Шестой прокуратор Иудеи - Владимир Паутов

Выместив на пленнике всю свою злость, главный жрец повернулся спиной к проповеднику и собирался уже направиться к креслу, но не успел сделать и двух шагов, как вдруг почувствовал на своём горле холодную хватку железной удавки. Дыхание его тут же перехватило. В глазах Каиафы мгновенно потемнело, в голове что-то зашумело. От неожиданности он замахал руками, захрипел, не в силах закричать. Первосвященник не понимал, что происходит, а потому был напуган до смерти. Он не видел, как за его спиной пленник одним ударом плеча свалил на пол одного стражника, потом другого, и словно верёвку набросил цепь своих кандалов на шею Каиафы. Из горла первосвященника продолжал вырываться тяжёлый хрип. Он открыл глаза, но перед ними всё плыло, кружилось, а затем вдруг появились какие-то красные круги, и в ушах послышался чей-то противный визг и хохот. Он схватился руками за железо и постарался ослабить удавку. Навряд ли это ему удалось сделать, если бы не стражники первосвященника и слуги его. Они быстро опомнились и, стаей налетев на пленника, быстро повалили того на каменный пол. Слугам удалось освободить первосвященника, и после этого они стали нещадно и жестоко избивать ногами и палками закованного пленника, делая свою работу с упоением и удовольствием. Это могло продолжаться довольно долго. Слуги готовы были забить проповедника до смерти, но вмешался тесть Иосифа Каиафы.

– Довольно, довольно! – закричал визгливым голосом Ханан, до этого спокойно и молча наблюдавший, как бьют проповедника. – Вы убьёте его, а он нужен нам живой. Это будет слишком быстрая и лёгкая смерть для него.

Слуги не посмели ослушаться приказа бывшего первосвященника, а потому быстро отошли в сторону. Ханан наклонился над лежавшим на каменном полу пленником и прошипел ему прямо в лицо:

– Я узнал тебя, поводырь! – После чего он направился к тяжело дышавшему Каиафе. Тот растирал ставшую багровой от удавки шею, на которой железная цепь оставила красный след. Главный жрец морщился то ли от боли, то ли от досады, но, скорее всего, от злобы, что нельзя здесь же, сию минуту, собственноручно убить ненавистного ему человека.

– А ты, Каиафа, разве ты не помнишь того старого слепого колдуна, что встретился нам лет двадцать назад или чуть больше? – спросил Ханан своего зятя. Первосвященник вздрогнул, услышав вопрос тестя.

– Восемнадцать, – последовал короткий ответ.

– Что, что? – переспросил Ханан.

– То-то я смотрю, глаза мне этого самозванца показались знакомыми, – прошептал еле слышно Каиафа, не обращая внимания на то, что тесть о чём-то его спросил. Первосвященник никого не слушал, а только удивляясь самому себе, как это он сразу не распознал в пленнике того тщедушного мальчишку-поводыря, сопровождавшего бродячего волхва, которого забили камнями. Иосиф, мгновенно забыв о боли, подошёл к лежавшему на земле проповеднику и, со всей силы придавив его грудь ногой, с досадой и обидой в голосе, но с радостной ухмылкой сказал также зло, как это сделал некоторое время назад его тесть, Ханан:

– Очень сожалею, что тогда нам не удалось забить тебя камнями, как твоего учителя-колдуна!

Слуги первосвященника Каиафы по приказу своего хозяина подхватили избитого пленника под руки и грубо вытащили того из зала. Нынешним вечером здесь должно было состояться заседание Синедриона, а потому и следовало навести порядок, дабы следы крови на полу не разжалобили бы членов Высшего совета и не заставили бы их сменить гнев на милость. Следовало продумать всё до мелочей, чтобы не возникло ни у кого даже малейших сомнений в отношении виновности пленника.

Каиафа уже окончательно успокоился и отошёл от своих мыслей восемнадцатилетней давности, а потому, как только за проповедником закрылись двери, вместе с ними закрылись и страницы его воспоминаний. В зале опять наступила мёртвая тишина, даже масло в лампах и светильниках не шипело и не потрескивало как обычно.

Глава третья ЛЮБИМЫЙ УЧЕНИК

На пороге смерти. Неожиданная помощь. Новая родина уроженца Кериота. Планы на будущее. Птолемаида. Встреча на городском базаре. Плохие предчувствия. Секретное задание прокуратора. Двойная жизнь. Случайный свидетель. Мария из Меджделя. Геннисарет. Признание в любви. Отверженное предложение. Новый советчик. Тайные помыслы любимого ученика. Серьёзный разговор. Масличная гора. Поцелуй Искариота. Последняя встреча с учителем.

Уроженец Кериота, согнувшись и прижимая к груди окровавленную руку, быстро побежал от ствола поваленного дерева, на котором остались лежать два его отрубленных пальца. Он в мгновение ока скрылся за кустами, а я почти тут же забыл о нём. Судьба бывшего заложникаменя уже не интересовала, так как впереди ждали более серьёзные дела. Я должен был в течение дня разобраться с зачинщиками беспорядков в городе, а главным из них, как указал Иуда, был священник Захария, коего сейчас и волокли на верёвке мои легионеры. Поэтому минут дни, недели, месяцы, прежде чем я вновь вспомню об уроженце маленького городка из южной Иудеи. Правда, через пару месяцев он дал о себе знать довольно подробными доносами, которые присылал регулярно в течение почти полутора-двух лет и подписывал их именем «Гончар», но потом сведения от Искариота стали поступать всё реже и реже, и вскоре мой тайный соглядатай вообще замолчал. Я же был очень занят рутинными делами, чтобы искать своего осведомителя и проверять его добросовестность. Постоянные мятежи и бунты, которые в первые годы моего правления то и дело возникали в разных городах Иудеи и Самарии, занимали более всего мысли прокуратора и его время. Вот так и случилось, что Иуда, который был принят на службу, как-то выпал из поля моего зрения на несколько лет. Как складывалась его жизнь: разбогател ли он, умер ли, женился ли? – я не знал и никогда не узнал бы, потому как это было попросту неинтересно. Мне даже не приходила в голову мысль о том, что мы когда-нибудь столкнемся с ним, или скажи кто, что жизнь сведёт нас вместе, я бы никогда не поверил, но судьба распорядилась по-своему. Случайная встреча Савла, моего помощника, с Иудой в одном из прибрежных городов Палестины заставила меня вновь вспомнить хитрого уроженца Кериота, дабы привлечь того для выполнения одного весьма сложного и деликатного дела.

Иуда долго метался в бреду. Неделю или чуть более он находился на пороге смерти, но, выжил, выкарабкался из цепких её объятий. Видимо, не пришло ещё время уходить ему из жизни, остались у него кое-какие дела на этом свете, а потому и не угодно было вечности забирать к себе несчастного сына Рувима. Вот и отступила смерть, подарив Искариоту радость бытия, но не горечь тлена.

Было ранее утро. Иуда с трудом разомкнул веки и хотел осмотреться. Но сделать этого не смог. Глаза тут же пришлось закрыть, ибо отвыкшие от солнечного света, они сразу же начали слезиться. Тогда Искариот прислушался. Вокруг царила тишина и спокойствие. В первое мгновение после пробуждения он даже не понял, где находится. Когда же, наконец, ему удалось оглядеться, то всё показалось Иуде незнакомым: и стены, и потолок, и пол, и даже одежда, надетая на него. Но главное заключалось в том, что боль, которую он со страхом вспоминал, ушла.

«Может, я умер, и потому у меня ничего не болит? – была его первая мысль. Но, оказалось, что нет. Он не умер, он жил, дышал и даже мог еле-еле двигаться. Несмотря на то, что Иуда испытывал сильную слабость, он, однако, попытался пошевелить рукой и ногами, это ему далось сделать. – Прекрасно! Если мои руки и ноги действуют, голова соображает, значит, я действительно жив! Правда, проклятая слабость, но зато у меня уже ничего не болит! Слава Богу! – радостно подумал Искариот. Он вновь осторожно пошевелился и приподнял голову, дабы на этот раз уже более внимательно осмотреться вокруг. Иуда увидел, что находится в небольшой, почти крошечной, комнате с маленьким окошком под самым потолком. Через него дневной, солнечный свет проникал внутрь, освещая глиняные стены и убогую домашнюю утварь. Больной осторожно ощупал пол вокруг себя и понял, что лежит на тростниковой постилке. Тело его сверху укрывало толстое тёплое одеяло из овечьей шерсти. На руке была чистая белая повязка, от которой шёл какой-то приятный запах неизвестной Иуде травы. Комната, вернее было бы назвать её каморкой, где он находился, была очень чистой и опрятной. Сквозь маленькое окошечко проглядывало голубое небо. – Слава Господу! Я жив! – вновь радостно подумал он и вздохнул полной грудью. – А как же меня угораздило попасть сюда?» – этот вопрос пришёл к нему сам собой, заставив Иуду вспомнить события, произошедшие в течение нескольких последних дней, когда он опрометчиво примкнул к мятежникам и даже стал одним из вдохновителей бунта. Ему тогда вдруг понравилось видеть, как его слушают люди и подчиняются ему. Иуда неожиданно почувствовал себя настолько важным, умным и властным человеком, что даже не продумал о тех страшных последствиях, которые могли ожидать его за участие в мятеже против римской власти.