Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова

распоряжении есть похожие «чемоданы», экранированные и защищенные с ног до головы, а потому громоздкие. Только на матовом металле корпуса этого устройства вытравлен значок Миграционной службы.

– Это тот самый парень?

– Да.

Оператор выглядел слишком щупло и нервно, чтобы нашу встречу можно было считать официальной, но дело знал: подключил датчики сканера, ни мгновения не путаясь в многочисленных проводках.

Наверное, процедура ещё до своего проведения должна была, по задумке Эсты, меня насторожить, напугать, заставить лгать и выкручиваться, а может, даже угрожать. В общем, проявить хоть какие-то чувства, полагающиеся человеку, который вдруг решил кардинально сменить место своего обитания, да ещё при столь странных обстоятельствах. А я вдруг подумал, что это мой последний шанс. Полицейская база, банковская: они все же иногда страдают недоработками. База мигрантов должна быть намного полнее. Самой полной из тех, что существуют, по крайней мере, в пределах Экваториального союза. И если даже в ней меня нет…

Сканирование прошло быстро. Куда быстрее, чем обмен данными с сервером. А когда и его время истекло, работник Миграционной службы слегка недоуменно, но отрицательно качнул головой:

– Ничего.

– Как так? – встрепенулся Эста, внимательно наблюдавший за мной.

– Никаких записей. - Оператор освободил меня от путаницы датчиков и хлопнул крышкой, закрывая компьютер. - Скорее всего, и не вносили.

– Спасибо.

– Будешь должен, Норьега! - палец, по жизни не касавшийся ничего туже сенсорных клавиш, мимолетно ткнулся в грудь моего спутника. – Выездной тест оборудования выпадает на мою долю не каждый месяц.

– Сочтемся.

– Тогда до встречи.

И он ушел, человек с металлическим чемоданчиком. Но Эста остался. Долго стоял, глядя больше на опустевший стол, чем на меня, потом присел на освободившийся ветхий стул.

– Почему ты не занесен в базу?

Я бы тебе ответил, но не поверишь. Ни за что и никогда.

– На то есть причина.

– Конечно, есть! И я хочу знать, какая.

– Зачем?

– Ты, похоже, не понял… - Он придвинулся ближе, шаркнув ножками стула по полу. – Все эти люди – сами себе хозяева. Но только здесь, в Низине. И здесь нечего делать. Жить, и все. Если сможешь. Видел? Воды в достатке, это верно. А вот с едой все не так просто. Её выдают всем, но выдают по спискам. Ты должен быть в базе, чтобы что-то получить. Если же тебя нет в базе… Что ты собираешься кушать?

Кстати, об этом. О насущном. Когда я последний раз вообще что-то жевал? Больше суток назад. И жрать хочется все сильнее.

– Я знаю, что. Будешь красть у тех, кто слабее. Многие так делают.

– Зачем? Вы же все в списках. Паек, что ли, слишком маленький?

– Его можно продать, - мрачно подытожил Эста. – А то, на что есть спрос, всегда оказывается на прилавке. Или под ним.

Воруют, значит? А на пункте выдачи все всегда проходит чинно и благородно, сам видел. Те несколько раз, когда сопровождал сенатора в рабочей поездке. Но стоит лишь завернуть за угол, как человеческие лица превращаются в звериные?

– И я, по-твоему, тоже стану таким вором?

– Есть другой выход?

Наверное, нету. Хотя, как звучал один старинный девиз? «Грабь награбленное»?

– Не подскажешь имена воришек, знакомых тебе?

Он открыл рот, уже собираясь ответить, но быстро опомнился и снова сощурил оба глаза.

– Не смешно.

– А я и не шучу. Сам же сказал, что другого выхода у меня не будет. Так может, лучше воровать у тех, кто заранее нечист на руку?

– Воровство – грех.

Если следовать заповедям, да. Если пытаться выжить…

А надо ли мне выживать? Умирать не хочется, это точно. Только и для продолжения жизни особой причины нет. Все, что может держать меня здесь, это ожидание пробуждения Хэнка. Не надежда, нет. Просто последний долг, который нужно отдать. А когда он откроет глаза, посмотрит на меня растерянно или вопросительно, когда станет ясно, что один только я помню о себе… Нужно лишь протянуть до этого дня. Чтобы убедиться в худшем.

– Думаю, Господь меня простит. Когда дело дойдет до божьего суда.

По лицу Эсты явно было видно, что он о чем-то напряженно думает, прислушиваясь к моим словам лишь частично. И когда цепочка размышлений вдруг пришла к какому-то результату, раздался очень странный вопрос:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать. Скоро исполнится двадцать один. Но почему ты спраши…

– Есть! Теперь все понятно!

Ну прямо-таки, ребенок, дорвавшийся до желанной игрушки. Или математик, доказавший сложную теорему.

– Что понятно?

– Если я спрошу, кто ты и откуда, не ответишь ведь?

– Не отвечу.

– И как я сразу не догадался!

Забавно смотреть на человека, считающего, что он совершил великое открытие. И немного завидно.

– У нас здесь живет один такой же бедолага.

Он что, меня жалеет? Это ещё почему?

– Конечно, ты будешь молчать. Он тоже очень долго молчал, прежде чем признался.

Торжествующий вид действует на нервы не хуже прямого оскорбления. Но морды бить пока все-таки рановато.

– Признался в чем?

Эста откинулся на спинку стула, сияющий и одновременно почему-то слегка виновато улыбающийся.

– Мы не сразу поверили. Дикость же… Почти преступление. Но когда денег много, можно делать все, что захочешь.

– Например?

– Я понимаю, для тебя это больно. И ты ничего не мог сделать, даже если бы знал, чем все закончится.

Больно, да. Но если кто-то сейчас не начнет говорить яснее, больно станет уже ему.

– Что закончится?

Он взмахнул ладонями:

– Не беспокойся! Никому не скажу, если не хочешь. А все-таки… Кто это был? Ну хоть намекни!

Когда ни черта не понимаешь происходящее, остается только промолчать. И состроить грозную мину. На всякий случай.

– Не можешь сказать? Ну и ладно. Все равно требовать компенсацию бесполезно, потому что никаких следов нет.

Нет следов?

Или он что-то знает о случившемся, или удачно прикидывается. Но этот танец вокруг да около уже начинает надоедать.

– Чего я не могу сказать, по-твоему?

– Они пригрозили, да? Ты ведь сбежал, это сразу видно. И возможно, тебя будут искать. Хотя… Им, наверное, проще забыть о твоем существовании.

– Кому им?!

Только когда я разъяренно навис над столом, Эста снизошел до конкретики:

– Твоим опекунам. Как они обычно себя называют. Заводят себе ребенка вместо игрушки или зверушки, а когда он вырастает, выбрасывают прочь. Потому и нет никаких записей в базе: тебя взяли ещё совсем маленьким, до первого срока регистрации.

Вот у кого воображение работает. Фантазия, можно сказать, зашкаливает. Видимо, парень не в курсе, что рабство находится под запретом, особенно на экваторе, как старейшей родине этого постыдного для человеческой культуры явления. Что творится в