Жатва - Тесс Герритсен

Доктор Роуботам вместе с ассистентом (оба в надлежащем хирургическом облачении и защитных очках) закончили торакоабдоминальный разрез. Он напоминал букву Y. Два диагональных разреза, идущие от плеч, соединялись в нижней части грудины. Дальше разрез становился вертикальным и охватывал всю брюшную полость вплоть до лобковой кости. Роуботам тридцать два года работал судмедэкспертом, и его было трудно чем-либо удивить или взволновать. Вот и сейчас, проводя вскрытие, он слегка скучал. Каждое свое действие он пояснял на диктофон. Диктофон включался и выключался ножной педалью. Голос у доктора Роуботама был монотонным. К этому моменту он удалил щит из ребер и грудины и обнажил грудную полость.

— Взгляни-ка, Слизень, — сказал он, обращаясь к Кацке.

Прозвище не имело ничего общего с внешностью детектива и его обликом. То и другое было весьма усредненным. Слизнем Кацку прозвали за неторопливость и невозмутимость. У его коллег даже была любимая шутка: «Если в Бернарда Кацку выстрелить в понедельник, к пятнице он отреагирует, но и то если разозлится».

Кацка подошел ближе, вгляделся в грудную полость. Его лицо, как и лицо патологоанатома, ничего не выражало.

— Висельник как висельник, — сказал он.

— Вот именно. Легкая степень плевральной гиперемии. Тоже не особо удивляет. Скорее всего, капиллярная утечка, наступившая вслед за кислородным голоданием. Вполне соответствует симптомам удушья.

— Тогда нам можно идти? — обрадовался Лундквист.

Он держался подальше от секционного стола. Лундквисту хотелось поскорее выбраться из прозекторской. Как и другим молодым сотрудникам отдела, ему хотелось настоящих дел. Любых, только настоящих. Лундквист считал недопустимой глупостью тратить время на какого-то самоубийцу.

Кацка стоял не шевелясь.

— Скажите, Слизень, неужели обязательно все досмотреть до конца? — спросил Лундквист.

— Вскрытие только началось.

— Ну что там особенного? Обычное самоубийство.

— То-то и оно, что не совсем обычное.

— Доктор Роуботам не нашел ничего интересного. Сами слышали.

— А ты не торопись с выводами. Лучше порассуждай. Человек среди ночи встает, одевается, садится в машину. Ведь не просто так он вылез из теплой постели, приехал в больницу и повесился на верхнем этаже.

Лундквист мельком взглянул на труп и снова отвернулся.

Роуботам с ассистентом удалили трахею, крупные сосуды и теперь занимались сердцем и легкими. Оба легких патологоанатом бросил в чашу пружинных весов. Чаша несколько раз качнулась и слегка скрипнула под тяжестью мертвых органов.

— Это ваш единственный шанс увидеть его внутренности, — сказал Роуботам, подбираясь скальпелем к селезенке. — Как только мы закончим вскрытие, тело сразу же передадут для погребения. Требование семьи.

— Есть особые причины? — спросил Лундквист.

— Еврейская традиция. У них принято хоронить незамедлительно. И все органы нужно вернуть в тело.

Роуботам бросил на весы отрезанную селезенку, равнодушно ожидая, когда стрелка прекратит дрожать.

Лундквист снял хирургический халат, обнажив мускулистые плечи. Эти мускулы стоили ему многих часов, проведенных в спортивном зале, где он добросовестно потел, накачивая силу. Энергия била через край и жаждала лучшего применения, нежели высиживание в вонючей прозекторской. Натура Лундквиста требовала ярких и громких дел, где можно по-настоящему себя проявить. Кацка понимал: над этим парнем ему еще работать и работать. Сегодняшний урок должен был показать Лундквисту ошибочность первых впечатлений и поспешных выводов. Непростой материал для молодого, самонадеянного и не лишенного обаяния копа. Добавьте к этому густую шевелюру.

А Роуботам продолжал вынимать из тела Аарона Леви внутренние органы. Настал черед кишечника. Петли кишок казались бесконечными. Потом печень, желудок и поджелудочная железа. Их патологоанатом удалил единым куском. Наконец в чашу весов легли почки и мочевой пузырь. Фиксация веса. Запись на диктофон. Тело висельника превратилось в полую оболочку, зияющую раной.

Следующим этапом работы Роуботама была голова Аарона Леви. Патологоанатом сделал надрез за ухом и повел скальпель вдоль черепа. Одним быстрым движением он отогнул кожу, натянув ее на лицо. Еще один надрез обнажил основание черепа. Роуботам взял в руки вибропилу. Над столом взвилось облако костной пыли. Роуботам поморщился. Все молчали. Одно дело полосовать скальпелем грудную клетку и брюшину. Действие пусть и отталкивающее, но безличное, похожее на разделку говяжьей туши. Но кожа головы, отогнутая и натянутая на лицо, — это калечило все личностное и человеческое, что еще оставалось в мертвом теле.

Слегка позеленевший Лундквист вдруг сел на стул возле раковины и опустил голову. Многие копы садились именно на этот стул.

Роуботам отложил пилу. Он снял крышку черепной коробки, приготовившись извлечь мозг. Он перерезал глазные нервы, затем кровеносные сосуды и спинной мозг. Потом осторожно вынул саму массу мозга. В его руках мозг подрагивал, отчего казался живым.

— Ничего необычного, — заключил патологоанатом, опуская мозг в ведерко с формалином. — А теперь гвоздь нашей программы — шея.

Все, что происходило до этого момента, было лишь прелюдией. Удаление внутренностей и мозга обеспечивало отток жидкостей из мозговой и грудной полостей. Для разрезов на шее в теле должно было остаться как можно меньше крови и жидкостей.

Странгуляционную борозду из шеи удалили в самом начале вскрытия. Теперь Роуботам исследовал другие борозды на коже.

— Классическая форма в виде перевернутой буквы V, — произнес патологоанатом. — Слизень, взгляни. Вот параллельные странгуляционные борозды, совпадающие с краями ремня. А дальше… видишь это?

— Похоже на след от пряжки.

— Верно. Пока что никаких сюрпризов.

Роуботам сделал разрез на шее.

К этому времени Лундквист несколько очухался и вернулся к столу. Спеси у молодого копа чуть поубавилось.

«Рвота — весьма демократизирующий фактор», — подумал Кацка.

Она усмиряет даже мускулистых самоуверенных копов с густой шевелюрой.

Скальпель Роуботама двигался по коже передней части шеи. Лезвие углубилось, обнажив белоснежные верхние завитки щитовидного хряща.

— Никаких переломов. Было кровотечение в подъязычных мышцах. Но щитовидный хрящ и подъязычная кость целехонькие.

— Это о чем-то говорит?

— Ни о чем. Повешение вовсе не обязательно сопровождается сильными внутренними повреждениями шеи. Смерть наступает только из-за прекращения кровоснабжения мозга. А для этого нужно всего-навсего пережать сонные артерии. Сравнительно безболезненный способ покончить с собой.

— То есть ты не сомневаешься, что мы имеем дело с самоубийством. Все остальные предположения маловероятны. Например, аутоэротическая асфиксия. Но мы не видим подтверждения.

— Во всяком случае, когда его нашли, член у него не торчал из ширинки, — сказал Лундквист. — Похоже, дрочкой он не занимался.

— Итак, все говорит в пользу версии, что этот человек просто покончил с собой. Я почти не слышал, чтобы жертв убивали через повешение. Если бы его предварительно задушили, рисунок странгуляционных борозд был бы совсем иным. Он не напоминал бы перевернутое V. А если силой просовывать голову жертвы в петлю, это обязательно оставит характерные признаки. Добавьте к этому сопротивление жертвы.

— Остается объяснить рану на руке.

Роуботам пожал плечами:

— Он вполне мог пораниться, пока готовил самоубийство. Такое часто бывает.

— А если его чем-нибудь одурманили, привели в бессознательное состояние и потом повесили? — высказал предположение Кацка.

— Слизень, ради твоего душевного спокойствия мы сделаем токсикологический анализ.

— Нам очень важно, чтобы Слизень не лишался своего душевного спокойствия, — засмеялся Лундквист и отошел от стола. — Уже четыре часа. Слизень, вы идете?

— Я хочу досмотреть вскрытие шеи.

— Ваше право. Я считаю, нужно констатировать самоубийство и больше не заморачиваться.

— Я готов, — сказал Кацка. — Вот только свет мне покоя не дает.

— Какой свет? — спросил Роуботам, в глазах которого наконец появился интерес.

— Нашего Слизня зациклило на погашенном свете, — усмехнулся Лундквист.

— Тело доктора Леви нашли в помещении, куда почти никто не заглядывает. На него случайно наткнулся рабочий. Этот человек почти уверен, что свет был выключен.

— Так. Продолжай, — попросил Роуботам.

— Время смерти, которое ты назвал, совпадает с нашей версией. Мы считаем, что смерть доктора Леви наступила в субботу, рано утром. Задолго до восхода солнца. И получается одно из двух: либо он вешался впотьмах, либо кто-то выключил свет.