Шестой прокуратор Иудеи - Владимир Паутов

– Ты полностью доверяешь своему человеку? Может, это всё козни прокуратора? – недоверчиво поинтересовался Ханан, всегда относившийся ко мне, римскому прорукатору, с большим подозрением, нежели его зять. Старик выжидающе смотрел на своего родственника и ждал ответа. Каиафа молчал. Он вспоминал свою недавнюю встречу со странным ночным гостем в чёрном плаще и необычном одеянии, имени которого так и не узнал, но признал за хозяина. Однако та беседа придала главному жрецу уверенность в успехе предстоящего дела, ибо советы незнакомца Каиафа вообще посчитал особенно полезными и своевременными. Да и добровольному своему помощнику, что приходил в Храм и обещал указать на проповедника, первосвященник уже приготовил серебро. Каиафа даже не мог понять, на чём зиждется эта его уверенность, но после того, как на кресле в зале заседаний Синедриона он нашёл два длинных железных гвоздя, неизвестно как попавшие туда или оставленные кем-то, сомнений в успехе не вообще не возникало. Он, правда, поспрашивал своих слуг, не приносил, не передавал ли кто-либо ему эти кованые штыри длиной в пол-локтя? Но никто из челяди и стражников толком не смог ответить. Вот только мысль одна вдруг появилась в голове Иосифа Каиафы. Произнёс её вроде кто-то голосом привидевшегося первосвященнику человека в чёрном плаще с большим капюшоном: «Посылаю выкованную по специальному заказу пару гвоздей, а третий получишь от моего доверенного лица, дабы укрепить твёрдость твою и жёсткость в защите Закона. Верь мне! Поклоняйся мне!» Мысль, правда, та была мимолётна и скоротечна, да и забыл вскоре Каиафа о ней, тем более.

– Так можно ли доверять твоему человеку? – вновь задал свой вопрос Ханан, ибо ему показалось, что Каиафа не слушал его, а пребывал совершенно в другом месте, но бывший первосвященник ошибался. Вот уже в который раз зять удивлял Ханана своей способностью слушать собеседника, одновременно думая совершенно о посторонних делах, однако, не упуская из внимания главную тему разговора. Так произошло и сейчас. Услышав к себе обращение своего тестя, первосвященник чуть вздрогнул.

– Да, доверяю! – убеждённо ответил Каиафа. – Человек, что обещал выдать самозванца, слишком тщеславен и жаден до денег, к тому же сильно завидует своему нищему наставнику. Мне доподлинно известно, что бродяга уже в Иерусалиме, одну из ночей, а точнее с четверга на пятницу, он проведёт в Гефсиманском саду. Храмовая стража уже готова. Мой человек из его окружения приходил сегодня и обещал указать на него. Думаю, надо заранее собрать всех членов Синедриона и подготовить их, да и свидетелей заодно подговорить, дабы прокуратору Пилату оставить только одно дело – утвердить наш приговор. Толпу я беру на себя, а вот Высший совет придётся нам уговаривать вместе, отец! – тихим, вкрадчивым голосом продолжал говорить первосвященник своему собеседнику.

– А, что, если мы самозванца схватим прямо в Храме? Ведь уже канун праздника, и он обязательно придёт на Храмовую гору, или надо сделать так, чтобы пришёл, ну а там… чего проще! И не надо с кем-то связываться, дабы не быть обманутым, – как бы думая вслух, сказал Ханан.

– Нельзя, отец! Нельзя задерживать Галилеянина в Храме! Вдруг это вызовет волнение среди черни? Мы его схватим вечером наступающего четверга со всеми мерами предосторожности. Пусть он ещё поживёт на свободе, пусть поговорит, пусть наболтает ещё на дополнительные обвинения! Ведь все слова, что изрекают уста его, против Закона. Следуя же нашему обычаю не казнить преступников в праздник, но делать это накануне, мы без долгого разбирательства приговорим самозванного пророка к смерти, дабы другим внушить страх и послушание, – уверенно ответил первосвященник Каиафа.

«Да, я не ошибся, что помог Иосифу стать главным жрецом Иерусалима. Хватка у него железная, да и сметлив он, хитёр и жаден. Доходы от храмовой торговли смог увеличить в несколько раз. Я-то, вон, не додумался, а он раз… и сделал дело. Всех менял из города заставил сидеть на территории Храма, а за это с них дополнительно берёт пошлину. Опять же торговлю жертвенными животными приказал проводить только в приделах Храма, да и курс обмена храмовых денег на мирские устанавливает самолично. Всё у него под контролем. Молодец! Правда, с женой есть проблемы, но это не моё дело. Женщина на то и становится женой, чтобы не перечить мужу своему», – полуприкрыв глаза, Ханан сидел в кресле и, казалось, совсем не слушал, что говорит ему его зять. Но это могло показаться только несведущему человеку, на самом деле, бывший первосвященник, прекрасно слышал, о чём ему ведал его родственник.

– А ты разве забыл Каиафа, что суд над самозванцем проводить ночью мы не можем. То не соответствует Закону. Ведь я понял так, что судить его ты собираешься ночью? Не многие члены Синедриона согласятся с этим, – сказал вдруг Ханан, точно угадав самое слабое место в разработанном зятем плане действий. Каиафа, услышав эти слова, с досады ударил кулаком по столу.

– Поэтому я и говорю, отец, что нам придётся вместе уламывать Высший совет. А потом что есть Закон? Бог дал Моисею десять заповедей, все же остальные написаны людьми. Разве Господь лично своей рукой водил по пергаменту, когда давал нам законы?

– Но… – хотел, было, что-то сказать или возразить Ханан, но всегда послушный зять на этот раз даже не стал слушать своего строгого тестя.

– Мы не должны затягивать время, – торопливо говорил первосвященник, будто чего-то боялся, или опасался, что, если сейчас его рассуждения и доводы будут вдруг прерваны, то он забудет сказать о самом главном. – Действовать надо, отец! Действовать незамедлительно, только в этом случае успех будет за нами, – горячась, убеждал тестя Каиафа, будто тот отказывался помочь своему зятю. – Галилеянина любит толпа, за ним ходят нищие и прочая чернь и сброд. Не могу же я подкупить полгорода и всех, кто приедёт в Иерусалим на праздник?

«Ты-то не сможешь? С твоим-то золотом?» – с сарказмом подумал Ханан, но вслух высказывать эти мысли не стал. План Каиафы представлялся ему довольно толковым, но главное заключалось в том, что недавно бывший первосвященник уже обсуждал с одним весьма влиятельным господином во время долгой ночной беседы, как бы поскорее расправиться со строптивым проповедником, и их мысли тогда полностью совпали. Иосиф Каиафа, тем временем, не обращая внимания на задумавшегося тестя, продолжал излагать свои замыслы.

– Вначале мы сзватим самозванца, притащим его в мой дом. Суд состоится здесь же, в этом зале. Но перед окончательным принятием решения каждому из членов суда будет вручён небольшой кошелёк с определённым количеством серебряных монет, – многозначительно улыбнувшись, сказал жрец. Он, взглянув своему тестю в глаза, как бы ища его поддержку, – к тому же почти все члены Синедриона ваши родственники, отец. Вы, я думаю, их уговорите в течение нескольких минут принять правильное решение и не обращать внимания на некоторое отклонение от Закона.

– И много ты собираешься дать им денег?

– Да по тридцать монет серебром каждому! Думаю, этого будет вполне достаточно! А уже после… – и не закончив фразу, с интонацией, не терпящей возражений, первосвященник вдруг воскликнул скорее для себя, нежели для своего собеседника, перейдя неожиданно совершенно на другую тему, удивив смелостью своего суждения старого и мудрого тестя. – Мессия должен быть из нашего колена, рода Левия, левитом по рождению! – громко провозгласил он.

– Но в Писании, сын мой, ясно сказано, что тот должен быть из мессианского колена Иуды и потомком царя Давида, – осторожно возразил своему зятю Ханан. В последнее время он не только зауважал Каиафу, но и начал даже немного опасаться своего зятя за крутой нрав и навязчивую идею при жизни стать наместником самого Бога на земле. Однако слова тестя совершенно не смутили Иосифа. Напротив, тот заговорил ещё более решительно и убеждённо.

– Мы внесём изменения в святое Писание, отец. Почему существует со стороны Господа такая несправедливость по отношению к нам, левитам? У нас нет своей земли, хотя каждому колену израильскому принадлежит свой кусок Палестины. Но, мы ведь призваны служить Богу! Так почему же тогда посланец должен явиться из колена Иуды? Когда и кому сказал Господь, что Иудово племя мессианское? Мы перепишем Закон, и вы мне в этом поможете, – вновь сказал Каиафа таким тоном, что было не понято, то ли это просьба, то ли требование, не терпящее отказа.

Члены Синедриона собрались около полуночи. В зале заседаний было довольно светло, ибо Каиафа приказал принести и расставить во всех углах достаточное количество масляных ламп, факелов и светильников, чтобы все присутствовавшие смогли бы прочитать заранее подготовленные протоколы допроса подсудимого, которого сегодняшней ночью им даже не собирались представлять.

Первосвященник прошёлся в раздумьях по залу и начал свою речь издалека: