o bdf4013bc3250c39 - User

береги.

Зина и берегла. Похоронив мать, почувствовала вдруг, что виновата перед

сыном, недодала ему в детстве ласки и тепла. Стала уделять больше

внимания учебе, подтянула его по русскому, литературе и истории. В

результате Витя неплохо окончил школу, но поступать в институт не стал: решил сначала отслужить в армии. Однако в армию его не взяли:

обнаружилась какая-то подозрительная болезнь, причину которой врачи пока

что Зине не назвали, однако посоветовали ей внимательно наблюдать за

сыном – во избежание развития у него нежелательных и настораживающих

140

симптомов. Что это могут быть за симптомы, они тоже не сказали. Отметили

только, что особенного внимания требует поведение юноши, так как вполне

возможны нежелательные и весьма неприятные последствия.

«Мудрецы! – подумала Зина. – А чего мудрят, и сами не знают. Здоровый

парень у меня, какие там еще последствия!» - и стала жить по-прежнему. В

институт сын не поступил, идти на платное отделение категорические

отказался, хотя денег у матери хватило бы и на три отделения, решил как

следует подготовиться и пробовать на следующий год честно поступать на

бюджетное отделение. А пока что устроился слесарем механосборочных

работ на подшипниковый завод. Да так вписался в коллектив, настолько

прочно овладел профессией, что в самое короткое время получил второй

разряд, а вскоре после этого и третий.

С недавних пор Зина перешла на легкие напитки, пила пиво, коктейли, сухое

вино, однако и этим зельем могла налакомиться так, что себя не помнила.

А через год после смерти матери Зина Кузихина по пьяной лавочке

познакомилась с Егором Добряковым.

9

О своей жизни Зина, опуская подробности и лирические моменты, рассказала

Добрякову в тот же день, когда, разгоряченные недавними объятиями, они

еще лежали в постели. Зина курила и допивала последнюю бутылку пива,

Добряков свою уже выпил, смотрел в потолок и с наслаждением

прислушивался к тому, как приятная, убаюкивающая нега обволакивает тело.

- Как сам? – спросила Зина, выкурив сигарету и задавив окурок в пепельнице

на прикроватном столике.

141

- Хорошо, когда хорошо, - сладко потянувшись, ответил Добряков и

повернулся на бок – обнять ее.

- Погоди, - отстранилась Зина. – Надо подумать о добавке. Это последнее, - и

она поставила пустую бутылку на пол.

- Так… это самое… мне, конечно, неловко… - смутился Добряков. - Но я в

общем-то на последние тогда в киоске две бутылки купил.

Она закатилась раскатистым трескучим смехом, будто пулеметная очередь

разорвала воздух. Потом еще раз, и еще. Добряков долго, пока она не

остановилась, смотрел на нее с удивлением.

- Ты чего? – не понял он.

- Да ничего, - успокоившись, ответила она. – Все один к одному. Какие же

мне все-таки мужики попадаются!

- А какие? – насторожился Добряков.

- Да все какие-то бесхозные, без гроша в кармане. Что муж был таким…

- Что я, хочешь ты сказать? – Добряков не любил, когда его с кем-нибудь

сравнивали.

- Да ты не обижайся, - улыбнулась она и ласково прикоснулась к его плечу. –

Мне это теперь абсолютно индифферентно.

- Как ты сказала? – в очередной раз опешил он. – Я не въехал. Что за слово

такое?

Она снова усмехнулась и пояснила:

- Все равно, значит. Мне все равно, какой ты. Я самодостаточна. Уже не

первый год, слава богу.

142

- Один к одному… - надувшись, передразнил Добряков. – А тот,

профессоришка твой, он вроде как был не из бедных.

- Тот профессоришка, как ты говоришь, не был моим мужиком, - задумчиво

проговорила она. – Точно так же, как я не была его женщиной. Это было…

как бы тебе сказать… Просто сумасшествие. С моей стороны, по крайней

мере.

- До сих пор забыть не можешь? – Добряков почувствовал, как в глубине

души заворочалась ревность.

- Да нет, забыла уже давно. То есть как «забыла»? Такое не забудется,

конечно. Но вот никаких тяжелых чувств это уже не вызывает. Это –

вчерашний день, даже позавчерашний. Усек?

- Усек, - кивнул Добряков.

- Молодец. За пивом сходишь?

Он начал было снова подыскивать нужные слова, чтобы не обидеть ее, но

Зина избавила его от таких мучений:

- Не волнуйся, денег я дам, если у тебя нет.

- Ты зря смеешься, - оправдывался он, натягивая брюки. – Я, между прочим, тоже инвалид - третьей группы. А пенсия совсем копеечная.

- Что ты говоришь! Впрочем, догадываюсь, если даже мне с моей второй

платят копейки.

- Но ты ведь, как я понимаю, не живешь на эту пенсию.

- Я ее даже не снимаю с книжки. Надо, кстати, как-нибудь проверить, сколько

там уже набежало. А что, ты не пробовал устроиться на работу? Третья

группа-то рабочая. Кстати, что у тебя со здоровьем?

- Да как уволился из армии, развился кифосколиоз.

143

- Это что еще за зверь такой?

- Искривление позвоночника с усилением кифоза в грудном отделе, то бишь

сутулости. Наизусть вытвердил. Ну, сутулость у меня с детства. Меня ведь

как мать во младенчестве обихаживала? Грудничка надо класть на ровное

место, так она клала на перину, а спиной – на подушку. Так что с детства я

сутулый. Ну а после Афгана развился этот вот кифосколиоз.

- Больно? Мешает?

- Да нет, при отсутствии больших физических нагрузок ничего. Поэтому я

только охранником после армии и работал.

- А лечат как?

- Да никак, - отмахнулся Добряков. – Тут больше самому за собой следить

надо. Ну, и еще – лечебная физкультура, массаж.

- Делаешь?

- Как видишь, - рассмеялся он. – Сегодня только и делаю, что занимаюсь с

тобой лечебной физкультурой.

- Понятно. Так что работать тебе в ломак?

- Может, охранником и пошел бы, но сама посуди – сколько можно пахать на

дядю! Там, конечно, неплохо платили, квартиру вон купил. А сейчас – на что

они особенно, деньги-то?

- Ну а пивка, например, попить, всегда ведь хочется? – допытывалась Зина.

- Хочется, что скрывать, - согласился он. – Но, в общем, как-то

выкручиваюсь.

Ему совсем не хотелось признаваться ей, что живет он исключительно тем, что ежедневно собирает по несколько десятков бутылок, отводя этому по

несколько часов в день и воспринимая эти поиски именно как свою работу.

144

Стыдно было признаться в этом ей, ворочающей такими баснословными, как

он понял из ее рассказа, суммами. И в то же время, одеваясь сейчас на улицу, он понимал, что долго так продолжаться не может, не будет же он постоянно

пить на ее деньги, не позволит ведь так уронить себя в ее глазах. Ронять

никак не хотелось. Что-то подсказывало ему, что этой женщины стоит

держаться, и причина тому не только в ее деньгах. Чем-то крепким,

надежным веяло от нее, и такой уверенности в себе он не ощущал уже давно: сейчас, в эту самую минуту, ему вдруг стало ясно, что все у него должно

сложиться хорошо: и работа достойная найдется, и сама Зина его по жизни

поддержит.

Накинув ветровку, он пристально посмотрел на нее, еще лежащую в постели:

- Скажи, а я тебе нравлюсь? Или так… время провести?

- Время провести я могу и без мужиков. Кино смотрю, книги читаю. А что

касается того, нравишься или нет… - она не секунду задумалась и ответила: -

Пока нравишься, а там посмотрим… Чудак человек! Впрочем, все вы мужики

такие – всем вам непременно любви хочется. А просто так тебе со мной

плохо?

- Да нет, - повел плечами Добряков. – Мне кажется, ты хорошая…

- Ну спасибо! – рассмеялась она. – Не знаешь ты меня еще. Я бываю ох какая

вредная. Не боишься?

- Я боялся один раз в жизни, - сумрачно сказал Добряков, вспомнив что-то. –

Когда каждое утро мы находили возле казармы трупы наших солдат…

- Ну, куда вспомнил! – вздернула подбородок Зина. – Потом расскажешь,

теперь ведь твоя очередь. Только сначала сгоняй в магазин, у меня снова

пожар начинается.

145

Она поднялась с кровати и как была голая подошла к платяному шкафу.

Добряков впервые видел ее такой и невольно залюбовался. Ему казалось, что

все ее белое, с легким мраморным отливом тело – произведение какого-

нибудь великого художника. Он плохо разбирался в живописи, но сейчас,

кажется, понял, за что ценят знаменитых живописцев их поклонники.

Наверное, за увековечивание в веках этой вот красоты – этих плеч,

напоминающих очертания древних амфор, этих стройных и высоких ног,

которые точь-в-точь изящные колонны древних языческих храмов, какие он

не раз видел в книгах. Все это, он, разумеется, скорее почувствовал, чем

помыслил, пока Зина доставала из шкафа розовый портмоне, из которого

вынула пятисотенную купюру и протянула ему.

- Возьми бутылок десять, что ли, день еще длинный впереди. Можешь взять

ключ, он в двери. Одна нога там, другая уже здесь, не задерживайся.