Помни обо мне. Две любовные истории - Виорэль Михайлович Ломов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Суворов удивленно взглянул на Софью. Фантазии ее потеряли всякую реальность. И почему она не называет его по имени? Софья, положив руку на руку Георгия, взволнованно продолжала.
– Залесский с приспешниками вслед за нами прикатил в Питер. С него вот я взяла слово, что крови больше не будет, и мы тут же уехали в Москву. Залесский следом. Мы – в Тифлис. Залесский объявился и там! Тогда-то меж ними состоялась дуэль. Так называемая дуэль чести. Стрелялись на зеленой лужайке с поваленной сосной. В тот год было столько земляники! Земляничный запах, не поверите, стекал в долину. Выстрелили оба одновременно. И оба ранили друг друга, но не смертельно…Как твое плечо? Пуля прошила ему левое плечо, вот здесь. Не мучает больше?
– Не мучает, – ответил Суворов и зачем-то помял себе левое плечо.
– После дуэли с Суворовым Залесский много пил, – вздохнула Софья. – Когда ему не удалось в тот год покинуть Россию (его бросало в Австралию), он нашел себе угол, где его никто не знал, и там запил. Пил безобразно много и без разбору. Комната его потеряла жилой вид. Несколько ночей он провел в полудреме-полуяви, населенной рожами. В краткие часы между выпивкой и похмельем трясущимися руками открывал шкатулку и заклинал ее вернуть меня. Закрыв шкатулку, открывал новую бутылку. Как-то под утро услышал стук в дверь. Ничего не соображая, Залесский открыл дверь. В дверях стоял Лавр с саблей. У Залесского волосы встали дыбом. «Вынимай свою саблю, вор!» – воскликнул Лавр. Бились впотьмах, наугад, ожесточенно, не чувствуя боли от ран. Лавр теснил Залесского к окну. Тот вскочил на широкий подоконник, и в этот момент стекло за его спиной лопнуло и пронзило ему левую лопатку. Боль парализовала его, и он молча вывалился во двор. Когда рассвело, на асфальте нашли труп мужчины в нижнем белье. Он держал шкатулку в руках, а под лопатку ему вонзился острый, как клинок, осколок стекла. На лице мужчины застыл ужас. В комнате, откуда он вывалился, не нашли ни документов, ни предметов, по которым можно было восстановить, как звали его и кто он такой. Шкатулка?.. Пропала. Фюйть…В третьем зале Оружейной палаты. Или седьмом. Треснутая такая…
Последние слова Софья промолвила заплетающимся языком. Она склонила голову на стол и уснула. Шел первый час ночи. Гости на цыпочках покинули комнату.
– Софья – чудо! – взволнованно шептали они в прихожей, сверля глазами Суворова. – Какой голос! Как она рассказывает! Она актриса? Это что, из новой пьесы? Неужели Булгаков? Продолжение«Турбиных»? Но как она вас подвела под потомка полководца Суворова!..
– Да какой там потомок? Внук крепостного из Орловской губернии!.. – воскликнул Суворов, пытаясь судорожно вспомнить какое-нибудь слово попроще. – Рабкрин!
– Просто удивительно! Мы заслушались! Ее только в Театр Революции! Да-да, она не уступит Бабановой! Не прячьте ее от общественности, Георгий Николаевич!
– Да не прячу я ее. Она только сегодня приехала ко мне, – устало сказал он.
***
Суворов бережно переложил Софью на кровать, прикрыл ее одеялом, а сам всю ночь просидел за двумя оставшимися бутылками превосходного грузинского вина, от которого ему пять лет назад было так горько, а сегодня ничуть не слаще.
Светила полная луна. Снег лежал пухлый и тихий. От того, что он серебрился в свете луны, возникло странное чувство несовместимости его мягкости и жесткости. «Совсем как я», – подумал Суворов. Стало светать. Софья всё спала. Надо было идти на работу, но никуда не хотелось идти. Он вдруг подумал, что согласен сидеть вот так до скончания века в этой комнатке, только чтобы рядом спала Софья. Спала, но не просыпалась!
Небо напоминало голову седого хмурого старика. «Вот он откуда, верховный бог всех мифологий», – подумал Георгий и не успел попросить его (небо) о сокровенном, как Софья проснулась и сладко потянулась в кровати.
XXIV
– Пошел на работу, – сказал Суворов. – Приду часа в три. Скучать не будешь?
– Как сладко спалось. Сто лет так не спалось. Снилось, знаешь что? Снился дом, в котором мы все пели и плясали. Второй этаж и разбитое окно снилось. Дорога, белая луна над ней, синие тени, ледяная вода, черная кровь на руке…Помнишь?
Георгий понял, что Софья вспомнила ту ночь, когда она выпрыгнула с Лавром в окно.
– У тебя жар, – сказала Софья, пощупав ему лоб. – Как придешь с работы, тут же марш в постель! Ты что, всю ночь так и просидел у окна?
– Просидел, – признался Георгий и зевнул.
– Я же говорила тебе вчера:валетиком. Вот дурачок!
– Ну я пошел.
– А поцеловать меня? – на глаза Софьи навернулись слезы.
Георгию стало не по себе. Ему показалось вдруг, что Софья воспринимает его как Лавра. А когда он идет как неизбежное дополнение к Лавру и где он, Георгий, не может быть Лавром, у нее и выплывает «младший брат», «валетиком»…Он поцеловал ее в щеку, она улыбнулась.
– Вот, это совсем другое дело. Я столько ехала к нему, а он как неродной! Ключ оставь.
С тяжелым сердцем Георгий покинул комнату, и те несколько часов, что провел он в транспорте и на кафедре, никак не развеяли его тягостных мыслей. Одно понял совершенно четко: он по-прежнему любит Софью, по-прежнему готов сделать для нее всё, что угодно, кроме одного. Он не может добровольно стать для нее Лавром. Не может!
Георгий Николаевич пришел домой с намерением составить разговор с Софьей. Он не знал толком какой, но ему очень хотелось, чтобы она и обращалась к нему, и говорила о нем, и думала о нем не словами «он», «Суворов»,
