Исповедь шлюхи - Андрей Анисимов

— Меня Игорьком зовут. — Представился парень. А где видел, там меня уже нет…

— Сидел, что ли? — Предположил сторож, оглядывая богатую татуировку на обеих руках нового знакомого. На пальцах левой руки он даже успел сложить слово «Хруст».

— Было дело. Отмотал свое. — Признался Игорек.

— Вор? — Улыбнулся дед.

— В закон не вошел, так по мелочам с малолетства. Теперь завязал. Работаю.

— Это правильно. — Похвалил Корольков, со смаком вытягивая остатки из банки: — Тюрьма сладкой не бывает. А воле человек радуется.

— Что правда, то правда… Лодку покататься не отстегнешь?

— Не могу. Хозяин такого права мне не давал. Откроем для народа, приезжай.

— Где сам-то?

— Хозяин, что ли?

— Ясное дело.

— В Москве Николай Матвеевич.

— И долго ты один на хозяйстве?

— Еще пару дней, если не задержатся. Оне там по делам.

Парень поднялся:

— Ну бывай, дед. Найду время, заскочу, угощу тебя пивком…

— Приезжай. А за угощенье спасибо. Только немецкого не вози. Слабое оно, и кислым отдает. Лучше «Жигулей» нету.

— Чудак ты, дед. «Жигулевское»-то дешевле. — Мотоциклист сбежал с крыльца беседки, крутанул ногой стартер, уселся в седло и, газанув, покатил в сторону дороги.

«Молодой, а душевный… Пивком побаловал» — подумал Корольков о посетителе. Потом долго вспоминал, где его видел. И вспомнил. Парень приезжал с молодой подружкой Кащеева, в одной из машин ее сопровождения. В тот день Мака встречалась с начальником милиции, а дед Корольков дремал в беседке. Но дремал чутко, и братков разглядел всех.

Нелидова его главный акционер огорчил. Вместо того чтобы выдать деньги на ремонт отелей, велел переправить их в Германию и вручил счет банка. Голенев пытался оставить Алексея Михайловича переночевать в Глухове, но тот торопился назад, и Олег сам повез его в Москву.

— Машинка у тебя для миллионера самая подходящая. — Морщась от грохота неисправного глушителя, поддел компаньона Нелидов.

— Да, гремит. Надо трубу заварить, все руки не доходят. — Оправдывался Голенев. По дороге они больше молчали. Бывший афганец понимал, что расстроил своего директора, но поделать ничего не мог. Деньги надо было пустить на цементный завод Постникова. Олег и начал их зарабатывать, потому что когда-то дал слово Тихону помочь со строительством. Теперь оставался последний штрих, и затормозить уже готовый к пуску комплекс было бы для него непростительно.

— Придется вернуть отели обратно. Стыдно, конечно, вроде не дети, но жизнь есть жизнь. — Грустно рассудил Нелидов.

— Давай пока подождем, вдруг я что-нибудь придумаю… — Ответил Олег.

— Не больше недели. А то еще за простой городские власти денег потребуют.

Километров за двадцать до Москвы пошел сильный дождь. Впереди тащилась фура. Ее окутало водяное облако. Голенев не видел, что происходит впереди, и обгонять грузовик на узкой трассе опасался:

— Когда у тебя самолет? — Спросил он Нелидова.

Алексей Михайлович посмотрел на часы:

— Еще есть время. Регистрация начнется в двадцать два сорок.

— Тогда успеем. — Прикинул водитель. У них оставалось еще четыре часа. Олег надеялся вскоре добраться до кольцевой дороги, а там, если повезет обойтись без пробок, езды до аэропорта не больше часа.

— Помнишь Жвания? — Неожиданно спросил Алексей Михайлович.

Бандита Жвания Голенев помнил хорошо. Один раз он его проучил, а второй раз выручил. Жвания арестовали по подозрению в убийстве Тони. Он виделся с женой Голенева накануне ее гибели. Тогда Олег уже догадывался, чьих это рук дело, и за бандита поручился. Жвания выпустили.

— А что ты о нем заговорил?

Нелидов усмехнулся:

— Набивается в компаньоны. Стоит ему заикнуться, не один миллион выложит.

— Алеша, ты же знаешь, с этим народом связываться нельзя. Его один раз подпустишь и, считай, делу конец.

— Конечно, знаю. Прокручиваю в уме разные варианты, и выскочило.

Голеневу все же удалось обогнать фуру, и он поднажал. Беседовать, не повышая голоса, рев глушителя не позволял, и до пригородов Москвы они больше не разговаривали. В Люберцах переезд оказался закрыт. Уже прошло два поезда, а шлагбаум все не поднимали.

— Если думать о компаньоне, есть Новатный. С чехом у нас опыт совместной работы имеется. Он мужик приличный. Могу позвонить. — Продолжая тему, предложил Олег.

— Позвони. — Сразу согласился Нелидов: — Я о нем почему-то сам не подумал.

Тепловоз гнал через переезд нескончаемый поток вагонов. Путешественники, к своему огорчению, заметили, что состав начал замедлять ход. Но поезд, медленно протащив перед ними последнюю цистерну, все же не остановился, и шлагбаум, наконец, открыли.

— А Ирочка у нас больше не работает. Уехала в Москву: — Уже перед аэропортом решился сообщить Нелидов и, не дождавшись реакции, добавил: — А мне жаль, что у вас так сложилось. Хорошая она девочка.

— Мне тоже грустно. Но полюбить ее я бы уже не смог.

— Конечно, это твое личное дело. Только одному, да еще с детьми, очень не просто… Я вот без Нины Петровны даже и не представляю, как бы жил…

Голенев вспомнил пирожки Нины Петровны, ее активное и милое хлебосольство:

— Хорошая у тебя супруга. Привет ей передавай.

— Передам. Ты ей тоже нравишься…

Вошли в здание аэровокзала вместе. Голенев удостоверился, что регистрация на рейс до Адлера началась, и протянул Нелидову руку:

— Прости, Алеша, что так получилось. Но иначе я не могу.

— Олег, я бы на твоем месте поступил точно также. — Заверил Алексей Михайлович и крепко пожал руку компаньона. Они обнялись.

— Купи себе нормальную машину. На это деньги у тебя останутся. — Посоветовал Нелидов на прощание.

— Я лучше глушитель заварю. — Улыбнулся Голенев и пошел к выходу. Ему было приятно, что Нелидов все понял и не обиделся. Раньше у него был только один по-настоящему близкий человек, Постников. Теперь их стало два.

Глава 8

Стеколкин сидел в камере меньше недели, но чувствовал себя глубоко несчастным человеком. И хоть, стараниями Курдюка, узник имел возможность смотреть телевизор и еды хватало, настроение Вячеслава Антоновича оставалось мрачным. Сам Курдюк его больше не навещал. Он приходил всего два раза. Первый, когда Стеколкина взяли, и потом, когда его перевели в камеру с телевизором. В тот визит полковник предупредил, что кащеевская девица согласилась помочь, с условием, что Стеколкин отдаст ей половину своей доли от всех предстоящих прибылей. Вячеслав Анатольевич с радостью согласился и больше Курдюка не видел. Последующие дни тянулись бесконечно медленно. На допрос его ни разу не вызвали, что происходит с его делом, он не знал и, давно перестав жалеть болонок, которых утром выводил на прогулку, переживал за собственную персону. Чиновник никак не мог избавиться от ощущения материального ущерба. Ущерб наносился автоматически. Сменив кабинет в мэрии на камеру тюрьмы, он каждый день лишался конкретных денег. И это ощущение пока оставалось самым горьким в его теперешнем положении. Он помнил всех посетителей, которым назначил прием, и в уме прикидывал потерю от каждой недополученной взятки. Горестные мысли прервал лязг замка.

— На выход. — Приказал охранник.

Вячеслав Анатольевич вздрогнул от неожиданности и поднялся. Вохровец спокойно ждал на пороге.

— Куда меня? — Забеспокоился заключенный.

— К подполковнику Зудову. — Добродушно сообщил парень.

Это добродушие Вячеславу Анатольевичу показалось странным. Раньше вохровец смотрел исподлобья и на вопросы заключенного не отвечал. Стеколкин тут же осмелел:

— Не знаешь, зачем я понадобился начальнику тюрьмы?

— Знаю, но говорить права не имею. — Ухмыльнулся тот.

— Я никому не скажу.

— Все равно не положено. — Охранник на мгновенье задумался: — Вот только если вы мне поможете квартирку тещи на себя оформить…

— Я же в тюрьме! — Разозлился Стеколкин.

— Ну, если вдруг, того…

— Чего того?

— Ну, если вас отпустят?

— Если отпустят, еще надо чтобы на работе восстановили.

— А если восстановят?

— Тогда придешь в кабинет, и поговорим.

— А вы меня не забудете?

— Пока склероза не наблюдается.

— Тогда скажу, что вас переводят в очень хорошее место. А куда, у начальства выясните…

Узник понял, что парень знает больше, чем говорит, но пока тот вел его по коридору, больше вопросов не задавал. Начальник тюрьмы встретил его с улыбкой:

— Поздравляю, Вячеслав Антонович. Можете позвонить жене по моему телефону.

— С чем поздравляете? — Осторожно поинтересовался Стеколкин.

— С освобождением. — Улыбнулся Зудов. Улыбка у него получалась кривая, поскольку рот подполковника был от природы перекошен: — Ваше дело прекращено, и вы можете идти домой.