Ким - Редьярд Киплинг

Махбуб нанял комнату против вокзала, послал за самым лучшим обедом, сластями из миндальной массы (они называются балушаи) и мелко нарезанным лакхнауским табаком.

-- Это лучше пищи, которую я ел у сикха,-- сказал Ким, и, усмехаясь, присел на корточки,-- а в моей мадрасе нам, конечно, не давали таких кушаний.

-- Я хочу послушать об этой самой мадрасе.-- Махбуб набил себе живот большими катышками из приправленной пряностями баранины, поджаренными в сале с капустой и золотисто-коричневым луком.-- Но сперва расскажи мне подробно и правдиво о том, как ты убежал. Ибо, о Друг Всего Мира,-- он распустил кушак, грозивший лопнуть,-- не думаю, чтобы сахибы и сыны сахибов часто убегали оттуда.

-- А как им бежать? Они не знают страны. Все это были пустяки,-- сказал Ким и начал рассказывать. Когда он дошел до переодеванья и. беседы с базарной девушкой, серьезность Махбуба Али растаяла, он принялся громко хохотать, хлопая себя рукой по бедру.

-- Шабаш! Шабаш! Ну, малыш, здорово! Что скажет на это целитель бирюзы? А теперь рассказывай дальше, ничего не упуская.

И Ким стал обстоятельно рассказывать о своих похождениях. кашляя, когда крепкий табак попадал ему в легкие.

-- Я говорил,-- проворчал себе под нос Махбуб Али,-- я говорил, что пони вырвался поиграть в поле. Плод уже созрел, остается только выучиться определять расстояния, узнать меру своих шагов, уметь обращаться с мерными рейками и компасами. Теперь слушай. Я отвел хлыст полковника от тебя, а это немалая услуга.

-- Верно!-- Ким безмятежно выпускал дым изо рта.-- Все это верно.

-- Но не следует думать, что хорошо гак бегать взад и вперед.

-- Это мои каникулы, хаджи. Много недель я был рабом. Так почему бы мне и не удрать, если школа закрылась? К тому же прими во внимание, что, живя у своих друзей или зарабатывая свой хлеб, как это было, когда я служил у сикха, я избавил полковника-сахиба от больших расходов.

Губы Махбуба скривились под хорошо подстриженными мусульманскими усами.

-- Что такое несколько рупий,-- патхан небрежно махнул разжатой ладонью,-- для полковника-сахиба? Он тратил их с определенной целью, а вовсе не из любви к тебе.

-- Об этом,-- медленно произнес Ким,-- я знал давным-давно.

-- Кто сказал тебе?

-- Сам полковник-сахиб. Не во многих словах, но достаточно понятно для тех, у кого голова не глиняная. Да, он сказал мне это в поезде, когда мы ехали в Лакхнау.

-- Пусть так. Тогда я больше скажу тебе, Друг Всего Мира, хотя, говоря об этом, я рискую головой.

-- Твоя голова была в моей власти,-- сказал Ким с глубоким удовлетворением,-- еще в Амбале, когда меня побил мальчишкабарабанщик и ты посадил меня к себе на коня.

-- Говори яснее. Пусть весь мир лжет, кроме тебя и меня. Ибо твоя жизнь также в моей власти. Вздумай я здесь только пальцем шевельнуть...

-- И это известно мне,-- сказал Ким, поправляя горящий уголек в наполненной табаком чашечке хукки.-- В этом крепкая связь между нами. По правде говоря, твоя власть больше моей, ибо кто станет искать мальчика, забитого до смерти или брошенного в придорожный колодец! С другой стороны, множество людей и здесь, и в Симле, и за Горами спросят: "Что случилось с Махбубом Али?" если его найдут мертвым среди его коней. Полковник-сахиб тоже обязательно будет наводить справки. Но опять-таки,-- Ким сделал лукавую гримасу,-- он не станет дознаваться слишком долго, не то люди скажут: "Какое полковнику-сахибу дело до этого барышника?" Но я, останься я в живых...

- Но ты обязательно умер бы...

- Возможно, но, повторяю, останься я в живых, один я знал бы, что кто-то пришел ночью, быть может под видом обыкновенного вора, в каморку Махбуба Али в караван-сарае и там убил его, до или после того, как тщательно обшарил его седельные сумы и заглянул в подошвы его туфель. Можно ли сообщить такую новость полковнику или он скажет мне (я не забыл, как он послал меня за портсигаром, которого нигде не оставлял): "Что мне за дело до Махбуба Али?".

Густое облако дыма поднялось вверх. Наступило продолжительное молчание; потом Махбуб Али заговорил с восхищением:

-- И с такими мыслями в голове ты ложишься спать и встаешь среди всех этих сахибовских сынков в мадрасе и кротко обучаешься у своих учителей?

-- На то есть приказ,-- мягко ответил Ким.-- Кто я такой, чтобы оспаривать приказ?

-- Ты настоящий сын Иблиса,-- промолвил Махбуб Али.-- Но что это за история с вором и обыском?

-- Я был ее свидетелем,-- сказал Ким,-- в ту ночь, когда мы с моим ламой лежали рядом с твоей каморкой в Кашмирском караван-сарае. Дверь была не заперта, что, как мне кажется, у тебя не в обычае, Махбуб. Вошел человек, уверенный, что ты вернешься не скоро. Я приложил глаз к дырке от сучка в доске. Он, казалось, искал чтото, не циновку, не стремена, не уздечку, не медную посуду, а чтото маленькое и хорошо припрятанное. Иначе к чему бы ему поддевать лезвием ножа подошвы твоих туфель?

-- Ха!-- Махбуб Али улыбнулся мягкой улыбкой.-- И видя все это, какую же сказку сочинил ты себе, Источник Правды?

-- Никакой. Я положил руку на амулет, который всегда висит у меня на груди, и, вспомнив о родословной одного белого жеребца, которую извлек из куска мусульманской лепешки, ушел в Амбалу, понимая, что мне дали важное поручение. В тот час, пожелай я только, не уцелеть бы твоей голове. Стоило мне сказать тому человеку: "Вот у меня бумага насчет какой-то лошади, я не могу прочесть ее!" и тогда?-- Ким исподлобья взглянул на Махбуба.

-- После этого ты успел бы только два раза выпить воды, ну, может быть, три раза. Не думаю, чтобы больше трех,-- просто ответил Махбуб.

-- Верно. Я немного подумал и об этом, но больше всего я думал о том, что люблю тебя, Махбуб. Потом я, как ты знаешь, отправился в Амбалу, но (и этого ты не знаешь) я лежал, спрятавшись в садовой траве, чтобы посмотреть, как поступит полковник, прочитав родословную белого жеребца.

-- Что же он сделал?-- спросил Махбуб Али, ибо Ким умолк.

-- А ты передаешь новости по любви или продаешь их?-спросил Ким.

-- Я продаю и... покупаю.-- Махбуб вынул из-за кушака монету в четыре аны и протянул ее.

-- Восемь!-- сказал Ким, машинально подчиняясь инстинкту восточного корыстолюбия. Махбуб рассмеялся и спрятал монету.

-- Уж очень просто торговать на этом рынке. Друг Всего Мира. Скажи мне по любви. Жизнь каждого из нас в руках другого.

-- Хорошо. Я видел, как джанги-лат-сахиб приехал на большой обед. Я видел его в кабинете Крейтона-сахиба. Я видел, как оба читали родословную белого жеребца. Слышал даже, как отдали приказ начать великую войну.

-- Ха!-- Махбуб кивнул головой, и в глубине его глаз зажегся огонек.-- Игра сыграна хорошо. Та война теперь кончилась, и мы надеемся, что зло увяло раньше, чем успело расцвести,-- благодаря мне и... тебе. А что ты делал потом?

-- Я, так сказать, превратил эти новости в крючок, на который ловил себе пищу и почет среди жителей той деревни, где жрец опоил моего ламу. Но я отобрал у старика кошелек, и брахман ничего не нашел. Поэтому наутро он был очень сердит. Хо! Хо! Еще раз я использовал эти новости, когда попал в руки белого полка, у которого есть Бык.

-- Это было глупо,-- Махбуб нахмурился.-- Новости не для того, чтобы швыряться ими, как навозом, но для того, чтобы пользоваться ими бережливо, как бхангом.

-- Теперь я это понял, да и пользы это не принесло мне никакой. Но все это было очень давно.-- Он махнул тонкой коричневой рукой, как бы отметая от себя воспоминания,-- а с тех пор, особенно по ночам, лежа в мадрасе, под панкхой, я многое передумал.

-- Можно ли спросить, к чему пришел в своих думах небеснорожденный?-- с изысканным сарказмом промолвил Махбуб, поглаживая красную бороду.

-- Можно,-- ответил Ким ему в тон.-- В Накхлао говорят, что сахиб не должен признаваться черному человеку в своих ошибках.

Махбуб быстро сунул руку за пазуху, ибо назвать патхана "черным человеком" (кала адми)-- значит кровно оскорбить его. Потом он опомнился и рассмеялся.

-- Говори, сахиб, твой черный человек слушает.

-- Но,-- сказал Ким,-- я не сахиб и признаю, что сделал ошибку, когда в тот день, в Амбале, проклял тебя, Махбуб Али, решив, что патхан меня предал. Я был глуп, но ведь тогда меня только что поймали и мне хотелось убить этого мальчишку-барабанщика низкой касты. А теперь, хаджи, я говорю, что ты хорошо сделал, и вижу перед собой открытую дорогу к хорошей службе. Я останусь в мадрасе, пока не выучусь.

-- Хорошо сказано. В этой Игре особенно важно выучиться определять расстояния, знать числа и уметь обращаться с компасами. В Горах один человек ждет тебя, чтобы показать тебе все это.

-- Я буду учиться у них с одним условием, чтобы время мое оставалось в полном моем распоряжении, когда мадраса закрыта. Попроси об этом полковника.

-- Но почему не попросить полковника на языке сахиба?

-- Полковник -- слуга правительства. Его посылают туда и сюда, и он должен заботиться о своем собственном повышении. (Видишь, как много я уже узнал в Накхлао.) Кроме того, полковника я знаю всего три месяца, а с неким Махбубом Али знаком шесть лет. Так вот! В мадрасу я пойду. В мадрасе я буду учиться. В мадрасе стану сахибом, но, когда мадраса закрыта,- я должен быть свободным и бродить среди своих людей. Иначе я умру.