Дублерша для жены - Марина Серова

— Вот именно, — сказала я.

— Но у него, насколько я знаю, ключей нет, — заметил Сережа. — Я имею в виду, конечно, папашу Алины, а не Кума. Потому что эту квартиру Алина покупала сама, хоть и на папашины деньги. А она, насколько я знаю, отцу не особенно доверяла и потому предпочитала, чтобы он не имел доступа к ее, так сказать, частной жизни.

— А у самой Алины ключи есть? Вот сейчас — у нее есть ключи?

— Где, в Австрии? Понятно, что есть. Но ведь не предполагать же, в самом деле, что этот парень, что тут был, скатался, значит, Австрию, спер у Алины или ее охранник? ключи и приехал сюда. Глупости! В общем, темное дело. Плохо, что ты его упустила.

— Ладно, Алина и ее охранник отпадают, — сказала я. — Но ведь кто-то подослал же сюда этого типа, и он ожидал сначала в квартире, потом у подъезда. Кстати, ведь не факт, что Леонард Леонтьевич приехал бы ночевать сюда. А он — ждал. Откуда он узнал, что Эллеру взбредет в голову поехать именно сюда? Гадал на кофейной гуще? По наитию определил, случайно?

— Вот именно! — воскликнул Вышедкевич. Мне еще не приходилось видеть его в таком возбужденном состоянии. — Что-то много в последнее время случайностей! Сначала взрывается машина, в которую случайно села не Алина, а ее подружка Ира. Потом похищают прямо с улицы тебя, приняв за Алину же. Потом из Москвы случайно приезжает Кум. И теперь последняя случайность, с этим ниндзя, который непонятно как забрался в квартиру и упражнялся тут в стрельбе по зеркалам. Может, ему собственный внешний вид так не понравился, что он начал в отражение стрелять? Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же зеркала бить? Если ты урод, то разве это повод пенять на зеркало? Так и неча на него пенять, коли рожа крива!

— Эк ты зарядил, Сережа, — сказала я. — Ну чистый Демосфен. Или Цицерон.

А что касается того парня, то я только бороду его успела разглядеть. И снег на этой бороде. Здоровый он, однако, — я пощупала горло и болезненно поморщилась, — чуть из меня куру гриль не сделал.

— В смысле — поджарил?

— В смысле — чуть не выпотрошил!

— Понятно, — мрачно сказал Вышедкевич. — А вот наш общий работодатель, кажется, даже и не понял, что произошло. Почиет невинным сном младенца.

— Пора бы и нам последовать его примеру, — сказала я. — А то уже утро на носу, а мы еще глаз не сомкнули. Не знаю, как ты, а я ужасно спать хочу.

— Валяй, — без энтузиазма сказал Вышедкевич, — я на кухне посижу. Кофе попью. Все равно не засну ни хрена, я себя знаю.

— А по тебе и не скажешь, что ты такой нервный, — откликнулась я. — Особенно сложно было это предположить, когда ты выключатели ломал.

— Да ладно тебе. Иди уж спать.

Проснулась я около полудня. Первое, что я увидела, открыв глаза, — как Эллер, трезвый, помятый и мрачный, обнюхивает полупустой стакан, в котором бултыхались остатки бледно-зеленой жидкости.

— Похмеляемся, Лео-Лео? — произнесла я. — Что у вас в стакане?

— Рассол, — уныло сказал мэтр. — Только поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Это правда, что мне только что рассказал Сергей?

— Вы о ночном происшествии? Правда.

У меня до сих пор шея и рука побаливают, как он меня стиснул.

— Силач, значит, — грустно сказал Эллер, — и стрелял на поражение. Плохое кино.

— Да уж. И главное отличие от кино, что все на самом деле было. Вы уже говорили с Сергеем о ключах? Может, Леонард Леонтьевич, вы могли бы как-то прояснить этот вопрос?

— Да что я проясню? — махнул рукой он и, вздохнув, допил рассол. — Не знаю я.

У меня был один комплект ключей, и у Сережи тоже один, потом тебе сделали еще.

Кроме этих трех комплектов, еще два комплекта — у Алины и ее охранника Серова.

— А знаете что, Леонард Леонтьевич, — сказала я, — давайте узнаем у нее самой, на месте ли ее собственные ключи и Серова.

Ведь не могли же ключи, обнаружившиеся у ночного злоумышленника, возникнуть из ничего. Этот парень точно открыл дверь «родным» ключом или дубликатом. Вот позвоним сейчас Алине и узнаем. У нее же есть сотовый?

Эллер сглотнул и тихо отозвался:

— Есть, конечно.., только…

— Что?

— Мы не сможем дозвониться.

— Почему?

— Я велел ей отключить телефон, потому что.., по звонку не так сложно отследить, где она находится, и тогда, не дай бог…

— Не даст, — уверенно сказала я. — А позвонить все равно стоит.

— У меня руки дрожат, — внезапно сообщил Эллер.

— Номер набрать не сможете, что ли?

Так я сама наберу Диктуйте номер.

— Н-не помню. — Голос у Эллера стал деревянным, и он зябко передернул плечами, как будто находился не в теплой квартире, а на улице, где сейчас было минус двадцать. — За.., забыл.

— Странно, — произнесла я, — муж забыл номер жены. Это даже как-то., подозрительно.

Реакция на мои вполне невинные слова последовала неожиданная. Мне показалось, что усы Эллера зашевелились. Глаза свирепо округлились, с лица, как сорванная паутинная сетка, слетело страдальческое похмельное выражение, и Леонард Леонтьевич, рывком поднявшись из кресла, свирепо рявкнул:

— Подозрительно?! Что вы имеете в виду, Евгения Максимовна, а? Может быть, вы меня в чем-то подозреваете? Или думаете, что я нанял этого типа, дал ему ключи и приказал стрелять в себя? А может, я и Гену Калинина, грицынского прихлебателя, подговорил вас похитить и убить? Ну, пофантазируйте, Евгения Максимовна! У вас ведь, должно быть, богатая фантазия.

— Леонард Леонтьевич, — холодно сказала я. — Быть может, я допустила некоторую вольность в формулировках, но и ваше поведение совершенно недопустимо. По-моему, перенервничали мы с Сергеем, а отнюдь не вы. Ваша миссия в ночном происшествии свелась к функции недвижимости.

Кстати, когда вы вот так кричите, то напоминаете себя самого в вашем фильме девяносто четвертого года «Созвездие Пса», где-. вы играли старшего следователя НКВД. Кажется, у него еще была «говорящая» фамилия Мокрухин. Или я ошибаюсь?

Знаменитый режиссер сел обратно в кресло, подергал себя за усы и после длинной паузы ответил:

— Да. Ты права. Извини меня, Женя.

Погорячился. А что касается того, что я… гм.., запамятовал, то.., просто Алина незадолго до поездки сменила номер и взяла себе длинный, черт знает из скольких цифр.

И я ей редко звонил. Но я постараюсь номер вспомнить. А насчет того, что я так вспылил… Если ты считаешь, что нужно компенсировать мой срыв материально, то я готов…

— Да ладно уж, Леонард Леонтьевич, — махнула рукой я, — что вы! Не надо никаких компенсаций. Мы же не в Америке, чтобы крохоборствовать по самому незначительному поводу. А номер Алины мы узнаем.

Наверняка он у нее где-нибудь записан.

В случае чего — спросим у Бориса Оттобальдовича.

— Ты о номере Алининого мобильника? — спросил, входя в комнату, Вышедкевич. — Ну так я его прекрасно помню. А у Леонтьича вообще отвратительная память на цифры, он даже телефон «Скорой» не сразу вспомнит. Только Алина сейчас дрыхнет, наверное. Она вообще засоня редкая, вот Леонтьич не даст соврать. Часика через два звякнем, а сейчас, знаешь ли, нужно мотать в Багаево. На съемки.

— А Кум? — подал голос Эллер, и в нем слышалась отчаянная нерешительность. — Куму надо на долг собирать. Сейчас буду в Москву звонить, скажу своему риелтору, чтобы он квартиру продавал и дачу на Рублево-Успенском..

— Во-первых, Кума в Тарасове нет. Насчет того, вернулся ли он в Москву, не скажу. Но ведь он не ради тебя и твоего долга сюда заезжал. Наверняка хотел навестить сестру и Бжезинского. Они, воры, сентиментальные страшно. А насчет продажи недвижимости… Ты, конечно, как знаешь, Леонард Леонтьич, — отозвался Сережа Вышедкевич, — но я бы на твоем месте не спешил. У нас есть еще время.

— Как сказал Билли Боне, выпивая глоток рома, от которого его хватил удар и он умер, — мрачно пошутил мэтр.

— Ну уж прямо и умер! Ты, Леонтьич, не хандри. Есть у меня идейка, да только сейчас она не совсем ко времени. Позже изложу Точнее — напомню.

Бледный Эллер искоса взглянул на меня и проговорил:

— Ну напомни, напомни… Поехали уж, спасители!

Я наклонилась и подобрала с пола почему-то валявшуюся там фотографию. На ней была хохочущая Алина в компании щуплой невысокой девушки, в которой я при ближайшем рассмотрении узнала Иру Калинину, и высокого атлетичного парня, светловолосого и сероглазого. В нем я определила Колю Серова, знакомого мне по видеозаписи. Правда, на видеокассете в ракурс попадали несколько иные фрагменты Колиной анатомии. Не глаза и волосы.

Я перевернула фотографию и прочла стихотворные строки:

— «А в хриплом воздухе дрожа, не глядя вниз, молясь, волнуясь и боясь сорваться…»

Гм.., это кто, Гумилев, что ли?

— Льстишь ты ему, Женя, — настороженно глядя на меня, сказал Эллер. — Не Гумилев, конечно. Это Коли Серова стихи.

Он у нас поэт. Необычно, правда? Телохранитель, и вдруг — стихоплетничает.