История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5 - Джованни Казанова

После того, как мадам д'Юрфе познакомила меня со всеми своими персонажами, я сказал, что буду обедать у нее, когда ей будет угодно, но всегда только с ней самой тет-а-тет, за исключением ее родственников и Сен-Жермена, чье красноречие и фанфаронады меня забавляли. Этот человек, который часто приходил на обеды в лучшие дома Парижа, там не ел. Он говорил, что его жизнь зависит от пищи, которую он употребляет, и ему с удовольствием уступали, потому что его рассказы составляли душу обеда.

Я все лучше узнавал м-м д'Юрфе, которая считала меня настоящим и преданным адептом под маской человека легкомысленного; но она укрепилась в этой ложной идее пять или шесть недель спустя, когда спросила у меня, расшифровал ли я манускрипт, где описан процесс Великого Созидания. Я сказал, что расшифровал его и, соответственно, прочел, и что я его ей верну, дав слово чести, что не скопирую его.

— Я не нашел там, — сказал я ей, — ничего нового.

— Кроме ключа, месье, извините, если я говорю о вещи невозможной.

— Хотите, мадам, чтобы я назвал вам ваш ключ?

— Сделайте одолжение.

Я выдал ей слово, не относящееся ни к одному языку, и увидел на ее лице удивление. Она сказала, что это за гранью ее понимания, потому что она полагала себя единственной хозяйкой этого слова, которое хранила в памяти и никогда не писала.

Я мог сказать ей правду, что само вычисление, которое послужило мне для расшифровки манускрипта, позволило мне понять это слово, но мне пришел в голову каприз сказать, что некий Гений открыл мне его. Эта ложная доверительность привела к тому, что м-м д'Юрфе стала моей верной адепткой. С этого дня я стал для нее непререкаемым авторитетом, и я злоупотреблял своей властью. Каждый раз, когда я об этом вспоминаю, я чувствую себя удрученным и пристыженным, и сейчас каюсь в этом, чувствуя себя обязанным писать правду в этих Мемуарах. Великое заблуждение м-м д'Юрфе состояло в том, что она верила в возможность входить в общение с духами, которых называют элементарными. Она готова была отдать все, чтобы этого достичь, и знакомилась с разными обманщиками, которые вводили ее в заблуждение, обещая указать дорогу. Теперь, видя перед собой меня, который дал ей столь очевидное свидетельство своей учености, она решила, что достигла своей цели.

— Я не знала, — сказала она мне, — что ваш Гений обладает властью заставить моего открыть ему свои секреты.

— Нет нужды его заставлять, потому что он знает все в силу свойств своей собственной природы.

— Знает ли он также и то, что я храню как секрет в своей душе?

— Разумеется, и он должен мне это сказать, если я его расспрошу.

— Можете ли вы спрашивать, когда захотите?

— В любой момент, если у меня есть бумага и чернила; и даже я могу спрашивать его через вас, сообщив вам его имя. Мой Гений зовется Паралис. Задайте ему письменный вопрос, как если бы вы обращались к смертному; спросите у него, как я мог расшифровать ваш манускрипт, и вы увидите, как я заставлю его вам ответить.

М-м д'Юрфе, дрожа от радости, задала свой вопрос; я обратил его в числа, затем, как всегда, составил пирамиду и извлек ответ на ее письменный вопрос. Этот ответ состоял только из согласных, но с помощью второй операции я доставил ей гласные, которые она расставила, и вот — ответ, абсолютно ясный, который ее поразил. Она видит перед глазами слово, необходимое для расшифровки своего манускрипта. Я ушел от нее, унося с собой ее душу, ее сердце, ее ум и все, что у нее оставалось от здравого смысла.

Глава VI

Ошибочные и противоречивые представления м-м д'Юрфе о моем могуществе. Мой брат женится; проект, зародившийся в день его свадьбы. Я еду в Голландию по финансовым делам правительства. Я получаю урок от еврея Боаза. Г-н д'Аффри. Эстер. Другой Казанова. Я встречаю Терезу Имер.

Принц Тюренн выздоровел от ветряной оспы, граф де Ла Тур д'Овернь его покинул и, зная склонность своей тетки к абстрактным наукам, не был удивлен, что я стал ее единственным другом. Я виделся с ним на наших обедах с удовольствием, как и со всеми его родственниками, чье благородное отношение ко мне меня радовало. Это были его братья г-н де Понкарр и г-н де Виарм, который был в эти дни избран Прево торговцев, и его сын, о котором я, кажется, уже говорил. М-м дю Шатле была его дочь, но судебный процесс сделал их непримиримыми врагами, и о ней не говорилось ни слова.

Ла Тур д'Овернь должен был днями присоединиться к своему Болонскому полку в Бретани, и мы обедали вместе почти каждый день. Прислуга Мадам смотрела на меня как на ее мужа; они говорили, что я должен им быть, полагая, что тем оправдываются долгие часы, которые мы проводили вместе. М-м д'Юрфе, считая меня богатым, вообразила, что я участвую в лотерее Эколь Милитер только для маскировки.

Я обладал, по ее мнению, не только философским камнем, но и свободным общением со всеми элементарными духами. Соответственно, она считала меня способным сотрясать землю, составлять счастье или несчастье всей Франции, и относила мою склонность скрывать свои возможности лишь к оправданному опасению ареста и заключения под стражу, что, по ее мнению, стало бы неизбежным, как только министр узнал бы о моих способностях. Эти ее нелепые представления происходили от откровений, которые ей внушал ее Гений ночами, и которые ее экзальтированная фантазия заставляла считать реальными. Пересказывая мне их с полнейшей искренностью, она сказала однажды, что Гений убедил ее в том, что, поскольку она женщина, я не могу предоставить ей возможность общения с духами, но что я могу, с помощью известной мне операции, переместить ее душу в тело ребенка мужского пола, рожденного от философического соединения бессмертного со смертной, либо смертного с существом женского рода божественной природы.

Поощряя такие безумные представления этой дамы, я не считал, что я ее обманываю, потому что они у нее уже сложились, и было невозможно пытаться ее разубедить. Если бы, как порядочный человек, я сказал бы ей, что все ее идеи абсурдны, она бы мне не поверила, поэтому я решил оставить все как есть. Я мог только получать удовольствие, продолжая позволять считать себя самым великим из розенкрейцеров и самым могущественным из людей дамой, связанной со всем, что было самого высокого во Франции, и, кроме того, обладающей не только состоянием, но и земельной рентой в 80 тысяч ливров и домам в Париже. Я ясно видел, что она не может мне ни в чем отказать, и хотя я не вынашивал никаких планов завладеть этими богатствами ни полностью, ни частично, я не чувствовал в себе сил отказаться от этой власти.

М-м д'Юфрэ была скупа. Она тратила не более тридцати тысяч ливров в год, и пускала в оборот на бирже свои сбережения, что их удваивало. Ее агент скупал ее бумаги, когда они падали, и продавал, когда они росли. Поэтому ее портфель в значительной степени возрастал. Она говорила мне неоднократно, что готова все отдать, лишь бы стать мужчиной, и что она знает, что это зависит от меня.