Правда о Bravo Two Zero - Майк Эшер

Зверское обращение с военнопленными не является приемлемым, как нравственно, так и согласно Женевской конвенции, но вопрос степени плохого обращения иракцев с Макнабом уже поднимался его товарищем по плену, Стэном. Выступая во время оклендского судебного дела по поводу книги Кобурна "Солдат номер пять", Стэн поклялся под присягой, что некоторые наиболее экстремальные сцены, описанные Макнабом в "Браво Два Ноль", были выдумкой. Оказавшись в Багдадском пересыльном центре спустя всего несколько дней после Макнаба, Стэн, должно быть, тогда же узнал, что с ним происходило, или выяснил это позже, во время разбора. Он отмечает в особенности, что история Макнаба, о том, как его жгли докрасна раскаленной ложкой и вырвали зубы во время допроса, была неверна. По словам Макнаба, иракский дантист, девять лет проработавший в лондонской больнице Гая и Св. Томаса, нарушил Клятву Гиппократа, вырвав ему зубы без анестезии, под насмешки следователя, спрашивающего, "Ты, действительно думал, что мы собираемся помочь тебе, ты, презренная куча дерьма?" Однако почему считается, что помощь со стороны иракцев должна быть столь маловероятна? Как сказал самому Макнабу один из его тюремщиков, Кобурн когда тому оперировали локоть[22], получил от иракцев две пинты крови, а уорент-офицер SAS, взятый в плен со сломанной ногой, получил качественное лечение.

Примечательным аспектом пребывания Макнаба в плену — который, должно быть, внутренне убедил его, что на самом деле иракцы не имеют намерений расправиться с ним — было то, что ему позволили воссоединиться со своими товарищами. Сначала с Динджером, а потом, после перевозки в Багдад, с Кобурном и Стэном. Макнабу должно быть хорошо известно, что это — большая помеха для следователей, поскольку нет ничего, быстрее всего и гарантированно ломающего человека, чем чувство полной изоляции. Разрешение SAS-овцам собраться, бесспорно, подняло их моральный дух, а также дало им возможность обменяться сведениями и улучшить свою легенду прикрытия.

Невозможно не приветствовать храбрость и твердость характеров, продемонстрированные SAS-овцами в иракском плену, но будет также справедливо заметить, что все они пережили его достаточно хорошо, чтобы продолжить служить в Полку. В своей автобиографической книге "Непосредственное Действие" Макнаб описывает, как во время отбора в 22 полк SAS на этапе уклонения и ускользания он и его товарищи слушали рассказ женщины — бывшего агента SOE, которая во время Второй мировой войны была схвачена немцами, многие недели провела в крохотной ледяной одиночной камере, постоянно подвергалась избиениям, изнасилованиям и надругательствам со стороны гестапо. Другого выжившего, бывшего британского пехотного капрала, взятого в плен в Корее, прогнали маршем через Северную Корею, непрерывно избивали, пока он не лишился всех зубов, и заставляли наблюдать смерть его товарищей. Те немногие вещи, которых SAS-овцы боялись со стороны иракцев, являлись результатом практики и опыта выживших в более ранних войнах. Однако, оглядываясь назад и ни в каком смысле не извиняя проявленной жестокости, справедливости ради надо заметить, что с SAS-овцами могло случиться намного худшее, нежели оказаться в руках иракцев. Попади они в когти Временной ИРА[23], крайне маловероятно, что им удалось бы выжить.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ВО ВРЕМЯ СВОЕЙ ПОЕЗДКИ ПО ИРАКУ я использовал в качестве путеводителя книги Макнаба и Райана, а в последнем случае, в Крабиле, практически полностью положился на Макнаба. И, тем не менее, мне показалось, что отчет Райана, а не Макнаба был ближе к тому, что я увидел и узнал на месте. Хотя он, видимо, ошибся в том, что Филипс раскрыл патруль, но признает, что они так и не узнали точно, видел ли их мальчик-пастух. Адиль — тот самый мальчик — сказал мне, что ничего не видел. Это идет вразрез с историей Макнаба о том, как Филипс и Кобурн пытались преследовать его, но совершенно не противоречит неуверенности Райана. Откровение Райана, о том, что их укрытие было в двух километрах от точки высадки, а не в двадцати, как у Макнаба, подтверждалось собранными мною свидетельствами, и хотя данное Райаном описание перестрелки не вполне соответствует рассказанному мне Аббасом, мысль о том, что группа просто побросала свои бергены и скрылась, звучала правдоподобно. По крайней мере, это гораздо больше соответствовало тому, чему меня учили в SAS, чем заявленная Макнабом своего рода мини-атака Легкой Бригады против бронетранспортеров и превосходящих сил противника, с криками "Идем вперед!" и швырянием гранат. Изданная в 1995 году, спустя два года после произведения Макнаба, книга "Единственный вышедший" преподносит Райана, как "истинного героя истории Браво Два Ноль". Совершив один из самых захватывающих в военной истории маршей во имя спасения, за семь дней и восемь ночей пройдя 290 километров вражеской территории большей частью в одиночку, имея только две пачки галет и немного воды, он в ходе этого уничтожил две машины и большое количество солдат противника, а позже убил двух иракских часовых — одного ножом, а другого голыми руками. Оставляя Крабилу позади и возвращаясь к месту, где в ночь с 24 на 25 января 1991 года патруль разделился надвое, я закрыл книгу Макнаба и открыл Райана.

ОДНАКО, ВЕРНУВШИСЬ К ШОССЕ, я снова столкнулся с загадкой его узости в сравнении с рассказом Райана о том, что в месте, где они его пересекали, оно было шириной в несколько километров. В своей книге "Команда Шторма", в которой впервые была рассказана история Райана, сэр Питер де ла Бильер также утверждает, ссылаясь на него, что дорога в этом месте была шириной два-три километра, добавляя, "Крис предупредил всех, что нужно будет сделать хороший рывок, чтобы пересечь ее, избежав обнаружения проезжавшими на открытом месте". Сам Райан начинает свой "хороший рывок" чуть ли не в семи километрах от дороги — несколько излишняя предосторожность для изнуренного патруля, имеющего в составе двоих человек с травмами, пытающегося избежать угрозы обнаружения при пересечении дороги шириной не более пяти метров. Винс Филипс, которому доставляла мучение поврежденная нога, возможно, был настолько полон решимости не отстать от Райана, что оказался не в состоянии услышать команду Макнаба, когда тот остановился, чтобы попытаться воспользоваться радиомаяком TACBE.

ОТКОС К СЕВЕРУ ОТ ШОССЕ был весь в грядах, обрывах и каменистых осыпях, делающих передвижение ужасным, но примерно через километр или около того местность выравнивалась, превращаясь в самую обширную равнину, какую только можно вообразить. Полагаю, даже Арктика не могла выглядеть настолько безжалостно и неумолимо, как это плато. И все же здесь очевидно жили люди. Посреди пейзажа виднелись темные точки бедуинских шатров, выделяющиеся на серо-зеленых складках, а неподалеку на востоке даже виднелось что-то похожее на постоянные фермы. Где-то посреди этих лежащих передо мной диких мест исчез Винс Филипс, и никто больше не видел его живым. Я приехал в Ирак специально, чтобы узнать, где и как он умер, но на такой местности, знал я, определить точное место будет практически невозможно — для этого текст Райана был слишком неопределенным и неоднозначным. Я обещал семье Филипса, что сооружу в пустыне своего рода мемориал Винсу, но полагал, что окажусь лишь примерно в том месте.

За несколько дней до этого я спросил Аббаса, не слыхал ли он о каких-нибудь телах, найденных на плато в конце января 1991 года и, к моему изумлению, он сказал, что таких было два. От одного трупа, сказал он, осталось немногим больше, чем руки и голова — остальное съели волки. Второй обнаружил его родственник по имени Мохаммед, примерно в девяти километрах от его фермы. Из двух случаев меня больше заинтересовал тот, с отчлененной головой. Если тело Винса Филипса было обезображено волками, это могло бы объяснить, почему военные не позволили Джеффу Филипсу увидеть его, и почему жена Винса не захотела этого. Но когда обнаружилось, что на самом деле голову нашли намного позже января 1991, я отбросил эти мысли. Я прикинул вероятность того, что это был второй труп, но он был всего в девяти километрах от места дневки — казалось, слишком близко, чтобы быть Винсом. Райан сказал, что когда Винс исчез, они отошли от места, где укрывались 25 января, по крайней мере, на двадцать километров, а само место дневки находилось на расстоянии четырех с половиной часового перехода к северу от шоссе. Просто прикинув в уме, исходя из примерной скорости движения в шесть километров в час, получалось, что это место будет, по крайней мере, в сорока семи километрах к северу.

Так или иначе, я попросил Аббаса представить меня Мохаммеду, и в середине утра первого дня по возвращении в поле, отойдя от шоссе километра на четыре, я увидел движущуюся ко мне среди жаркого марева Тойоту-пикап. Я остановился, глядя на него, и когда он подъехал, увидел двоих: Аббаса, и высокого, довольно сурового вида бедуина в серой дишдаше и белом шемаге. Это, сказал мне Аббас, и был его родственник, Мохаммед, который нашел тело солдата здесь на плато в 1991 году. Мохаммед выглядел не очень здоровым со своим хриплым голосом заядлого курильщика, грудным кашлем и покрасневшими, воспаленными глазами. Столь же серьезный, исполненный манер, и подвижный, как и Аббас, он вырос здесь на плато, но, рассказал он, отец отправил его в расположенную в Аль-Хаглании школу, обучаться чтению и письму. Здесь у него были собственный шатер и стадо овец, но еще был дом в Аль-Хаглании, где он работал в нефтяной компании. Я спросил, правда ли, что он нашел мертвеца здесь на плато в январе 1991 года.