Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах - Никита Александрович Филатов

Виктор Шкловский

Седьмого мая Генеральному секретарю Центрального Комитета КПСС Леониду Ильичу Брежневу было присвоено звание Маршала Советского Союза. А восемнадцатого декабря того же года, в связи с 70-летием со дня рождения, ему вручили вторую «Золотую Звезду» Героя Советского Союза. Так что, если считать со званием Героя Социалистического Труда, он теперь стал похож на бутылку недорогого армянского коньяка. Это сразу же породило смешной анекдот про вампиров, которые не захотели откусывать Брежневу голову и употреблять «из горла», без стаканов, элитный напиток «три звездочки»…

— Слышали?

Софья Михайловна Ровенская, молодая и очень прилично одетая женщина, вместо ответа кивнула и понимающе улыбнулась. За политические анекдоты теперь вроде бы не сажали, но в любом случае со случайными знакомыми следовало вести себя осторожнее. Тем более в таком загадочном и, если честно, страшноватом месте, как Ленинградская специальная психиатрическая больница.

О заведениях подобного рода широкой публике, адвокатам и даже большинству сотрудников милиции было известно намного меньше, чем о следственных изоляторах или исправительно-трудовых колониях, хотя Ленинградская специальная психиатрическая больница тюремного типа МВД СССР существовала с 1951 года и была почти ровесницей Софьи Михайловны.

Больница располагалась на Выборгской стороне, в темном и мрачном здании бывшей женской тюрьмы, построенной еще при царе, в восьмидесятых годах прошлого века. Так что выглядела она поначалу совсем по-тюремному: вышки для вооруженной охраны, стена с натянутой поверху колючей проволокой, овчарки на территории. Да и режим содержания здесь был соответствующий: запертые камеры с решетками, отсутствие свиданий и возможности обращаться с жалобами в прокуратуру, в правительственные и партийные органы… До 1954 года в Ленинградской специальной психиатрической больнице не использовались такие необходимые медикаменты, как пенициллин, стрептомицин, витамины. Зато, в отличие от обыкновенных тюрем, в психбольнице к обитателям в качестве наказания активно применяли так называемые «меры медицинского характера»: инсулинокоматозную терапию, болезненные внутримышечные инъекции раствора очищенной серы и «влажные укрутки» — закручивание мокрыми полотенцами или простынями, которые, высыхая, нестерпимо сжимали тело[13].

После смерти Сталина режим в больнице стал постепенно смягчаться: убрали вышки и прожектора, увеличили штат медработников, были организованы и оборудованы лечебно-трудовые мастерские, аптека, рентгенологический и стоматологический, физиотерапевтический кабинеты, клиническая и биохимическая лаборатории. В соответствии с инструкцией «О порядке принудительных мер медицинского характера в отношении психических больных, совершивших общественно опасные деяния» все, кто находился на принудительном лечении, не реже одного раза в течение шести месяцев осматривались Центральной судебно-психиатрической комиссией (ЦСПК), в реабилитационном отделении начали действовать «кружки по интересам»: литературный, музыкальный, биологический…

В начале семидесятых годов вышла директива 22-с МВД СССР, предусматривавшая приведение условий содержания в больницах специального типа к условиям содержания в обыкновенных психиатрических стационарах. Были устранены многие тюремные атрибуты, повышены нормы питания, нормы обеспечения мягким инвентарем, расширены рамки внутреннего распорядка, а пациентам разрешили пользоваться домашней одеждой. Однако в качестве «воспитательных» мер по отношению к обитателям психбольницы по-прежнему применялись закручивание влажными полотенцами и простынями, лишение свиданий, прогулок, работы; инъекции сульфидина, беспощадные избиения и издевательства со стороны санитаров и корпусных. К тому же лицам, содержавшимся в Ленинградской специальной психбольнице, были по-прежнему запрещены обращения в вышестоящие органы, прокуратуру по надзору, любые жалобы, в том числе кассационные, и свидания с адвокатами. Воровство или вымогательство продуктов из передач и посылок считалось обычным делом, а питание было значительно хуже, чем в психиатрическом стационаре обычного типа. Прогулка полагалась всего один час в день в течение девяти месяцев и час сорок пять минут летом. Обитателям больницы предоставляли одно часовое свидание с близкими родственниками в месяц, две передачи или посылки в месяц весом до пяти килограммов и два письма от родных.

— Вы ведь адвокат? — Санитару, которому поручили сопровождать посетительницу, на вид оказалось не больше двадцати пяти лет. У него были интеллигентный длинный нос, черные волосы и веселые, очень внимательные глаза.

— Да, — подтвердила Софья Михайловна.

— А такого адвоката Никифорова не знаете? Степана Ивановича?

— Знаю, конечно.

— Степан Иванович лично меня защищал, — с явной гордостью сообщил молодой человек. — По валюте. Шесть лет дали.

— Понятно.

Софью Михайловну предупреждали, что санитарами в Ленинградской специальной психбольнице работают осужденные, набранные из числа обыкновенного тюремного контингента, в основном те, кто получил срок за кражи и хулиганство. Но попадались среди них и спекулянты, и валютчики, и даже нарушители правил советской торговли, которые по различным причинам не имели желания отправляться из Ленинграда куда-то на строгую зону или на лесоповал.

— Могло быть хуже… Курите?

— Курю, — опять кивнула адвокат и потянулась в портфель за болгарскими сигаретами “Opal”, специально припасенными для таких случаев. — Вот, берите…

Санитар снисходительно посмотрел на коричневую с белыми буквами пачку:

— Спасибо. Нет. Хотя… давайте!

Они прошли еще немного по длинному коридору с какими-то запертыми дверями, поднялись по ступеням и остановились перед металлической решеткой, также выкрашенной в больничный белый цвет.

Постовой старшина в медицинском халате, накинутом на форменный китель, без особого интереса посмотрел на них, медленно поднялся из-за стола и тяжелым ключом открыл замок.

— Подождите секундочку… — Санитар пропустил Софью Михайловну вперед, о чем-то переговорил со старшиной и, особенно не скрываясь, передал ему пачку сигарет, полученную только что от адвоката. — Прошу прощения, нам вот сюда, направо!

Коридор еще продолжался, но почти сразу же за поворотом они оказались в небольшом закутке, укрытые от посторонних взглядов. Свет с трудом попадал сюда через оконное стекло, прикрытое решеткой и замазанное чем-то вроде мела, а на широком откосе перед окном стояла банка из-под консервов, уже почти заполненная окурками. Из обстановки, если можно так выразиться, здесь имелись сломанный старый топчан и табуретка, служившая, видимо, в случае необходимости чем-то вроде стола.

Софья Михайловна с некоторым недоумением посмотрела на своего провожатого.

— Все равно пришлось бы подождать, — не дожидаясь вопроса, пояснил санитар. — Там у них сейчас утренняя конференция, потом обход с главным врачом — это на полчаса, не меньше. А чего вам без толку перед кабинетом сидеть? Вы присаживайтесь… Вот угощайтесь!

Молодой человек протянул посетительнице твердую желтую пачку с верблюдом:

— Настоящий «Кэмел». Мэйд ин Америка… Только они довольно крепкие.

— Да, я знаю.

Садиться на топчан, не вызывающий доверия, Софья Михайловна не стала, однако от предложения перекурить не отказалась. И почти сразу смогла убедиться, что это действительно настоящие американские сигареты — конечно же, не солдатский вариант без фильтра, а вполне современные, модные, вроде красного «Мальборо» или «Винстона», за которые спекулянтам приходилось переплачивать от полутора до трех рублей. Красивой жизни, как в кино про заграницу, хотелось многим жителям СССР, но далеко не у всех была возможность пользоваться ее