Драконы летнего полдня - Маргарет Уэйс

- Тассельхофу?.. Неужели!.. А я все думал, зачем ты взяла его с собой... И что он говорит?

- Слишком много и слишком неосторожно. К его болтовне стали прислушиваться.

- Значит, и она тоже, - задумчиво произнес Даламар и подошел к окну, за которым безмолвно, но абсолютно властвовала ночь. - Неужели легенда не лжет?

- А как иначе это все объяснить?.. Девушка явно выросла вдали от Ансалона.

У нее очень ценные реликвии эрдов... Ее признал кендер, и, помимо всего прочего, - ее глаза... По возрасту она подходит... А тот факт, что ее препроводили сюда... Эта мысль не доставила удовольствия Даламару.

- Я еще раз тебе напоминаю, что Рейстлин Маджере - мертв, - хмуро сказал Даламар. - Его нет в живых уже больше двадцати лет.

- Да, мой дорогой... Не расстраивайся, - Йенна запустила руку в его мягкие волосы и коснулась губами уха. - Но все же был этот случай с Посохом Магиуса.

Ведь он хранился в лаборатории Башни, его стерегли бессмертные духи-стражи, и даже ты не имел права доступа... И где сейчас посох? У кого он?.. У Палина Маджере, племянника Рейстлин а.

- С таким же успехом он мог быть подарен самим Магиусом, - отстраняясь от Йенны, раздраженно произнес Даламар. - Скорее Магиусом, поскольку он был другом рыцаря Хумы. Всем из-вестно, что братья Палина готовились к посвящению в рыцарство... Все это я объяснил Конклаву...

- Да, любовь моя, - сказала Йенна и опустила глаза. Ты по-прежнему единственный, кто отказывается верить в совпадения... Как еще можно назвать то, что эта девушка здесь.

- Возможно, ты права, - подумав, ответил Даламар. Он подошел к стенному, с витиеватой рамой, зеркалу. Йенна встала рядом. Их собственное отражение исчезло после того, как маг провез рукой вдоль поверхности зеркала. Теперь они могли видеть Ашу и Тассельхофа, ублажающих себя кушаньями и сидром, смеющихся по поводу и без повода.

- Как все-таки; странно, - чуть слышно проговорил Даламар. - Я все время думал, что это не более чем легенда. И вот она перед нами.

- Дочь Рейстлина, - тихо добавила Йенна. - Мы нашли дочь Рейстлина.

7. Таверна "Последний Приют". Разговор старых друзей

В Утехе вечер, но нагретые за день земля, дома, деревья все еще пышут теплом. Хорошо уже то, что нет над головой разгневанного, беспощадного небесного ока. Вечер - время, когда можно облегченно вздохнуть и покинуть хоть ненадолго удушливую атмосферу дома. В Утехе никто не помнил такого жаркого и сухого лета. Земля растрескалась, а над долиной стояло марево из мельчайших частичек пыли. Обычно раскидистые, тенистые валлины превратились в застывшие, безобразные мумии. Сама жизнь в Утехе перевернулась с ног на голову. Не видно было, чтобы кто-нибудь в дневное время спешил на базар, работал в поле, занимался хозяйством. Даже детей жара вынудила сидеть дома и изнывать от скуки, лишила их обычных забав. Зной иссушал, изнурял, испепелял. Базар почти пустовал. Ручьи пересохли, став мутными лужами. Вода в озере Кристалмир была неестественно теплой, а по его берегам валялась дохлая рыба. Какое-либо движение днем прекращалось. Относительно прохладные свои жилища люди покидали только с заходом солнца.

- Будто летучие мыши, - мрачно сказал Карамон Маджере, обращаясь к своему другу Танису Полуэльфу. - Днем спим, ночью оживаем.

- И это называется оживаем? - сокрушенно проговорила Тика, обмахиваясь подносом. -Даже во время войны наши дела не были так плохи... Для путников, застигнутых в дороге сумерками, таверна "Последний приют" всегда являлась вожделенным маяком. Как всегда, ее окна были ярко освещены, обещая прохладный эль или подогретое вино, медовый напиток или терпкий яблочный сидр... и конечно, всем известный, приготовленный с особыми специями картофель Отика. Но этим вечером таверна пустовала, как она пустовала уже много вечеров кряду. Тика даже не разводила огонь в очаге. Отсутствовали и завсегдатаи бара - места, где обменивались последними новостями, где можно было услышать самую невероятную историю времен Войны Копья... Зато ходили слухи о междуусобице среди эльфов, о том, что гномы Торбардина призвали соплеменников возвращаться в свои земли.

Могло получиться так, что гномы, боясь нападения эльфов, заблокируют их крепость в горах, превратив таким образом в заложников своих же собратьев.

Пустынными стали дороги, которыми обычно пользовался мелкий торговый люд. Не слышно было криков лудильщиков о починке посуды, не давали больше представлений бродячие музыканты. Кто еще не перестал странствовать, так это кендеры, но, как правило, ночлег они обретали не в тавернах, не на постоялых дворах, а в местных кутузках.

- Народ нервничает, выбитый из колеи, - произнес Карамон, тем самым как бы объясняя полное отсутствие постояльцев и привычных посетителей таверны. - Все идет к войне... А если не опадет жара, погибнет урожай; тяжело будет зимой с пропитанием.

- Все так, дорогой, все правильно. Тика положила поднос на стойку, обняла мужа за мускулистые плечи, прильнула к нему. - Это я ворчу, не обращай на меня внимания.

- Как же я могу не обращать на тебя внимания, - лаская жену, сказал Карамон. Нелегко приходилось им все эти годы. Они любили свое дело, хотя содержание таверны отнимало очень много сил. Пока постояльцы спят, Тике нужно было приготовить завтрак, в течение дня убрать комнаты, накормить клиентов обедом, кому понадобится - обстирать, встретить новых посетителей с гостеприимной улыбкой на лице. С наступлением позднего вечера Тика убиралась в баре и строила планы на следующий день. Карамон по-прежнему был могуч и силен, хотя заметно раздался в поясе. Он относил это на счет пагубности своей неотъемлемой обязанности снимать пробу с приготовляемой пищи. Его виски посеребрились, а на лбу появились глубокие морщины, которые он называл не иначе как - "моих раздумий отметины". Карамон был приветлив, радушен и добросердечен, жизнь воспринимал трезво, гордился сыновьями, не чаял души в дочерях, обожал жену. Печалился и горевал он лишь об утрате брата-близнеца, ставшего жертвой честолюбия и темных сил души. Скорбь свою Карамон носил в сердце. Двадцать пять лет замужества и воспитание пятерых детей не лишили Тику привлекательности.

Головы клиентов до сих пор поворачивались вслед женщине, плавно пересекающей бар. Конечно, она раздобрела, и руки ее стали красными и морщинистыми, но улыбка очаровывала как прежде, а в роскошных, огненного цвета волосах не проглядывалось ни единой серебряной ниточки. Чего не мог сказать о себе Танис.

Ему казалось, что кровь человека в ней уже недостаточно горяча, а эльфийская кровь греет мало. Впрочем, сил было еще с избытком, владеть мечом он не разучился, хотя надеялся - до войны не дойдет. Вероятно, волнение, горечь и тревоги последних месяцев стали причиной того, что он начал быстро седеть.