Москва слезам не верит (сборник) - Валентин Черных

— Стоп. — Петров накрыл ладонью рюмку. — Я свою норму взял.

— Это хорошо, — похвалила Олимпиада, — когда мужчина знает свою норму. А про вас разные слухи по заводу ходят, — сообщила она Петрову. — Будто вы посмотрите на человека и можете все про его жизнь рассказать.

— Могу, — согласился Петров.

— А вот интересно, как вы про Бодренкову со сборки все узнали? Если это не тайна, конечно.

— Не тайна. Я по ее часам все узнал.

— Как — по часам? — не поняла Олимпиада.

— Обыкновенно. У Бодренковой часы «Звезда». Выпускали их сразу после войны. Уже много лет прошло, как их сняли с выпуска. А у нее сохранились. Значит, берегла и мало пользовалась.

— Не понимаю, — сказала Олимпиада.

— А чего тут понимать-то? У нее явно был перерыв в работе. Может быть, дети росли, может, муж хорошо зарабатывал. Если бы работала все время, уже сменила бы часы несколько раз. Все женщины следят за модой — вот у вас «Заря» последнего выпуска. А то, что работает недавно, тоже видно сразу: мельтешила, суетилась, работала неритмично. Да и руки ее к другой работе привыкли, кожа обветрена, в трещинах, с землей на огороде много лет работала.

— Все так просто? — удивилась Олимпиада.

— Все очень просто, — подтвердил Петров.

— И вы, кроме этой профессии, еще что-нибудь умеете? — осторожно спросила Олимпиада.

— Умею, — заверил ее Петров. — До армии я слесарем работал, в армии шофером, а когда в университете учился, и дворником был, и почтальоном, и санитаром в психолечебнице.

— Значит, в случае чего, семью сможете обеспечить, — облегченно вздохнула Олимпиада.

— Обеспечу, — пообещал Петров.

Ольга была на дневном сеансе в кино. Зал был почти незаполненным. В передних радах разместились около десятка мальчишек, В задних рядах сидела одна Ольга. А на экране скакали индейцы и ковбои и стреляли друг в друга из кольтов и винчестеров.

После обеда Татьяна, Олимпиада и Петров пили кофе. Олимпиада заметила, что Петров рассматривает фотографию военного моряка, и пояснила:

— Это Танин отец. Погиб на фронте.

— Тань, — спросил Петров, — а тебе, оказывается, уже больше тридцати?

— Это почему же? — возмутилась Олимпиада. — Ей двадцать пять.

— Но война кончилась тридцать лет назад, — заметил Петров»

— Ах! — несколько смутилась Олимпиада. — Он погиб при выполнении боевого задания. Ну, это тоже как фронт. Он был военным моряком. Искал мины на Черном морс. Это траление называется. Подорвался, и осталась одна только фотография. — Олимпиада вытерла выступившие слезы.

— Я думаю, эту фотографию нужно увеличить, Сделать хороший портрет. Хотите? Прямо в заводской фотолаборатории. Там сейчас наш заказ выполняется.

— Если сделаете, я буду очень благодарна. — Олимпиада расчувствовалась. — Это ведь единственная память о нем. Были еще письма. Но сгорели. У нас на старой квартире пожар был…

Перед Петровым и Людмилой Ивановной сидела пожилая симпатичная женщина.

— И тогда, значит, сделал он мне предложение, — рассказывала работница. — Продала я, значит, дом в деревне, перебралась из колхоза в город. Квартира у него от завода хорошая. Надо, значит, устраиваться. Куда? Он говорит, на наш завод. Будем вместе. Мне понравилось в цеху. Освоила я пресс. И заработок хороший. А тут начали меня бросать но разным станкам. Хоть и разницы особой нет, а все надо приноравливаться. Устаю, значит, нервничаю. Прихожу домой совсем замотанная. И хозяйство домашнее начала запускать, да и не женщина я к вечеру для мужа от такой усталости. Дерганая стала. Нет, думаю, надо кончать. Я насмотрелась уже на такие семьи. Он на неё: «Ты чего это не сделала?» А она на него: «А ты чего?» А оба работают. И некому успокоить. Глядишь — развод. Они молодые еще, могут снова семью создать, а мне рисковать нельзя. Я и так вдовою двадцать лет ходила. Так что надо мне уходить с завода.

— Не надо уходить, — сказал Петров. — Вы будете работать только на одном прессе. Не будут вас перебрасывать с места на место.

— Меня не будут, другую заместо меня будут, — возразила работница. — На чужом несчастье своего счастья не наживешь.

— Сегодня, пожалуйста, работайте, к концу смены мы ваш вопрос решим, — пообещал Петров.

— Ты у нас человек новый, — улыбнулась женщина. — У нас быстро ничего не решается… Я пошла. — И женщина вышла.

— Этот вопрос надо срочно решать с Прокопенко, — сказал Петров.

— Михаил Петрович, — возразила Людмила Ивановна, — я к Прокопенко не пойду. Он со мной и разговаривать не станет.

— Ладно, — встал Петров. — Я с ним сам поговорю.

Петров сидел в кабинете Прокопенко и терпеливо ему объяснял;

— Поймите же, она всю жизнь работала в колхозе. Привыкла к простым и привычным операциям. Перестраиваться ей поздно.

— А надо перестраиваться, — возразил Прокопенко. — Интересы производства требуют взаимозаменяемости. И это не так уж и сложно.

— Несложно в двадцать лет, и даже интересно, но не в сорок пять,

— У меня нет иного выхода, — начал раздражаться Прокопенко.

— Сколько в цехе не хватает рабочих на сегодня? — вдруг спросил Петров.

— Двадцать шесть человек. А что?

— А теперь будет не хватать двадцать семь. Чего вы добились?

Петров сидел у Константинова в парткоме.

— Ну, я не знаю, — говорил Петров, — как ему еще доказывать…

Константинов нажал на кнопку селектора.

— Передайте Прокопенко, чтобы он срочно зашел в партком!

— Мне, пожалуй, лучше уйти, — предложил Петров. — При мне он не изменит своего решения. Чисто психологически его можно понять.

— Не надо уходить! — сказал Константинов.

Прокопенко вошел, увидел Петрова и усмехнулся.

— Догадался, о чем пойдет речь? — спросил Константинов.

Прокопенко кивнул.

— С завтрашнего дня ты ее не будешь перебрасывать с места на место. Причины, по которым надо это сделать, тебе объяснил психолог, а я с его выводами согласен.

— А я не согласен, — спокойно возразил Прокопенко.

— Что же будем делать? — так же спокойно спросил его Константинов.

— А это смотря что тебя интересует — дело или благотворительность.

— Заботу о человеке ты называешь благотворительностью?

— А это уже демагогия, — не выдержал Прокопенко. — Ты отлично знаешь, в каком состоянии находится цех. Если он не будет работать как хорошо отлаженный механизм, это скажется на всей работе завода.

— Уже сказывается, — поправил Константинов.

— Вот именно, — согласился Прокопенко. — Я в первую очередь отвечаю за это и поэтому прошу мне не мешать. А все эти исследования только будоражат и отвлекают людей от работы.

— Ну, это мы можем обсудить, — согласился Константинов. — А пока меня интересует конкретно работница Хитёва…

— Мои действия она может обжаловать в завкоме, — сказал Прокопенко. — Я придерживаюсь прежней точки зрения.

— Ладно. Завтра я соберу партком по этому поводу… там и продолжим разговор, — предложил Константинов.

— По этому поводу партком собирать не надо. Она будет работать на одном месте. Но повод для заседания парткома, по-видимому, найдется в очень скором времени… — Прокопенко встал. — Ко мне еще есть вопросы?

— Нет вопросов.

— И вся психология! — насмешливо сказал Петров, когда Прокопенко вышел.

— А иногда без психологии результативней, — возразил Константинов. — Вот когда поумнеют, будем воздействовать психологией…

— Ну, это тоже психология, — не согласился Петров. — И, к сожалению, довольно распространенная в наше время. Главное — добиться, а не важно как… В данном случае и ты и Прокопенко действуете одними и теми же методами… Не очень-то вы отличаетесь друг от друга…

— Почему я должен от него отличаться? — спросил Константинов. — Я такой же, как и он. Еще год назад я был таким же начальником цеха. Ты что думаешь, я родился секретарем парткома? Ладно… С Хитёвой мы поступили правильно. Ты мне ответь на другое. До Прокопенко был плохой начальник цеха, мы его заменили, а теперь вдруг выясняется, что при нем работа была намного лучше, чем при Прокопенко. Тот был ленивый, необязательный и плохой инженер. Прокопенко — энергичный, знающий, не боящийся брать на себя ответственность, а работа заваливается. Где тут логика? Ты можешь мне на это ответить?

— Пока нет, — сказал Петров. — Но я думаю, что скоро ответим.

На заводе наступил обеденный перерыв. Выключались целые линии станков, рабочие шли в столовую.

Татьяна с подносом двигалась к кассе. Петров и она увидели друг друга одновременно. Татьяна кивнула ему, указывая на место рядом с собой. Девушки расступились, и Петров встал рядом с Татьяной. Ему протянули поднос, он что-то сказал, и девушки рассмеялись.