o bdf4013bc3250c39 - User

турком. Звали его, как сейчас помню, Бинбога. Тогда, по первости, это было

нечто! А наутро я, точно, как Валька говорила, отобрала у него на складе

крупную партию красивых платьев, женских костюмов, украшений. По

бросовым ценам… А потом я была просто потрясена совпадением, когда

узнала, как переводится имя Бинбога…

- И как же? – проглотив жесткий комок, выдавил Добряков.

- Переводится как «тысяча быков», представляешь? Насчет тысячи не знаю, но с десяток быков меня в ту ночь точно отымели. А может, только по пьяни

так показалось.

- Пива-то у нас последняя бутылка, - пробормотал Добряков, пряча глаза. –

Как поступим-то?

157

- Сходишь еще, - ответила она. – Сейчас денег дам. – Она поднялась из-за

стола, но он остановил ее:

- Да у меня тут осталась сдача, забыл сказать. Если только добавить…

- Сдачу оставь себе, - отмахнулась она и протянула ему тысячную купюру. –

Возьми на все. Сколько тут выйдет?

- Бутылок двадцать, - мигом сосчитал он, а про себя подумал: «А у меня со

сдачей еще шесть бутылочек на вечер».

- Ну вот, двадцать и возьми. Нет, наверное меньше выйдет, еще пару пачек

сигарет купи.

- Мигом слетаю, но ты дорасскажи, пока допьем, про быка-то своего, -

саданул острым по сердцу Добряков.

- Да чего рассказывать-то? Так и пошло-поехало. Во второй приезд Бинбога

уступил меня своему лучшему другу…

- А того как звали? Бешеный Тигр?

- Не подкалывай, не оригинально. Его звали Коркут.

- И как переводится?

- Очень странно – «испугай!»

- Представляю, чем он тебя испугал, - съязвил Добряков.

- Хрен ты угадал опять! Испугаешь бабу хером! Просто привыкла я уже к

этому, стала воспринимать как должное, как издержки производства, что ли.

- И долго ты была с этим своим Испугаем?

- Да нет, в третий приезд уже другие были. Да ну их всех в заднее место!

- А перед мужем стыдно или неловко не было?

158

- Как же не было! Когда в первый раз вернулась в Москву, будто воочию

увидела, что мой бедный Женька Кузихин щедро украшен роскошными

кустистыми рогами. Сразу стало ужасно стыдно, хорошо что привезла с

собой кучу подарков – ему, Витьке, матери…

Зина потянулась за стаканом, но руки уже не слушали ее, и стакан, задетый

неловким движением, полетел на пол, со звоном рассыпался мелкими

кусочками, и янтарная пенная жидкость растеклась по кафельному полу.

- Ерунда! – вяло прореагировала Зина и вдруг принялась громко и часто

икать, а потом вдруг мелко, со свистом захихикала.

- Ты чего? – удивился Добряков.

- Да вспомнила одну историю, не помню где вычитанную. В средние века

приходит женщина к священнику и просит совета, как уберечься от дьявола.

А тогда сильно верили в нечистого. Священник советует ей: «Ты права, дочь

моя, твои опасения справедливы, надо быть очень внимательной, лукавый

под видом мужа может проникнуть к тебе даже в постель. Но ты запомни

одно правило: как только ложишься с мужем, первым делом проведи по его

голове - нет ли там рогов. И тогда все станет ясно». А женщина спрашивает:

«Я не поняла: станет ясно что?» - и Зина захохотала уже в полный голос.

Анекдот Добряков поначалу не понял и тупил некоторое время, но когда

вник, тоже расхохотался – от души, аппетитно. От его мрачного настроения

не осталось и следа, и последнюю бутылку они распили напополам, после

чего Добряков засобирался за очередной партией пива.

- Да… вай быст… рее... – будто перекатывая камни во рту, пролепетала Зина, продолжая икать.

- Куда ж… я денусь! – почти так же вязко протащил он слова через рот, а

остатками сознания подумал: «Когда икают, значит, перебрали, значит, пора

159

остановиться!» Он посмотрел на Зину и еще более утвердился в своем

мнении: «Да, ей точно пора!»

Кое-как просунул руки в рукава куртки, вышел на лестничную площадку и

прикрыл дверь, не запирая ее на замок.

В магазине долго плутал, все никак не мог найти винный отдел. Ему

казалось, что еще днем этот отдел был сразу направо у входа, а теперь тут

почему-то разместились холодильные установки с замороженными

продуктами. Добряков протер глаза – не помогло: застекленные боксы

глядели на него разноцветными овощными и фруктовыми упаковками.

«Что за хрень?» - проворчал он и внимательнее осмотрелся по сторонам.

Совсем не то, что было днем. Не было привычной аптеки, где он всегда

покупал снотворное, а ведь она должна была быть тут же, у входа. Не было и

салона видеозаписи, где в редкие трезвые дни он брал напрокат интересные

военные фильмы. Но ведь не могли же киношники съехать за полдня! То есть

убраться-то, конечно, могли, но чтобы демонтировать за несколько часов весь

павильон – этого Добряков никак не мог даже представить. В растерянности

он встал посреди прохода, как вкопанный. Выходившие из магазина любезно

обходили его, но некоторые откровенно толкали. Он пробурчал что-то в

качестве извинения и отошел в тихий уголок – там стопками, один на другом, лежали толстые бумажные пакеты с древесным углем и привлекающей

надписью: «Шашлык за полчаса!»

«Ничего не понимаю», - ошалело глядел Добряков на незнакомую

обстановку, но вскоре, кажется, нашел объяснение.

– Скажите, это магазин «Все сезоны»? – вялым голосом спросил он у

выходившего здоровенного мужчины с двумя ведрами и огромными граблями

в руках.

160

- Он самый, - улыбнулся здоровяк и сочувственно осмотрел Добрякова с

головы до ног. – Ты бы, приятель, того, проспался. Оно, глядишь, и прояснело

бы в голове.

Добрякову стало ужасно стыдно, он виновато пожал плечами (мол, с кем не

бывает) и почувствовал, как мелкими колючими пупырышками на него

накатывает страх. «Что со мной? – содрогнулся он. – Тьфу, пакость какая! И

зачем надо было столько пить!»

Однако надо было что-то предпринимать. Он еще раз осмотрелся и сквозь

дрожавшие веки сумел-таки различить охранника, курившего на крыльце

магазина. Он с радостью устремился к нему, как к последней надежде.

- Скажи, друг, а что это я не узнаю наши «Все сезоны»? Тут, на входе вроде

бы киоск был кинопроката, а теперь исчез куда-то…

- Да никуда он не исчез, - улыбнулся охранник, точно так же, как

здоровенный мужчина, с улыбкой оглядевший Добрякова. – Просто ты зашел

со второго входа. А твой кинопрокат – с главного входа, вон там, - и охранник

показал рукой за угол.

- И аптека там же, да? – словно за спасительную соломинку, ухватился

Добряков за знакомые ориентиры.

- Куда ж ей деться, там она, - кивнул охранник.

- Ну а с этого входа в торговый зал-то попасть можно? – приободрился

Добряков.

- Чудак человек! – усмехнулся охранник. – И попасть можно, и выйти с

покупками здесь можно.

Добряков на радостях даже спасибо не сказал, пулей влетел в торговый зал и

стал искать знакомый указатель «Напитки». Вот и он – как раз в

противоположном конце зала. Только сейчас, более-менее освоившись,

161

Добряков вспомнил, что «Все сезоны» действительно имели два входа,

просто Добряков всегда входил в магазин с главного входа, так как этот, второй, был дальше от его дома. А к Зининому дому он, наоборот, был ближе.

«А где же я тогда входил днем?» - пытался вспомнить Добряков, да так и не

вспомнил: как раз уткнулся в стеллаж с надписью: «Алкоголь».

У него словно камень с души свалился, настолько сразу стало покойно и

уютно здесь, среди поблескивавших бутылок. Он с облегчением выдохнул и

начал присматриваться к полкам. Вот и пиво, которое брал днем. Он уже

потянулся было к бутылкам, но вдруг одна догадка остановила его.

«Ну его это пиво, да? – подумалось ему. – Бузгаешь его, бузгаешь,8 а толку

нет. Только пузо наращиваешь. Не взять ли нам чего-нибудь покрепче?

Правда, я не знаю, что покрепче она употребляет. Ну да ладно, от хорошей

водки, поди, не откажется», - и он стал присматриваться к ценникам в

поисках стоимости, соразмерной смятой в его кармане тысячной бумажке. И

вскоре нашел подходящее. Семисотпятидесятиграммовая бутылка «Русского

стандарта» стоила 385 рублей. Добряков прикинул: хватит еще и на пиво! Он

своим коронным захватом взял с полки бутылку водки и десять бутылок пива

и, вдохновленный найденным решением, направился к кассе…

* * *

Уже поднимаясь на лифте, услышал наверху отголоски какого-то шума. По

мере подъема кабины шум становился громче, отчетливее определялись его

координаты. Поначалу Добряков решил, что это где-то на седьмом этаже,

никак не ниже, но вот лампочка-указатель перескочила с «двойки» на

«тройку», дверцы лифта разошлись, и он понял: это здесь. Через дверь

Зининой квартиры на площадку вырывались плач и крики ссоры, причем