяц, когда вы были… вы покинули двор. Мудростью его превосходительства канцлера. Госпожа, нам пора двигаться. Углико с наступлением темноты совсем другое место.

– Что ж это за место? Надеюсь, не совсем уж безвестное?

Провожатый кивает и возвращается на свое место впереди. Соголон думает за ним последовать, но ее останавливает хозяйка:

– Куда? Я тебе задам!

В торговом квартале проходит два дня. Они обосновываются в особняке размером с дворец; при этом хозяйка использует любую возможность пройтись насчет того, сколь вульгарным ей кажется это место.

– Во всем здесь блеск вкусовщины, – пренебрежительно говорит она. – Блеск грубого и покупного вместо элегантной патины прежних поколений знати и изначального благословения богов.

Соголон это место кажется более представительным, чем любая комната в доме хозяйки. В каждой комнате здесь есть камин; каждая повествует какую-нибудь историю в картинах на потолках, изображающих хмурово-задумчивых людей, которые делают что-то с виду благочинное. Комната с ванной для хозяйки и еще три для тех, кто пожелает, и слуги, которые приходят по высочайшему повелению, но никто из них не работает во дворце. Это известно, потому что об этом распрашивает хозяйка. С ними здесь и Кеме, так как обременение с него не снимается до тех пор, пока он не сделает все, для чего его снарядил двор: доставить господ из дома Комвоно. Соголон ухаживает за своей госпожой, пока той не надоедает восхвалять Сестру Короля за ее безграничную милость, затем поносить ее же за мелочную мстительность. После этого хозяйку обычно берет сон, а вот Соголон так и не спится.

На вторую ночь она выходит во внутренний двор и застает там провожатого в компании льва. Раньше она, безусловно, ничего подобного не видела. Гривастый лев, в темноте почти белый, здоровенный, как стол, – настолько, что может запросто раздавить Кеме, даже если просто на него ляжет. Лев утробно рыкает, и Соголон так и подскакивает, хотя ее и не видно. Что это за место, где звери бегают на свободе? Госпожа Комвоно о такого рода опасностях никогда ничего не рассказывала. Соголон не знает, что делать, она в глубоком замешательстве, не сказать бы в ужасе, но тут она замечает, что Кеме держится как ни в чем не бывало.

– А ну-ка! – кажется, говорит он и бросается через пространство двора, а лев с рыком кидается за ним. Отбежать далеко Кеме не успевает. Лев набрасывается как раз в тот момент, когда тот оборачивается, и оба падают наземь. Соголон на грани истошного крика, но Кеме, гляди-ка, хохочет и кричит:

– Смотри, куда лижешь, герой-любовник! – На что лев снова издает рык. Кеме чешет зверю челюсть, а тот мурлычет, как кот, трется о провожатого мордой и чуть не валит с ног. Всё это заставляет Кеме смеяться еще больше. Они катаются и барахтаются по грязи.

– Комар забрался в это тело раньше тебя, – смеется Кеме и ласково его шлепает, после чего лев с урчанием убегает.

– Хорошо, что ты держалась это время в сторонке, – говорит затем Кеме, оборачиваясь к Соголон. – А то Макайе как раз сейчас нужна подруга.

– Я бы вышла замуж за льва?

– Без церемоний. Он просто бы взял тебя зубами за шкирку и утащил.

– Женщинам такое нравится?

– Благороднейшим из созданий? С тобой бы, может, он и не сладил.

– Я на вас и не смотрела.

Он стряхивает с одежды пыльные следы львиных лап.

– Ты ни на что не смотрела, а мы со львом просто попались тебе на пути?

– Я, вообще-то, иду спать.

– Только сон тебя не берет. Иначе б ты не стояла здесь и не разговаривала со мной.

– Я не…

– Перестань мне возражать сугубо ради возражений. Не каждый мужчина хочет с тобой драться.

– Верно. Мертвые ко мне уже не цепляются.

Кеме заходится смехом так, что сам затем спохватывается.

– Хозяйку разбудишь, – предупреждает Соголон.

– Язви боги, только не это. Слушай, а пошли на задний двор? Могу там тебе кое-что показать. Думаю, понравится, – предлагает он.

Соголон останавливается и смотрит на него долго, пристально. Хмурость на ее лице видна, должно быть, даже в темноте. Ее напряженный взгляд держит его там, в пространстве и в ночи.

– Ни по каким задним дворам я с тобой ходить не собираюсь.

– Как знаешь, – пожимает он плечами и уходит.

Соголон, признаться, довольно долго размышляет, не стоило ли последовать за ним, но затем возвращается к себе в комнату и углубляется в ту самую страну не-сна, не-бодрствования. Вещи здесь зыбки и движутся как под водой, но при этом она всё видит и знает. Этот дом с кроватями, приподнятыми над полом, с сине-зелеными попугаями, порхающими под потолком, и рисунками святых людей на сводах, которые иногда, на краю зрения, скрытно шевелятся. «Это обман», – успокоительно думается ей. В это время ночи, в такой момент усталости разум слишком слаб, чтобы сохранять что-либо неподвижным, включая и то, что видишь.

– О нет, эта женщина воистину теряет голову. Указ есть указ, – щебечет она.

Она, то есть дама, которая сегодня утром наносит визит госпоже Комвоно. Хозяйка за беседой зовет ее не иначе как «дражайшей сестрой», что, однако, не