Ким - Редьярд Киплинг

-- Кто она? Ты сахиб. Значит, еще не дорос, чтобы заниматься такими проказами.

-- О, она? Она дочь одного учителя полковой школы в военном поселке. Он два раза бил меня за то, что я в этом платье перелез через их стену. А теперь я хочу пойти туда в одежде мальчикасадовника. Старики очень ревнивы.

-- Это верно. Не шевелись, пока я мажу тебе лицо соком.

-- Не слишком черни, найкан. Мне не хочется показаться ей какимнибудь хабаши (негром).

-- О, любовь не обращает внимания на такие вещи. А сколько ей лет?

-- Лет двенадцать, я думаю,-- ответил бессовестный Ким,-и грудь помажь. Возможно, отец ее сорвет с меня одежду, и если я окажусь пегим...-- он расхохотался.

Девушка усердно работала, макая тряпичный жгут в блюдечко с коричневой краской, которая держится дольше, чем сок грецкого ореха.

-- А теперь пошли купить мне материи для чалмы. Горе мне, голова моя не выбрита! А он, может, сорвет с меня чалму.

-- Я не цирюльник, но постараюсь. Ты родился, чтобы разбивать сердца! И все это переодеванье ради одного вечера? Имей в виду, что краска не смывается.-- Она тряслась от хохота так, что браслеты на руках и ногах ее звенели.-- Но кто мне заплатит за это? Сама Ханифа не дала бы тебе лучшей краски.

-- Уповай на богов, сестра моя,-- важно произнес Ким, морща лицо, когда краска высохла.-- К тому же, разве тебе приходилось когданибудь так раскрашивать сахиба?

-- В самом деле, не приходилось. Но шутка не деньги.

-- Она много дороже денег.

-- Дитя, ты, бесспорно, самый бесстыдный сын шайтана, которого я когда-либо знала, если такими проделками отнимаешь время у бедной девушки, а потом говоришь: "Разве шутки тебе не достаточно?" Далеко ты пойдешь в этом мире.-- Она шутливо поклонилась ему, как кланяются танцовщицы.

-- Все равно. Поторопись и побрей мне голову.-- Ким переминался с ноги на ногу, глаза его горели весельем при мысли о чудесных днях впереди. Он дал девушке четыре аны и сбежал с лестницы как настоящий мальчик-индус низкой касты. Следующий визит его был в харчевню, где он, не жалея средств, устроил себе роскошный и жирный пир.

На платформе Лакхнауского вокзала он видел, как молодой деКастро, весь покрытый лишаями, вошел в купе второго класса. Ким снизошел до третьего класса, где стал душой общества. Он объяснил пассажирам, что он помощник фокусника, который покинул его, больного лихорадкой, и что он догонит своего хозяина в Амбале. По мере того как в вагоне менялись пассажиры, он варьировал свой рассказ, украшая его ростками расцветающей фантазии, тем более пышной, что он так долго лишен был возможности говорить с туземцами. В ту ночь во всей Индии не было существа счастливее Кима. В Амбале он вышел и, хлюпая по мокрым полям, побрел на восток к деревне, где жил старый военный.

Около этого времени полковник Крейтон, находившийся в Симле, получил из Лакхнау телеграмму, извещавшую его, что молодой О'Хара исчез. Махбуб Али был в городе, где продавал лошадей, и как-то раз утром полковник рассказал ему всю историю, когда они вместе скакали вокруг Анандельского скакового поля.

-- О, это пустяки,-- промолвил барышник,-- люди подобны лошадям. Они иногда нуждаются в соли, и если в кормушках соли нет, они слизывают ее с земли. Он на некоторое время вернулся на Дорогу. мадраса ему надоела. Я знал, что так будет. В другой раз я сам возьму его с собой на Дорогу. Не надо беспокоиться, Крейтон-сахиб. Он подобен пони, которого готовили для поло, а тот вырвался и убежал учиться игре в одиночку. -- Так вы думаете, он не умер?

-- Лихорадка может убить его. Ничто другое мальчишке не грозит. Обезьяна с деревьев не падает.

На другое утро на том же поле Махбуб подъехал на жеребце к полковнику.

-- Все вышло так, как я думал,-- сказал барышник.-- Во всяком случае, он проходил через Амбалу, а там, узнав на базаре, что я здесь, написал мне письмо.

-- Читай,-- произнес полковник со вздохом облегчения. Нелепо, что человек его общественного положения мог интересоваться маленьким туземным бродягой, но полковник помнил о беседе в поезде и не раз в продолжение немногих минувших месяцев ловил себя на размышлениях об этом странном, молчаливом, умеющем владеть собой мальчике. Конечно, его побег был верхом дерзости, но доказывал, что у него достаточно находчивости и мужества.

Глаза Махбуба сверкали, когда он остановился на самой середине небольшой узкой лощины, куда никто не мог приблизиться незамеченным.

"Друг Звезд, он же и Друг Всего Мира"...

-- Что такое?

-- Так прозвали его в Лахоре. "Друг Всего Мира позволяет себе отправиться в свои родные места. Он вернется в назначенный день. Пусть перешлют чемодан и сверток с постелью, а если была вина, пусть рука дружбы отведет в сторону бич бедствия"... Тут есть еще кое-что, но...

-- Ничего, читай.

- "Некоторые вещи неизвестны тем, которые едят вилками. Лучше есть обеими руками некоторое время. Скажи слова увещевания тем, кто не понимает этого, так, чтобы возвращение оказалось благополучным!" Ну. выражения эти, конечно, работа писца, но заметь, как умно сумел мальчик объяснить все дело, так что никто ничего не поймет, кроме тех, которые знают, о чем идет речь!

-- Так значит рука дружбы стремится отвратить бич бедствия?-- рассмеялся полковник.

-- Заметь, как мальчик умен. Он вернулся на Дорогу, как я говорил. Однако еще не зная, какое у тебя ремесло...

-- В этом я не вполне уверен,-- пробормотал полковник.

-- Он обращается ко мне, чтобы помирить нас обоих. Ну, разве он не умен? Он говорит, что вернется. Он только совершенствует свои знания. Подумай, сахиб! Он три месяца провел в школе. А он не привык к таким удилам. Что касается меня, я радуюсь: пони учится игре.

-- Да, но в другой раз он не должен бродить в одиночку.

-- Почему? Он бродил в одиночку, прежде чем попал под покровительство полковника-сахиба. Когда он войдет в Большую Игру, ему придется бродить одному -- одному и с опасностью для жизни. Тогда, если он плюнет или чихнет, или сядет не так, как люди, за которыми он следит, его могут убить. Зачем же ему мешать теперь? Вспомни, что говорят персы: шакала, что бродит в пустынях Мазандерана, поймают одни лишь собаки Мазандерана.

-- Верно. Это верно, Махбуб Али. И если он не попадет в беду, я ничего лучшего не желаю. Но с его стороны это большая дерзость.

-- Он даже не пишет мне, куда идет,-- сказал Махбуб.-- Он не дурак. В свое время он найдет меня. Пора целителю жемчугов взять его в свои руки. Он зреет слишком скоро для сахиба.

Месяцем позже это предсказание исполнилось буквально. Махбуб уехал в Амбалу за новой партией лошадей, и Ким встретил его на Калкской дороге, в сумерках, ехавшего верхом в одиночестве, попросил у него милостыню, был обруган и ответил по-английски. Поблизости не было никого, кто мог бы услышать изумленное восклицание Махбуба.

-- Охо! Да где же ты был?

-- Там и здесь, здесь и там.

-- Стань под дерево на сухое место и рассказывай.

-- Некоторое время я жил у одного старика недалеко от Амбалы, потом в одной знакомой семье в Амбале. С одним человеком из этой семьи я поехал на юг, в Дели. Вот чудесный город! Потом я правил волом одного т ели (маслодела), который ехал на север, но тут я услышал, что в Патияле большой праздник; туда я и отправился с одним пиротехником. Вот был великий праздник! (Ким погладил себя по животу.) Я видел раджей, видел слонов в золотых и серебряных попонах: все фейерверки зажгли сразу, так что одиннадцать человек убило и моего пиротехника тоже, а меня взрывом ударило о палатку, но я не ушибся. Потом я вернулся на железную дорогу с одним всадником-сикхом, которому служил конюхом за хлеб. И вот я здесь.

-- Шабаш!-- произнес Махбуб Али.

-- Но что говорит полковник-сахиб? Я не хочу быть избитым.

-- Рука дружбы отвратила бич бедствия, но в другой раз ты пойдешь на Дорогу уже вместе со мной. А так поступать еще рано.

- Для меня достаточно поздно. В мадрасе я выучился немного читать и писать по-английски. Скоро я буду настоящим сахибом.

-- Слушайте вы его!--расхохотался Махбуб, глядя на мокрую фигурку, плясавшую на сырой земле под дождем.-- Салам, сахиб,-и он насмешливо поклонился.-- Ну как, надоела тебе Дорога или хочешь пойти со мной в Амбалу и совершить обратный путь с лошадьми? -- Я пойду с тобой, Махбуб Али.

ГЛАВА VIII

Жизнь меня кормит,

растит земля,

Славлю обеих их.

Но выше Аллах,

создавший два

Разных лика моих.

Обойдусь без рубашек,

слуг,

Хлеба, трубки,

родных,

Лишь бы мне не

лишиться двух

Разных ликов моих.

Двуликий человек

-- В таком случае, бога ради, смени синюю на красную,-сказал Махбуб, намекая на индуистскую окраску кимовой чалмы, непристойную с его точки зрения. Ким отпарировал старинной поговоркой:

-- Я сменю и веру, и постель, но оплатишь это ты. Торговец расхохотался так, что чуть не свалился с лошади. Переодевание было совершено в лавке, на окраине города, и Ким, если не внутренне, то наружно, превратился в мусульманина.