Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

В любом случае, 24 января на конференции в Касабланке, после упоминания о необходимости принятия военной программы, Рузвельт сказал: «…мир на земле может наступить только после полного уничтожения военной мощи Германии и Японии. …Уничтожение военной мощи Германии, Италии и Японии означает безоговорочную капитуляцию Германии, Италии и Японии и, значит, предоставляет обоснованные гарантии будущего мира на земле. Имеется в виду не уничтожение народов Германии, Италии или Японии, а уничтожение философии этих государств, основанной на завоевании и подчинении других народов».

По свидетельству очевидца (предположительно Гопкинса), Рузвельт до поры до времени делал вид, что не собирается заявлять об этой стратегии. Сохранились его записи по этому поводу: «Эти два французских генерала, де Голль и Жиро, доставили нам такое количество неприятностей! По-моему, заполучить их было столь же сложно, как договориться о встрече с Грантом и Ли, а тут уже началась конференция, и у нас с Уинстоном не осталось времени, чтобы подготовиться к ней, и вдруг в моей голове проскочила мысль, что они назвали Гранта „Старая безусловная капитуляция“, об этом я и сказал».

Было совершенно очевидно, исходя из заключительных слов выступления Рузвельта, что эта мысль уже какое-то время сидела у него в голове. И вполне вероятно, что когда он прибыл на конференцию, то в тот же день решил, что это стоит сделать. В сущности, все сказанное Рузвельтом содержится в его записях.

С определенной степенью достоверности, независимо от того, было ли выступление Рузвельта в Касабланке заранее обдуманным или это был экспромт, можно догадаться о причинах такого поведения президента. Во-первых, это заявление, подразумевающее, что никакие другие сделки подобного рода рассматриваться не будут, могло помочь рассеять недоверие, появившееся после заключения сделки с Дарланом, одним из наиболее неприятных представителей клики Виши. Во-вторых, оно помогло бы заверить советское правительство, что Соединенные Штаты и Великобритания собираются бороться до конца. И наконец, продемонстрировать стремление не допустить проблемы, наподобие тех, что возникли у Вудро Вильсона после окончания Первой мировой войны, когда еще до окончательной капитуляции началось обсуждение условий мира с вражескими политическими лидерами.

Речь президента произвела на Черчилля ошеломляющее впечатление, хотя Рузвельт предупреждал его, что отдает предпочтение этой стратегии и собирается сообщить об этом во всеуслышание.

В действительности это не совсем так. Эллиот Рузвельт в своей книге воспоминаний рассказывает, как во время ленча родилась фраза «безоговорочная капитуляция». «Произнесенная отцом фраза сразу же пришлась по вкусу Гарри Гопкинсу, в то время как Черчилль, сидя с набитым ртом, медленно жевал, думал, хмурился, наконец, усмехнулся и заявил: „Отлично! Могу себе представить, как развопится Геббельс и вся его компания“».

Это подтверждается радиограммой, отправленной Черчиллем из Касабланки 20 января в адрес военного кабинета: «В свое время мы предлагаем составить заявление для прессы о работе конференции. Мне бы хотелось знать, что думает военный кабинет об объявленном нами твердом намерении со стороны Соединенных Штатов и Британской империи продолжать войну до „безоговорочной капитуляции“ Германии и Японии. Мы умышленно не говорим об Италии; это поможет внести раскол в ряды противника».

Военный кабинет не только не сомневался в выбранной стратегии, но даже посоветовал упомянуть Италию, опасаясь подобной ситуации в Турции, на Балканах или в каком-либо другом месте.

Несмотря на предварительное рассмотрение вопроса, премьер-министр, как уже было сказано, оказался застигнутым врасплох. когда президент, без долгих разговоров, вылез вперед с этим сообщением. Вероятно, так следовало поступить, поскольку четкого понимания, что этот важнейший шаг будет предпринят, достигнуто не было. Очевидно, эти двое не возвращались к рассмотрению вопроса до переговоров, во время которых всплыло сообщение Черчилля в адрес военного кабинета, и вот тогда они обсудили текст совместного публичного заявления, в котором ничего не говорилось о «безоговорочной капитуляции».

Как бы то ни было, но премьер-министр никак не выказывал своего удивления. Он тут же присоединился к президенту, объяснив собравшейся прессе, что все устремления будут направлены на то, чтобы в отношении преступников, ввергнувших мир в войну. распространилось требование «безоговорочной капитуляции».

Согласно сообщению, появившемуся в этот же день в «London Times», после того, как президент объяснил, что означает стратегия безоговорочной капитуляции, «создалось впечатление, что эта счастливая мысль только что пришла в голову президенту, и нынешнюю конференцию мы могли бы назвать „Конференция безоговорочной капитуляции“. „Правильно! Правильно!“ – с готовностью поддержал Черчилль, и президент заметил, что они с мистером Черчиллем нисколько не сомневались в исходе встречи, поскольку оба преследуют одни и те же цели».

И все же во время подписания первого соглашения с Советским Союзом в июле 1941 года, предусматривающего запрещение какого-либо сепаратного мира с Германией, Идеи заявил, что Англия «…ни при каких обстоятельствах не собирается вести какие-либо переговоры с Гитлером».

Позволю себе короткий комментарий. Когда Рузвельта просили объяснить, что имеется в виду под требованием безоговорочной капитуляции, он обычно приводил в пример капитуляцию армии Северной Вирджинии под руководством генерала Ли генералу Гранту в здании суда в Аппоматтоксе. Ссылаясь на этот исторический факт, президент достаточно вольно трактовал подробности, но, как показало будущее, этот пример четко соответствовал тому, что он задумал.

Вот так примерно звучала последняя сцена капитуляции в изложении Рузвельта, рассказанная им Гарриману: «Перед капитуляцией генералу Ли требовалось уладить кое-какие моменты, как. например, права офицеров на лошадей, которые являлись их собственностью. Грант заявил, что его условием является „безоговорочная капитуляция“. Ли согласился, а затем поинтересовался насчет лошадей. Грант ответил, что было принято решение оставить лошадей офицерам, поскольку лошади понадобятся для весенней пахоты».

На самом деле эти слова генерал Грант произнес гораздо раньше, во время Гражданской войны, в 1863 году, когда его одноклассник и друг по Уэст-Пойнту, генерал Симон Букнер, впоследствии генерал Конфедерации в форте Донельсон, интересовался условиями капитуляции. Грант ответил: «Никаких условий, за исключением безоговорочной и немедленной капитуляции. Предлагаю немедленно этим заняться».

Однако Грант никогда не выдвигал такого жесткого требования по отношению к Ли в Аппоматтоксе. Капитуляции предшествовал обмен письмами между генералами, причем Грант обещал, что оставляет побежденным оружие и гарантирует, что «…каждому офицеру и лицу, состоящему в армии Северной Вирджинии, будет позволено вернуться домой; они не будут подвергаться никаким гонениям со стороны властей Соединенных Штатов до тех пор, пока будут соблюдать обязательства и действующие законы в разрешенных местах проживания» (письмо генерала Гранта от 9 апреля 1865 года генералу Ли).

Аналогия просматривалась только там, где дело касалось того, что должно было быть выполнено капитулирующей федеральной армией. После окончания войны не было никакого обсуждения или объяснений, связанных с обращением в отношении беспомощных людей мятежных штатов. Никакого явного признания прав победителей, дающих возможность навязывать любые условия; ни каких-либо иных условий, ограничивающих свободу. Короче, условия капитуляции в Аппоматтоксе рассматривалась только с точки зрения окончания военных действий. Это не было безусловной капитуляцией в том смысле, как понимал ее Рузвельт. Что касается политической власти, то, в сущности, это была «безоговорочная капитуляция», поскольку власть северян ограничивалась только традициями, совестью и моральными принципами. Полагаю, что Рузвельт собирался воспользоваться именно этим основанием для капитуляции. Дальше будет показано, как упрямо он придерживался мнения относительно того, что именно этот метод предусматривает все возможности капитуляции ведущих держав Оси.

Скоро Рузвельт и Черчилль убедились, что стали понятны причины этой стратегии и сама стратегия, но всерьез они не воспринимаются. Поэтому после возвращения, 12 февраля, Рузвельт обратился в пресс-центр Белого дома с просьбой «создать мнение, что если мы победим в войне, то отношения между Россией, Англией, Китаем и Соединенными Штатами станут как у кошки с собакой. [Не стоит надеяться,] что любой из нас может оказаться настолько доверчивым и беззаботным, чтобы быть обманутым при заключении соглашений за счет союзников. Мы заявляем, что единственные условия, при которых мы будем иметь дело с любым из правительств Оси или с любой фракцией Оси, – это условия, объявленные в Касабланке: безоговорочная капитуляция. Своей бескомпромиссной стратегией мы не хотим обидеть народы стран Оси. Мы хотим покарать непосредственных виновников, жестоких и циничных лидеров Оси».