Оберег на любовь. Том 1 - Ирина Лукницкая

Парень крепко обхватил меня своими ручищами, а потом бережно, не дыша, как птенчика, вывалившегося из гнезда, вернул на пассажирское сиденье. Но сам не садился, а так и стоял передо мной, расставив ноги, покачиваясь и удерживая равновесие. Он смотрел на меня ошеломленно, будто я была явлением из космоса. Глаза его широко распахнулись и вдруг наткнулись на мои… Теперь и я, используя замешательство, смело взглянула в его лицо и впервые в упор встретилась с ним взглядом.

Как он меня поразил! Даже не столько глаза, хотя они тоже были будь здоров! Я вдруг увидела предмет своего волнения весь сразу, а не частями. Безупречное сочетание красоты, силы, обаяния. Да… Пожалуй, еще ни один человек на свете мне не нравился так сильно.

Пока мы обнимались, пусть и не нарочно, да изучали друг друга, наше горемычное судно полностью потеряло управление. Его несколько раз развернуло на триста шестьдесят градусов, и нас опять снесло течением. Опомнившись, штурман схватился за весла и махом выправил ситуацию.

Скоро мы обогнули мыс и вошли в залив, круглый и гладкий, как большое фарфоровое блюдце, покоящийся в чаше густых лесов. Вода была тихой и темной. Деревья, торжественно склонившие свои роскошные кроны над озером, отражались в воде, как в зеркале.

Там, куда мы пристали, имелась только тонюсенькая полоска земли, шириной с нашу лодочку. Здесь буквально негде было развернуться. Местечко ни то, ни се, скорее посредственное, чем выдающееся. Тупиковое какое-то местечко… Напитавшийся водой песок, на который даже толком не присядешь, и высоченный обрыв, китайской стеной тянущийся с обеих сторон вдоль суши. Своими выступами, трещинами и разломами хрупкая на вид стена походила на развалины древнего египетского храма, которые, как мне помнится из учебника истории, строили из песчаника – материала пористого, но долговечного. А цветом и структурой этот песчано-глиняный барьер почему-то напомнил мне халву: не то ореховую, не то подсолнечную. Я подняла голову кверху. Ого, вот так круча! Но кроме птичьих гнезд, выдолбленных в стенке отвесной скалы, ничего интересного не увидела. Алексей привязал лодку к массивной коряге, вросшей в вязкий песок, задорно глянул на меня и перевел взгляд на самый верх обрывистого берега.

– Ну что, рискнем?

Я тотчас же заразилась его идеей, хотя минуту назад даже не могла себе представить, что какой-нибудь дурак в принципе додумается до этакого бреда. Ведь только чудом можно очутиться на верхушке неприступного айсберга. Разве что у нас вдруг вырастут крылья. Адреналин подскочил до небес от предвкушения опасного приключения. Губы пересохли от возбуждения и прошептали:

– Да. Непременно! У нас получится.

Алексей заглянул в нос лодки, извлек туристический топорик в чехле и в шутку похвалил сам себя:

– Какой же я все-таки предусмотрительный.

И мы стали взбираться по стенке самым немыслимым образом. Алексей быстро карабкался вверх, молниеносно определяя, куда можно поставить ногу, а куда не стоит, и опирался лишь на тот глиняный уступ, который имел шанс не обрушиться. Ему, как саперу, нельзя было ошибаться, в противном случае нас неминуемо бы ждало крушение! Одной рукой парню приходилось придерживаться за выемки и выпуклости грунта или цепляться за редкие инородные препятствия, которые на наше счастье встречались на зыбком песчаном пути, при этом другой, относительно свободной рукой, он еще и волок за собой балласт: то бишь меня. Своим драгоценным туристическим снаряжением Леше так и не довелось, воспользоваться, – ну, в самом деле, у него же не три руки! – а посему топорик тоже оказался балластом, и моя кисть постоянно чувствовала жар крепкой мужской ладони и сильное давление нагретой пластмассовой рукоятки.

Под ногами осыпался песок, и отваливались большие куски глины. Но скалолаз не обращал на обвалы внимания и, не останавливаясь ни на миг, упорно тащил меня к цели. Уму непостижимо, за что он там цеплялся? Я поняла, основной принцип нашего восхождения – только вперед, не медля ни секунды, а то кубарем скатишься обратно. Временами мне казалось, что гора имеет отрицательный угол наклона, и я, потеряв почву под ногами, болтаюсь на весу, как сосиска. У-ф-ф-ф! Неужели, финиш? На последних метрах подъема я уже хваталась за все подряд без разбора: за выпирающие из земли корни деревьев, за кусты с колючками и даже за тонкие травинки, выскальзывающие из пятерни. А еще, да простят меня стрижи, за птичьи норки, стараясь удержаться за края их домиков растопыренными пальцами. Слава Богу, Алексей уже у цели – подхватывает, вытягивает меня за обе руки на безопасное место и, запыхавшись, объявляет: «Все. Финиш! – и весело констатирует факт нашего совместного безумства: – Я б сказал – взлетели, исключительно на нашем с вами энтузиазме. Без него бы нам хана!».

Крохотный горизонтальный уступ, площадка размером два на два. С одной стороны пятачок ограничен крутой пропастью, а с другой – непроходимым урочищем, состоящим из шиповниковых зарослей и густого подлеска. А дальше – массивные темные деревья, стоящие одной сплошной стеной.

– Это Край света?! – спросила я шепотом своего проводника.

Шепотом, потому что монументальный вид, внезапно открывшийся моему взору с высоты, диктовал свои законы. Плюс многозначительная тишина, устоявшийся покой и чистота природы на этом краешке земли подсказали, что здесь совсем не нужно суетиться, и уж тем более – орать. Пусть даже от дикого восторга.

– Что, впечатляет? – просиял Алексей, довольный моей реакцией.

– Грандиозно! Просто дух захватывает.

– Правда? Я же говорил. Вот такой он, мой Край света! – торжествовал мой проводник, хвалясь как-то по-детски.

Я отряхнулась от песка и глины, и мы уселись рядышком на край обрыва, «свесив ножки», как и было обещано ранее. На несколько минут мы замолчали, чтобы всласть налюбоваться обступившей нас со всех сторон неописуемой красотой. Не знаю, как Алексей, а я – просто упивалась простором, не имеющим границ, и высоким небом, рождающим извечный вопрос и одновременно сожаление у человека: почему мы не птицы? Я задирала голову и всматривалась в перевернутую бездну. Сплошная синева, если не считать нескольких легких штришков из перистых облаков, небрежно набросанных самой тонкой кисточкой и чуть растушеванных. Эх, полетать бы! Как те большие хищные птицы, не то орлы, не то коршуны, что свободно парят над миром, будто купаются в небе, и сверху наблюдают за всеми нами. Их спокойный и плавный, где-то даже надменный полет завораживал.

Противоположный берег вдалеке своей жизнеутверждающей расцветкой с преобладанием зеленого тотчас напомнил мне карту лесных ресурсов РСФСР, что включена в географический атлас за девятый класс. Я отлично ее помню, так как делала в школе доклад по теме «Лесные угодья России», и даже получила за него пятерку с плюсом! Только на плане местности, который я сейчас изучала с высоты, да не в масштабе, а можно сказать в натуральную величину, доминирующие изумрудные тона – это вовсе не массивы широколиственных и хвойных лесов, а многочисленные луга да выкосы. Эх, должно быть, на солнечных склонах, там, где еще не скошена трава, сейчас все просто усеяно спелой клубникой! Пастбища из-за неоднородности покрова смотрятся отсюда буквально плюшевыми. А желтоватые полосы и квадраты, – помню, в школьном атласе похожим цветом обозначались территории с большим запасом древесины, – это, конечно же, поля с наливающимся колосом. В зелено-желтое полотно неожиданно вклинилось несколько бело-розовых лоскутов: облаком такого вот нежнейшего оттенка бывает окутана ранетка или яблоня по весне, пока цветки еще не развернулись. «Гречиха, должно быть», – подсказала мне интуиция.

Под нами река, плавно огибая береговую нишу, образовывала большой залив, который выглядел отсюда как неподвижное лесное озеро, великолепие которого я уже успела оценить ранее, когда мы только подплывали к заветному месту. Сверху оно выглядело еще живописней. Вода казалась отсюда не изумрудно-темной, а неправдоподобно синей. Видно, от того, что с этого ракурса в нем полнее отражалось небо.

Чудесный пейзаж. Жалко, что с рисованием у меня не фонтан. Хотя, как сказать…

…Когда мы заканчивали второй класс, в нашей школе устроили конкурс рисунка, приуроченного ко Дню Защиты детей. Сонька, любившая во всем конкретность, при постановке задачи дотошно выспрашивала: чем ей творить, карандашами или красками, и кого можно будет изображать. На что бесшабашный наш учитель опрометчиво брякнул: «Рисуй, чем хочешь, хоть пальцем, и чего пожелаешь, хоть черта». Он был молодым веселым парнем, только первый год после института. Поняв все буквально и используя учительскую подсказку, я попыталась отразить на листе бумаги задорного ушастого чертика, которого помнила по мультику «Сказка о попе и работнике его Балде». Но у меня ничего не вышло. Воспроизведенные последовательно рога и уши сразу слились в две вытянутые жирные кляксы, поскольку на то, чтобы высохла краска, требовалось время, а у меня на ожидание не хватило терпения. Полоски на тельняшке, в которую был обряжен лукавый, тоже расплылись, и на месте живота образовалось большое круглое пятно. На всякий случай я еще подрисовала солнышко. Когда я сидела и размышляла, кто же у меня все-таки получился: пузатый таракан или безрогий откормленный бычок с вытянутыми к солнцу ушами, сзади осторожно подкрался преподаватель. Он сдавленно заржал и ласково спросил: «Полиночка, это кто ж у нас такой?». И вдруг я поняла, кого создала. «Просто зайка», – вырвалась у меня. Тогда наставник взял карандаш и крупно написал «ПРОСТО ЗАЙКА» прямо поперек заячьего брюха. Детские работы заняли всю стенку длинного школьного коридора. Самое интересное, что посетители выставки не особо задерживались у героев любимых сказок или, скажем, у многочисленных войнушек с огневыми салютами, танками и самолетиками. Никто не толпился и у ностальгических пейзажей с грибочками, кусточками и елочками. Народ проскакивал мимо, устремляясь к «простозайке», стопорился напротив и просто помирал со смеху. По решению жюри мою работу причислили к наивному искусству и присудили ей первое место. Во так-то!..