Тайфун над пограничной заставой - Георгий Метельский

— Что же мне делать? — в отчаянии крикнул Бочкарев.

— Прежде всего не утрачивать веры в благополучный исход. Вот сделаем операцию...

— Но вы же не можете вылететь?

— Не могу. Операцию сделаете вы! Сейчас. Не теряя ни одного часа... Еще раз повторяю: слушайте меня внимательно и записывайте. В вашей аптечке должны быть марганцовка, йод, перекись водорода. Так?

Бочкарев машинально кивнул головой.

— Прокипятите клеенку и простыню и расстелите их на столе, где будет лежать больная. Вскипятите острый нож, после чего кончик его прокалите докрасна на огне. Нож будет вашим скальпелем... Вы записываете?

— Записываю, доктор.

— Тщательно вымойте руки с мылом, оботрите их спиртом, а ногти — йодом. Только после этого вы можете приступить к операции.

— Без анестезии? — ахнул Бочкарев.

— Нога на этой стадии болезни не так уж чувствительна. Но потерпеть, пожалуй, придется. Слушайте далее. Настойкой йода два раза смажьте кожу больной по всей голени... Забыли, что такое голень? Ну, от колена до щиколотки. Поняли? После этого возьмите нож и сделайте четыре надреза от коленного сустава до лодыжек по передней и задней поверхности голени. Надрезы должны быть глубокими, до мышц. Вы поняли меня, Бочкарев? Не бойтесь! Вы увидите, что мышцы через рану будут выпухать, и будет течь отечная жидкость. Крови не должно быть, но если она появится, прижгите кровоточащее место раскаленным кончиком ножа. Следовательно, вам надо иметь два ножа, одним вы будете резать, другой должен быть раскален и лежать наготове. На этом первая и основная часть операции заканчивается.

— Но кто же ее сделает, кто? — упавшим голосом спросил Бочкарев.

— Вы! Если у вашей жены нет на заставе более близкого ей человека! — жестко ответил доктор. — Теперь надо обработать рану. Откройте стерильные бинты, они тоже должны быть в вашей аптечке. Смочите их в перекиси водорода, вложите в рану и через минуту уберите, после чего промойте рану еще раз. Не жалейте перекиси, Бочкарев! Потом смочите марлю в слабом, чтобы не было ожога, растворе марганцево-кислого калия и оставьте марлю ,в ране. После этого забинтуйте ногу, только не туго, и положите на подушку. Теперь все. Да, забыл, дайте больной крепкий кофе и сто грамм водки. Вы все поняли?

— Кажется, все, — неуверенно ответил Бочкарев.— Но я записал.

— Все будет хорошо. Бочкарев, не отчаивайтесь! Но при одном условии: операцию надо начать как можно скорее... Я сейчас договорюсь с полковником, чтобы на это время нам обеспечили надежную связь. Не мешкайте. И желаю вам успеха!..

Бочкарев забыл поблагодарить доктора. Он ошалело смотрел на исписанный лист бумаги, с трудом разбирая слова.

— Санинструктора ко мне!

Санинструктор Потапенко, крупный, с рыжими волосами в круглых очках, пришел очень быстро.

— Вам на наших медкурсах приходилось делать какие-нибудь операции? — спросил Бочкарев. — Ну хотя бы вскрывать нарыв?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант. Не приходилось, — он смущенно потупился.

— Ладно, Потапенко. Приготовьте срочно... — Бочкарев заглянул в свои записи... — перекись водорода, слабый раствор марганцовки, настойку йода, стерильные бинты... кажется, все.

— Это для Антонины Кирилловны? — задал нелёпый вопрос Потапенко.

— Да. Будем делать операцию... Выполняйте! — Бочкарев снова нажал на кнопку звонка. — Дежурный, разыщите старшину, пусть немедленно зайдет.

Стародубцев вошел весь залепленный снегом и закоченевший.

— Ну и погодка, черт бы ее побрал... Вызывали, товарищ старший лейтенант?

Бочкарев кивнул.

— Садитесь, Иван Иванович... В общем, такое дело, — начальник заставы тяжело вздохнул и вдруг жалко, болезненно улыбнулся. — У Тони газовая гангрена, и нужна немедленно операция. Я только что разговаривал с доктором Седых...

И Бочкарев передал старшине содержание разговора.

— Понимаете, Иван Иванович, ждать нельзя, все надо делать сейчас, иначе будет поздно. Умрет Антонина Кирилловна...

— -Ладно, товарищ старший лейтенант. Тогда не будем терять времени и займемся подготовкой. Значит, перво-наперво надо прокипятить клеенку и простыню. Это Надежда Петровна мигом сделает.

— Иван Иванович, дорогой, как вы думаете, кто может взяться за операцию? Я, честное слово, не могу. Я курицу ни разу не резал, не то, что человека... по живому...

— Давайте, товарищ старший лейтенант, спросим у личного состава.

— То есть, как спросим? — Бочкарев недоуменно посмотрел на него.

— А очень просто. Выстроим в коридоре тех, кто есть, и спросим. Может, кто умеет или уверенность в себе чувствует, чтобы пойти на риск. Что мы теряем?

— Хорошо, давайте попробуем. Только надо все это очень быстро.

— А мы по тревоге. Не возражаете?

На заставе оставалось восемнадцать человек, и все они выстроились перед дверью в канцелярию. Оттуда вышли Бочкарев и Стародубцев.

Пограничники чутьем догадывались, что их подняли по тревоге не как обычно, а по случаю болезни жены начальника. Радист слышал разговор Бочкарева с доктором, шепнул об этом своему другу, и через несколько минут вся застава знала, что положение Тони очень тяжелое и что она умрет, если сейчас не сделать операцию.

— Вольно, товарищи... — тихо сказал Бочкарев, остановившись перед строем. — На этот раз я обращаюсь к вам по глубоко личному делу. Как вы знаете, Антонина Кирилловна тяжело больна, больше того... — тут его голос почти сорвался, и он с трудом овладел собой. — Больше того, она при смерти, и спасти ее может только немедленная операция: надо сделать четыре разреза на больной ноге. Хирург, и это вы тоже хорошо знаете, прилететь не может... И я в данном случае не как начальник заставы, а как муж Антонины Кирилловны, как человек, потрясенный горем, обращаюсь к вам с просьбой: есть ли среди вас кто-нибудь, кто мог бы сделать операцию...

Наступило долгое, тягостное молчание.

Бочкарев обводил всех тяжелым, ждущим ответа взглядом. Но что могли ответить они, эти восемнадцать молодых людей, приехавших сюда прямо со школьной скамьи? Чем могли помочь они, не имевшие жизненного опыта юнцы, лишь здесь, на далекой заставе, учившиеся жить? И они молчали. Им было очень трудно в эту тяжелую минуту, они всем сердцем хотели помочь и Антонине Кирилловне, и Бочкареву, но сказать «Да», взвалить на себя такую ответственность они не решались.

Бочкарев остановился взглядом на Константинове, на Гоберидзе, на Потапенко, на других, но все они не выдерживали его взгляда и опускали глаза.

— Понятно... Разойдись! — тихо скомандовал начальник заставы.

— Нет, стойте! — вдруг раздался голос Надежды Петровны, и она, простоволосая, в накинутой на плечи шали, вошла в коридор. — Я тут за дверью была и все слышала. Так вот, перед всем личным составом говорю: я сделаю операцию! Только двух помощников мне сейчас выделите. Чтоб крови не боялись. Есть такие?

Первым вышел из строя Константинов, за ним сражу же еще пятеро. Надежда Петровна внимательно оглядела каждого, будто видела впервые, и отобрала двоих — Потапенко и Константинова.

Через час к операции все было готово. За это время состояние Тони резко изменилось. Еще так недавно она без умолку болтала, строила радужные планы на будущее, а сейчас лежала молча, безжизненно, ни на что не реагируя и не откликаясь.

— Сейчас мы тебе поможем, милая ты моя. Ты только не бойся, все обойдется, образуется, — ласково сказала Надежда Петровна. Она надела белый халат, повязала голову косынкой, чтобы не мешали волосы, и стояла, подняв кверху руки, как хирург.

Горела паяльная лампа, и на белом стерильном бинте лежали два ножа. Рядом на тумбочке стояли флаконы с лекарствами. У телефона сидел взъерошенный Бочкарев и повторял вслух указания доктора.

— Михал Михалыч спрашивает, есть ли нашатырный спирт? Что, нету? Срочно кто-нибудь за нашатырем!

Константинов и Потапенко, тоже в халатах, перенесли Тоню на раздвинутый обеденный стол (последний раз его раздвигали, когда здесь были в гостях геологи). Стол был покрыт сначала клеенкой, а поверх — влажной еще простыней.

— Антонина Кирилловна, не бойтесь, больно не будет, ни капельки не будет больно, — пробормотал Константинов. Он знал, что будет больно, и сказал так, чтобы подбодрить не только ее, но и себя. Но Тоня ничего не услышала, ее бледное, похожее на маску лицо оставалось неподвижным.

— Значит, тут и тут... — Надежда Петровна посмотрела на Бочкарева и показала, где она собирается делать надрезы.

Бочкарев приподнялся, не отнимая уха от трубки, и кивнул.

— Да, тут... Доктор говорит, что пора начинать.

В дверях стоял старшина и, высунув голову, смотрел на происходящее. Сзади него переминались с ноги на ногу несколько пограничников — все, кто был свободен в это время.

Надежда Петровна глубоко вздохнула и, окунув ватный тампон в посуду с кодом, густо смазала им Тонину ногу. Затем чуть помедлила, взяла в руку нож и, поджав губы, полоснула им вдоль ноги — от колена до щиколотки. Из раны потекла прозрачная желтоватая жидкость.