Кровавый след - Деон Мейер

Я услышал, как они куда-то волокут труп Змея; потом их шаги стали отдаляться. Хлопнули дверцы машин. Взревели моторы, заскрипели покрышки; вверх взметнулись тучи пыли. Я услышал, как они уезжают, увидел, как один за другим исчезают огни. Наконец нас снова окутала благословенная тьма. Флеа ван Ярсвелд тихо плакала. Лоуренс судорожно, со всхлипом, втягивал в себя воздух.

Я посмотрел вверх, на звезды, стал наблюдать, как они постепенно разгорались все ярче.

Наконец рев моторов стих вдали.

Тогда я вернулся в свое время. Сел. Флеа куда-то пропала.

Я встал — с трудом, шатаясь. Обошел машину, приблизился к стоящему на коленях Лоуренсу. Нашел их обоих в темноте. Она обнимала его обеими руками, поглаживала по затылку, утешала. Он просто сидел.

Я собрал наши вещи. Они все перерыли и выкинули на дорогу. Мой «глок» лежал чуть в стороне. Я нашел среди разбросанных вещей фонарик, пошел искать короткоствол, но не нашел его.

Обошел «мерседес» с другой стороны, проверил шины. Хорошо, что они их не проткнули. Зачем-то отвинтили колпачок от бака с горючим. Я нашел колпачок, попытался привинтить на место. Что-то мешало — длинная проволока с петлей на конце. Я вытащил из бака проволоку и выкинул ее в вельд.

Осмотрел кабину. Все, что закрывалось, оказалось открытым. Все перевернуто. Я навел порядок, закрыл все отделения. Подобрал вещи с дороги, распихал по сумкам. Ничто не должно напоминать Лоуренсу и Флеа о случившемся.

Носороги беспокойно топотали, пыхтели и возились в кузове. Я посмотрел на часы. Без двадцати два. «Между половиной второго и двумя мне нужно будет сделать им очередной укол».

Я погрузил в машину все, что валялось снаружи. Подошел к Лоуренсу и Флеа. Они по-прежнему сидели на дороге в той же позе.

— За руль сяду я, — негромко сказал я. — Нам надо ехать. А носорогам пора делать укол.

Флеа встала первой. Положила руку Лоуренсу на плечо. Он тоже встал. Они направились к пассажирской дверце. Он шел, склонив голову, как в тумане.

Я сел за руль, захлопнул дверцу и стал ждать, пока они заберутся в кабину. Завел мотор, не сразу сообразил, как тут включаются передачи, включил ближний свет, медленно тронулся с места. Сосредоточился, стараясь почувствовать машину, слиться с ней. Я пытался не винить себя, но безуспешно. Охранять их — моя обязанность. Не нужно было выскакивать из кабины. Или, наоборот, надо было выскочить раньше. Остановиться, вызвать полицию. Броситься навстречу нашим преследователям несколько часов назад, когда их было всего двое или трое.

Охранять их — моя обязанность.

Я должен был открыть огонь, посеять панику.

Их оказалось гораздо больше… Что я мог поделать в одиночку?

Почему Дидерик меня нанял?

Я должен был защитить их.

Через тридцать километров Лоуренс шепотом, без выражения, спросил:

— Дядюшка, у вас есть водительские права на управление грузовиком?

— Нет.

— Скоро я буду в порядке.

В Валватере, под яркими огнями заправочной станции, она забралась в кузов и сделала уколы — сначала одному носорогу, потом второму.

Служащие на заправке испуганно косились на нас, отводили глаза в сторону. И немудрено — у меня все лицо было в крови.

Я велел залить нам полный бак, еще раз обошел грузовик со всех сторон. Вроде бы все в порядке. Я пошел в туалет. Посмотрелся в зеркало — вид тот еще. Один глаз заплыл, глубокий порез на брови. На ухе — кусочки мозга Змея. Я долго, тщательно умывался.

В кафе купил четыре литра кока-колы. Им нужен сахар.

Лоуренс предложил:

— Давайте я поведу.

— Поведешь, но не сейчас. — Я заставил его выпить колы. — А пока будешь штурманом.

В два сорок пять мы выехали из городка. Лоуренс ровным, бесстрастным голосом подсказывал мне, куда поворачивать.

Мне хотелось поговорить с ними. Хотелось сказать, что страх — не позор. Объяснить, как насилие и страх лишают человека достоинства. Нельзя допускать, чтобы с тобой это случилось. Мне хотелось объяснить им, что такое психологическая травма и как с ней бороться. Например, через желание отомстить.

Я никак не мог подобрать нужные слова.

Лоуренс стал перебирать компакт-диски. Выбрал один, вставил его в магнитолу, сделал погромче. Я покосился на обложку. «Арсис». Композиция называлась «Мы кошмар». Нас омывали звуки дэт-металла — потусторонние, из другого мира. Наконец, места ни для чего другого просто не осталось.

Когда мы прослушали весь диск, в кабине повисло тяжелое, как свинец, молчание. Лоуренс сказал:

— Дядюшка, я уже в порядке.

— Я поведу до Рюстенбурга, а ты пока постарайся немного поспать. Впереди еще долгий путь.

Он замялся, но все же ответил:

— Ладно.

— Хочешь подушку? — спросила его Флеа.

— Нет, спасибо. Тебе лучше тоже поспать.

Между ними протянулась ниточка.

— Простите меня, — сказал я.

— Вы ни в чем не виноваты.

Я не ответил.

— Дядюшка, вы ничего не могли поделать.

Мне очень хотелось согласиться с ним. В самом деле, их было слишком много.

— За чем они охотились? — спросила Флеа, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Не знаю.

Она круто развернулась ко мне:

— Вы уверены?

— Не надо, — остановил ее Лоуренс, — дядюшка Дидерик попросил его сопровождать меня только вчера.

— Почему?

Да, вот вопрос.

— Я все выясню, — сказал я. Дидерик Бранд знает ответ. Старый подонок! Черный лебедь из Кару… — Я все выясню!

Они проспали два часа.

Я понимал, что сейчас творится в душе Лоуренса. Он был на волосок от смерти, впервые столкнулся с настоящей жестокостью. И все равно он не мог ни понять, что люди способны на такое насилие, ни смириться с этим. Он еще не понимал, что мир — такое место, где правят самые жестокие. Мне было восемь лет, когда отец начал меня избивать. Чтобы наказать мать за измены. Ребенок учится быстрее и легче приспосабливается, если не знает другой жизни. Но Лоуренс вырос в нормальной, любящей семье, которая привила ему нормальную самооценку и самоуважение, научила любить и ценить других людей.

Все это сейчас у него отняли.

За семьдесят километров перед Рюстенбургом взошло солнце; поднялось слева; мне пришлось поправить козырек. Лоуренс проснулся.

— Как чувствуешь себя? — спросил я.

— Лучше, спасибо, дядюшка. Я готов вас сменить. — Его воодушевление показалось мне немного наигранным.

Я остановил грузовик и вышел. Голова разламывалась, левый заплывший глаз дергало болью. Все тело болело. Я надеялся, что самая серьезная травма — сломанное ребро. Когда мы встретились перед грузовиком, Лоуренс положил руку мне на плечо:

— Дядюшка, мы ничего не могли поделать.

Я взглянул ему в лицо, увидел, как он серьезен, и просто кивнул.

Когда мы снова тронулись с места, Флеа проснулась, как от толчка, посмотрела на часы, схватила карту.

— Вентерсдорп, — сказала она. — В шесть часов я должна снова сделать им укол.

Я велел Лоуренсу остановиться у гаража в Рюстенбурге и пошел в туалет. Мне хотелось проверить, нет ли у меня крови в моче.

Крови не оказалось. Флеа вышла из кафе с двумя коричневыми бумажными пакетами. Когда мы поехали дальше, она достала из пакета болеутоляющее для меня, сэндвичи, кофе и кока-колу. Стала усиленно угощать Лоуренса. Вид у нее был решительный; в ней проснулась внутренняя сила. Мне показалось, что я в ней ошибся.

Лоуренс включил радио. Мы послушали новости по каналу RSG, узнали, что еще случилось в стране и в мире. Все причиняли страдания самим себе — без исключения. Annus horribilis. Ужасный год.

Он остановился без двадцати шесть. Они вдвоем сходили к носорогам. Флеа несла свой медицинский саквояж. Лоуренс помогал ей усыпить животных. Я стоял у «мерседеса», чувствуя себя лишним, и наблюдал, как вдали трактор делает на поле ровные борозды.

Перед тем как мы тронулись с места, позвонил Никола.

— Ну да, немного выбились из расписания… — сказал Лоуренс. — Да, наверное, около семи вечера. Нет, нет… просто немного устал… С нами все в порядке.

Да, наверное, он прав. Нет смысла рассказывать о том, что случилось ночью.

За Хартебесфонтейном Флеа больше не смогла выносить молчания Лоуренса.

— Расскажи о Бо-Кару, — тихо и нежно, как любовница, попросила она.

Перед тем как ответить, он сделал глубокий вдох. Вначале он говорил суховато-вежливо. Флеа засыпала его вопросами. О его родителях, о братьях, сестре, о нем самом. Такая у нее была стратегия. Неплохая, надо сказать. Постепенно голос Лоуренса набирал силу. Он, пусть и медленно, приходил в себя. Я подумал: он еще молод. И крепок. Он справится!

От болеутоляющего мне захотелось спать. Я боролся со сном, опираясь на досаду и гнев. Дидерик Бранд! Вот кого мне не терпелось поскорее увидеть… И еще Инкунзи. Я непременно его найду. Поставлю его на колени и ткну «глоком» ему в затылок. Покажу ему, что такое унижение и страх, проучу, как он проучил Лоуренса… Выстрелю совсем рядом, полюбуюсь, как он трясется от ужаса. Пусть тоже попробует смерть на вкус.