Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах - Никита Александрович Филатов

атрибутами. Поэтому некоторые из советских трудящихся, желавшие произвести впечатление, просто-напросто перекладывали обыкновенные недорогие сигареты вроде «Стюардессы» или «Аэрофлота» в пустую фирменную пачку. Или переливали приличный армянский коньяк в бутылку из-под какого-нибудь «Наполеона», угощая и удивляя гостей… Между прочим, так поступал даже один из клиентов Софьи Михайловны, вполне состоятельный человек, который занимался перепродажей талонов на только что появившиеся дефицитные «макулатурные» книги вроде «Королевы Марго» или «Женщины в белом».

Тем удивительнее было увидеть такую роскошь здесь, в закрытом медицинском учреждении тюремного типа. Да еще у одного из осужденных…

— Меня Игорь зовут.

— Софья, — представилась женщина-адвокат, неожиданно для себя только по имени и без отчества.

— Очень приятно, Софья! Передавайте от меня Степану Ивановичу привет.

— Обязательно.

— Он дорогой, конечно. Но очень сильный. Своих денег стоит…

Молодой адвокат Софья Михайловна Ровенская даже не стала делать вид, будто не понимает, о чем идет речь. По ее глубокому убеждению, социальная справедливость заключалась не в том, чтобы все в консультации или в коллегии получали поровну, а в том, чтобы адвокатский труд оплачивался в зависимости от качества юридической помощи.

При этом официальный доход советских адвокатов целиком зависел от государства, которое определяло максимальную таксу или тариф на юридические услуги, а также предельный размер месячного заработка. Однако государственные расценки были очень низкими, а заработки адвоката складывались из тех гонораров, которые клиенты оплачивают через кассу, строго в соответствии с установленными тарифами на разные виды юридической помощи. Внесенные клиентом деньги зачислялись на счет адвоката и в конце месяца выплачивались ему в виде заработной платы. При этом из гонорара удерживаются, помимо налогов, также дополнительные суммы на содержание штата коллегии и консультации, на аренду помещений и прочие накладные расходы. В общей сложности эти отчисления составляли примерно четверть от заработка Софьи Михайловны.

Поэтому, кроме официального гонорара, клиент, как правило, выплачивал лично адвокату неофициальный «микст».

Академический словарь Ушакова в качестве значений неизменяемого прилагательного «микст» упоминал либо поезд со смешанным составом из вагонов разного назначения, либо вагон с купе разных классов, либо даже выступление смешанной пары мужчины и женщины на соревнованиях по теннису. Музыкальные словари толковали это понятие как один из вариантов «голосообразования, при котором в колебаниях связок одновременно присутствуют грудной и фальцетный механизмы работы». Однако в среде советских адвокатов слово «микст» расшифровывалось совсем по-иному, а именно как «максимальное использование клиента сверх таксы (или тарифа)».

В большинстве случаев решение о том, платить «микст» или нет, а также его размер определял сам клиент. Однако иногда адвокаты, особенно из числа именитых, располагавших возможностью по собственному усмотрению выбирать себе клиентов, оговаривали вопрос дополнительного вознаграждения еще перед началом работы, то есть перед тем, как принять на себя защиту в уголовном процессе или представление стороны в гражданском суде. Софья знала, что именно так поступает, к примеру, их заведующий консультацией, один из старейших адвокатов города Степан Иванович Никифоров, причем размер его «микста» далеко не всегда связывался с достижением положительного результата по делу и во много раз превосходил те суммы, которые обычно доставались от клиентов ей самой.

С точки зрения Софьи Михайловны Ровенской, как и большинства советских адвокатов, судей и даже некоторых сотрудников прокуратуры, в получении такого дополнительного вознаграждения не было ничего неприличного или безнравственного. Однако сама она, разумеется, предпочла бы официальное оформление таких денег — хотя бы из-за того, что адвокат, получивший «микст», оказывается в положении унизительной зависимости от своего клиента. Ведь если тот сообщит по какой-то причине, что платил деньги не только в консультацию, но и лично адвокату, то это вполне достаточное основание для исключения из коллегии.

— Скажите, Софья, а вы про такого Владимира Буковского слышали? Это правда, что его все-таки выпустили за границу?

— Да, в газетах писали на прошлой неделе. Обменяли на чилийского коммуниста Корвалана.

Владимир Буковский в свои тридцать четыре года провел в тюрьмах и на принудительном лечении больше десяти лет. Для советских властей он был хуже бельма на глазу — в частности, из-за того, что собрал и передал на Запад материалы о карательной психиатрии в СССР. В 1962 году сам профессор Снежневский поставил молодому диссиденту пресловутый диагноз «вялотекущая шизофрения». После чего его арестовали в первый раз за антисоветскую деятельность и признали невменяемым. После второго ареста Буковского снова принудительно лечили, а вот после третьего признали вполне вменяемым и отправили в лагеря на три года. Отбыв срок, Владимир Буковский вовсе не успокоился. Он дал несколько интервью западным корреспондентам, в которых обнародовал свою точку зрения на проблему политических заключенных, которых подвергали в СССР психиатрическим репрессиям, а затем передал зарубежным врачам-психиатрам полторы сотни страниц документов о злоупотреблениях психиатрией в политических целях в Советском Союзе.

29 марта 1971 года Владимира Буковского арестовали в четвертый раз. Перед этим в газете «Правда» была опубликована статья, в которой правозащитник назван «злостным хулиганом, занимающимся антисоветской деятельностью», и тираж центральной партийной газеты которой исчислялся десятками миллионов экземпляров, принес Буковскому всесоюзную известность…

Стряхивая длинный столбик сигаретного пепла в банку, Софья Михайловна с трудом удержалась от улыбки. Потому что вчера только услышала на кухне у знакомых язвительное четверостишие, которое приписывали правозащитнику Вадиму Делоне:

Обменяли хулигана

На Луиса Корвалана.

Где б найти такую блядь,

Чтоб на Брежнева сменять?!

— Значит, правильно по новостям передавали.

— У вас тут и радио есть?

— Даже телевизор. У нас тут вообще все можно организовать… — Игорь показал глазами на пачку с верблюдом. — Если, конечно, умеешь устраиваться. Потому что, как известно, товарно-денежные отношения при социализме никто пока не отменял.

Софья потянулась к пепельнице, чтобы потушить окурок, и перехватила короткий, но жадный взгляд собеседника, которым он зацепил ее грудь под раскинувшейся дубленкой и капрон над высокими зимними сапогами.

— А вы знаете, что когда-то Буковский здесь сидел? И еще генерал этот самый, как его…

— Григоренко? — напомнила Софья фамилию известного диссидента.

— Да, точно! И вообще много кто… Я, конечно, генерала не застал, но вот с Файнбергом и с Володей Борисовым удалось пообщаться. Они же всего пару лет назад освободились, а Борисов, кстати, вон, опять заехал… — Молодой санитар предложил собеседнице еще одну вкусную сигарету: — Мне тоже скоро, так сказать, на выход. На свободу с чистой совестью. Так что я очень рад буду встретиться с вами в другой обстановке… Вы вообще какие рестораны предпочитаете? «Метрополь», «Бригантина», «Баку» или, может быть, «Невский»?

— Знаете, я не очень люблю ресторанную атмосферу, — улыбнулась девушка.

— Тогда в театр? У меня есть артисты знакомые в Пушкинском, и вообще… Любые билеты достать