На краю небытия. Философические повести и эссе - Владимир Карлович Кантор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я накинул теплую куртку, надел кепку (все же поземка), прошел провонявший подъезд, завернул за угол и очутился в мебельном.
«Тебе Витек? – спросил директор, стоявший у кассы. – Он в подсобке».
Я прошел насквозь комнату, заставленную образцами мебели для продажи: диваны, шкафы, столы, стулья и тому подобное. Войдя в подсобку, увидел Витька и трех работяг, сидевших за маленьким столиком в окружении разных частей мебельного гарнитура. Пахло стружками и мебельным лаком. Физиономии у них уже были алкогольно-красные. Около ноги Витька стояла бутылка «Жигулевского» пива. На полу валялись гвозди и шурупы. Когда я вошел, он как раз поднял ее и припал к горлышку. Я похлопал его по плечу.
«Слушай, тебе жена деньги отдала, а ты обещал наши законные две ручки к дверям. Мы ведь их оплатили».
«Не бз… – ответил этот субъект. – Сейчас отдам. Я ведь заходил к тебе, деньги забрал».
«Вот именно, поэтому я к тебе и пришел».
Витек встал, подошел к высокой стойке, порылся в коробке, стоявшей на ней, и извлек две ручки. Протянул мне:
«Держи. А что там был в твоей квартире за мужик, черноволосый, волосы как кепка? Вроде мудак или с… Баба-то у тебя нормальная, а этот мне отхамил. Но я до него доберусь, гад буду! Доберусь и порежу на хрен!»
«Это сын нашего соседа, Эрнеста Яковлевича. Только учти: за ним крутые могут быть. Он племянник двух известных налетчиков, их убили менты во время войны».
«Ладно, мое дело. Их уже нет. А дядька, мой хозяин, выручит, если что. Ну, ты иди, не мешай, я тут с ребятами, как видишь».
В этот момент кто-то вошел в подсобку и тронул меня за плечо:
«Вован! Ты еще здесь? Меня твоя Кларина послала. А то она тебя потеряла: ушел минут на пятнадцать, а уже час не приходишь. И еще без плаща».
Я давно замечал, что в компании алкоголиков или вообще выпивающих мужиков время закатывается в никуда, часы проходят незаметно. Но кто за мной зашел? Я обернулся: за плечо меня держал мой дворовый знакомец Адик, в хорошем сером демисезонном дорогом пальто, расстегнутом на все пуговицы, под ним был серый дорогой костюм. Пахло от него каким-то заморским питьем. Я сделал вид, что пытаюсь по запаху определить, что они пили.
«Кубинский ром, ничего другого приличного в нашей гребаной столице не найдешь. А то Эрик пьет такое!.. Я с ним раньше тоже это пил, теперь – нет».
Он полуобнял меня за плечи и повел к выходу. Мы вышли на улицу, и неожиданно от странной смеси, висевшей в воздухе – снежной поземки, мелких луж с запахом мокрого асфальта, выхлопных газов, кубинского рома из нутра Адика, остатков мебельного лака, которым только что дышали, – меня замутило так, что я остановился. Адик понял, что мне не очень, взял под руку, повел к подъезду, заговаривая зубы, отвлекая глупостями от дурноты:
«А ты прежних наших девочек не навещаешь? Помнишь Таньку из домика рядом с нашим? Ты еще с ней дружил, а я трахал. Она уже замужем побывала, но разошлась. Танька тебя вспоминает, я ведь ее иногда по-прежнему потрахиваю. Эти лягушки-простушки очень привязчивы. Ведь лягушки давно уже не царевны».
«А ведь были царевнами», – сказал я тихо.
Адик потряс своим толстым жабьим задом и хихикнул:
«Помнишь анекдот? “Сиди и не квакай!” – так иногда Иван-царевич напоминал жене о ее прошлом. Народ тоже не видит в лягушках царевен».
«Слушай, – вдруг остановился я, – лягушки лягушками, а куда ты тогда Сима отнес? Человек все же был. Его похоронили?»
«А пес его знает! Я трупешник к ментовке подложил и ушел. И никто потом не возникал. Закопали где-нибудь!»
Он недовольно нахмурился.
Мы подошли к моему подъезду. Там уже опять стояла аварийка. Канализационный люк был открыт, из машины в люк спускался брезентовый толстый рукав, слышалось чавканье отсасываемого дерма. Погода была промозглая. Меня снова замутило. А Адик неожиданно сказал:
«Не пойду я к Эрику, что-то устал от него. Танюшку вспомнил, заговорил о ней, и потянуло к ее мягким сисечкам. Хочешь, к тебе ее отправлю, ну не домой, понимаю, жена там, а у меня можете поваляться, она-то с охотой к тебе присосется. Пойдешь? Не сейчас, конечно. Через пару дней или когда решишься».
«Созвонимся», – неопределенным тоном сказал я.
Площадку перед домом, где стояли качели, покрыл снежок. В большой голубятне в углу двора сидели нахохлившиеся голуби. Голубятню в свое время, еще школьником, построил сосед с седьмого этажа, как раз под нашей квартирой. Он был двухметровый, тощий и всегда пьяный. Жил с маленькой женой, достававшей ему до подмышки, и толстой дочкой, ходили к нему алкаши. Один раз он заработал неясно как, но заработал деньги и купил легковушку, «Жигули». Даже остепенился на месяц. С гордой физиономией возил на машине жену и дочку. Потом он разбил машину и запил снова. Время от времени он таскался по квартирам, занимая деньги на опохмел. Вид был страшенный, лицо преступника. А потом исчез, мы не знали куда, пока не приехал похоронный автобус. Как выяснилось, его убили монтировкой по пьяному делу. Все это произошло в течение нескольких месяцев с того момента, как мы туда переехали. Жизнь на краю могилы.
В подъезде запах дерьма стал насыщенно густым. Я вошел в лифт. В лифте тоже пахло, довольно противно. Я вошел в квартиру, в прихожую. Из двери Эрнеста Яковлевича доносилось ворчание Эрика. Услышав хлопок входной двери, он вышел и, глядя на меня исподлобья немигающими глазами, как дракон из сказки, протянул мне руку. Я пожал руку и пробормотал, что Адик ушел домой. Эрик отмахнулся и приблизил свое лицо к моему:
«Да срать я хотел на Адика. Срок-то проходит. Что с документами? Собрал?»
«А ты что делал? Я-то собирал и собрал, а ты хоть пальцем пошевелил?» – вдруг выкрикнул я зло.
Мы прошли в мою комнату (я не хотел тревожить Кларину). На улице пару раз громыхнул канализационный
