Рука, кормящая тебя - Эй. Джи. Рич

– Возможно, я была последней, кто видел Пэт Леви живой.

Я рассказала о своей поездке к Пэт. Сказала, что это была наша первая и единственная встреча.

– В котором часу вы приехали и когда уехали?

Это был первый вопрос в долгом допросе, продолжавшемся больше часа, с целью исключить меня из списка возможных подозреваемых или же, наоборот, записать в этот список. Бьенвенидо передал свои записи другому полицейскому, чтобы тот проверил изложенные мною факты, и спросил, не заметила ли я в тот день что-то странное в поведении Пэт. Я сказала, что проще было бы перечислить, что в ее поведении не было странным, и спросила, говорил ли ему Амабиле, что Пэт когда-то жила с моим покойным женихом.

– Я знаю всю вашу историю, – сказал Бьенвенидо. – Что еще вы мне можете сообщить?

– Наверное, вам стоит проверить Саманту Купер. – Я объяснила ему почему.

Когда мы закончили, Амабиле сказал:

– Спасибо, дружище. Я тебе очень признателен.

Я тоже его поблагодарила, а Бьенвенидо ответил:

– Не за что. Это моя работа.

Амабиле настоял на том, чтобы отвезти меня домой. Все дорогу – на заднем сиденье мотоцикла, на студеном ветру, от которого не спасала теплая куртка, – я размышляла о том, насколько обоснованны мои подозрения. Какие у меня доказательства? Может быть, между убийствами этих двух женщин нет вообще никакой связи?

А потом я подумала о третьей женщине, которую надо было принять во внимание.

Стивену не понравилась моя идея. И это еще мягко сказано.

– А вдруг Саманта права и Беннетт все-таки жив? Тело так и не опознали.

– Я точно знаю, что это он.

– Ты была в шоке, могла ошибиться. А вдруг этот Джимми Гордон жив, здоров и прячется в доме у матери? А ты собираешься туда ехать!

– ДНК спермы, найденной в теле Сьюзен Рорк, совпадает с ДНК тела, которое обнаружили у меня в спальне.

– Кто-то шлет Саманте цветы, – сказал – Стивен.

– Она ненормальная. Может, она их сама себе шлет.

– Ты не можешь знать наверняка.

– Можно взять твою машину?

– Ты не знаешь, чего ожидать. Плюс к тому, если кто-то действительно шлет Саманте цветы, это может быть и газлайтинг[4]. Если кто-то пытается свести Саманту с ума, я не хочу, чтобы это ударило по тебе. Может быть, это тот же человек, который заманил тебя в Бостон.

– Я почти уверена, что это была Саманта.

– Ключевое слово «почти», – сказал Стивен. – Зачем тебе туда ехать? Что ты надеешься там узнать?

– Мне нужно понять одну вещь. Если кто-то и может мне в этом помочь, то только она, его мать. Как меня угораздило в него влюбиться?

– А почему ты считаешь, что она сможет тебе помочь?

– Потому что она, наверное, тоже его любила.

Дорога в Рейнджели, штат Мэн, заняла девять часов, и у меня имелось достаточно времени, чтобы поразмыслить о том, во что может вылиться моя затея. Я остановилась у реки Андроскоггин и вышла проветриться, хотя на улице было холодно и противно. Но мне надо было собраться с духом, прежде чем ехать в «Озерный дом», маленькую домашнюю гостиницу, которой владела мать Беннетта.

Зимой в засыпанном снегом Рейнджели пустынно и тихо; не то что летом, когда городок наводняют туристы и в гостиницах и коттеджах на берегу озера не остается ни одного свободного – места.

Я не спешила в «Озерный дом». Мама Беннетта ждала меня к вечеру, и по дороге я уже тысячу раз пожалела, что дала ей себя уговорить остаться на ночь. Когда я сказала по телефону, что мы с ее сыном хотели пожениться, она решила, что я звоню потому, что собираюсь приехать на похороны. (Она сама узнала о смерти сына, которого не видела много лет, всего десять дней назад.) Похороны были назначены на воскресенье. Мне удалось скрыть свое замешательство. Я уже начала понимать, во что ввязываюсь. Я не назвала истинную причину, по которой хотела с ней встретиться. Мать Беннетта была очень приветлива и сердечна. Она сказала, что ей будет приятно со мной познакомиться и что мое присутствие на похоронах для нее многое значит. Я не смогла отказать этой женщине – матери, только что потерявшей сына, и согласилась остановиться в ее гостинице. Я пообещала себе, что воспользуюсь случаем и разузнаю о детстве Беннетта все что смогу. Я проведу собственное исследование.

Я припарковала старенький «Сааб» Стивена в двух кварталах от «Озерного дома». Перед встречей с мамой Беннетта мне хотелось немного пройтись по улице, оценить обстановку, собраться с мыслями. Я прошла мимо двух магазинчиков спортивных товаров, мимо кондитерской с домашней выпечкой, мимо бара – почти пустого, за исключением двух стариков, сидевших у стойки. На другой стороне улицы, за заправочной станцией и стоящими в ряд ресторанчиками и кафе, виднелось озеро Рейнджели, местами затянутое коркой льда. Я почему-то решила, что гостиница будет похожа на те живописные маленькие отели, где проходили наши с Беннеттом свидания. Но вместо воздушных тюлевых занавесок и светильников, имитирующих канделябры с горящими свечами, в окнах «Озерного дома» виднелась только изнанка плотных темных штор. Конечно, я не ожидала, что в декабре подоконники будут пестреть живыми цветами в наружных ящичках, но меня удивило, что мощенная камнем дорожка, ведущая к главному входу, не освещается даже маленькими садовыми фонарями, хотя на улице было уже темно. Сквозь стеклянную дверь просматривалось все фойе. Строгая, скромная обстановка без всяких «красивостей». Стены обшиты некрашеными сосновыми досками. Практичная мебель, по большей части – складная.

Дверь мне открыла худощавая седовласая женщина.

– Я мать Джимми.

Отныне и впредь мне придется себя заставлять думать о Беннетте как о «Джимми». Я протянула руку для рукопожатия, но Рене крепко меня обняла.

– Ой, что же мы на пороге стоим?

Она мягко подтолкнула меня в теплое помещение, сказала, что чайник только что закипел, и спросила, как давно я обедала.

А я сегодня вообще обедала?

– Пойдем на кухню. Я разогрею куриный суп. Вчера вечером принес кто-то из соседей. У нас хорошие люди. Все обо мне так заботятся.

– Спасибо.

Мне подумалось: что бы я ни узнала от нее о Джимми, оно того не стоит.

– Можешь выбрать себе любую комнату, какая понравится. Сейчас поедим, и я тебе покажу гостиницу. Сегодня мы будем вдвоем. Сестры Джимми приедут завтра.

Черт!

Я безотчетно взглянула на дверь, борясь с желанием сбежать отсюда немедленно. Почему сестры не могут приехать сегодня?! Меня совершенно не радовала перспектива провести вечер в компании с безутешной матерью. Впрочем, Рене совершенно не походила на женщину, убитую горем. Ей было, наверное, лет шестьдесят пять, но она носилась по кухне как молоденькая девчонка. Длинные седые волосы заплетены в аккуратную косу. На лице – ни следа косметики. Она была в джинсах, водолазке и теплой фланелевой рубашке в красную клетку. Я подумала, что Рене, наверное, экономит и не включает отопление на полную мощность. В доме было прохладно. Ее глаза покраснели и воспалились, веки припухли, как будто она много плакала – но о чем? О смерти сына или обо всей боли, что он ей причинил?

Пока Рене возилась на кухне, я вернулась в фойе, служившее также общей гостиной, и принялась рассматривать фотографии на стенах. Несколько снимков двух девочек – как я поняла, дочерей Рене – на каменистом берегу озера. С ними был мальчик. Их брат Джимми. Девочки сосредоточенно разглядывали содержимое пластмассовых ведерок, которые держали в руках, но Джимми смотрел прямо в объектив. Я очень старалась не проецировать то, что знала о взрослом мужчине, на мальчика на фотографиях. Но его взгляд все равно был каким-то недетским. Слишком сосредоточенным и проницательным для малыша лет восьми, если не меньше.

Еще один снимок: сестры играют с котенком. А вот те же девочки – похоже, что фотографии сделаны в один год, – играют со щенком. Что стало с котенком? Джимми на этих снимках не было. Я старалась не думать о самом плохом варианте развития событий, но почему Джимми не сфотографировался с домашними питомцами? И, кстати, где их отец? Ведь у девочек и у Джимми должен был быть отец. На каминной полке стояла фотография Джимми, уже подростка лет шестнадцати-семнадцати. Старшеклассницей я бы точно в него влюбилась. Обаятельный парень в джинсах, белой футболке и кожаной куртке – этому стилю «плохого мальчишки» он оставался верен еще много лет. На фотографии у него были длинные волосы, и весь его вид излучал дерзкую самоуверенность. В хорошем смысле. У этого мальчика были большие амбиции, но и весьма неплохие задатки. Интересно, этот снимок стоит здесь всегда или Рене выставила его на камин, когда узнала о смерти сына.

Рене позвала меня в кухню и спросила: ничего, если мы поедим прямо здесь, за маленьким столиком? Она сказала, что в кухне теплее – от горячей плиты. Прогуливаясь по гостиной, я заглянула в столовую для постояльцев. Там было темно и неуютно.