Единое королевство - Шон Рассел

Туат безмолвно опустила весла в воду и продвинулась на своей маленькой лодочке еще немного вперед, чтобы рассмотреть все получше. Мимо проплыла пара лебедей с птенцами, они рассчитывали получить от нее какое-нибудь лакомство. Печальный, точно пение арфы, голос дрозда-колдуна падал с неба, словно лёгкий листопад.

— Я слышу тебя, Тилит, — прошептала она. — Ты мне нравишься больше всех. Моя тайная любовь.

Туат снова подняла глаза на ласточек, наблюдая за тем, как они плетут свое полотно, и пытаясь понять, какой рисунок птицы выбрали сегодня. Она прищурилась, заставив себя видеть только их полет, представить, что каждая птица вдруг превратилась в тонкую иглу, которая тянет за собой невидимую нить.

«Какое восхитительное получилось бы платье», — подумала она, но тут же прогнала пустые мысли. Она никогда не знала — и не всегда понимала — наверняка, что видит, однако всякий раз представляла себе, что перед ней некий узор. Это только вдохновение, утверждала ее сестра. Ритуал. Полет ласточек ничего не значит.

Наверное, так и есть.

Но она все равно считала, что в полете ласточек есть некий потаенный смысл, что он неслучаен, как не случайно то, как ласточки строят свои гнезда. Закрыв глаза, Туат постаралась удержать перед мысленным взором и сохранить в памяти полет ласточек, пытаясь отыскать настроение… да, да, вот…

Иногда оно посещало ее здесь, в саду, и Туат приходилось удерживать его в себе, пока она не входила в Зал Ткачей, избегая всех остальных, чтобы своими разговорами они не прогнали драгоценное откровение. Какая невыносимая мука — чувствовать, что тебе с таким трудом удалось его призвать, а оно ускользает, уходит прочь…

Когда появилось «да», Туат быстро причалила к берегу, легко выпрыгнула из лодки и предоставила ее собственной судьбе. Глядя прямо перед собой, она уверенно зашагала к залу, ни на кого не обращая внимания и один раз даже подняв руку, чтобы заставить замолчать прохожего, собравшегося с ней заговорить. Откровение заколебалось — «да» превратилось в «возможно». Туат остановилась на месте, закрыла глаза и попыталась восстановить в памяти полет ласточек.

Вот там — да — она его видит, не так ли?

Она поспешила вперед.

Последние несколько ярдов Туат пробежала, резко распахнула дверь и быстро закрыла ее за собой, затем накинула засов, чтобы видение не пропало. В тишине окутанного сумраком Зала Ткачей пронесся едва слышный вдох.

Через минуту она увидела свою сестру, которая стояла на чуть приподнятой платформе, а ее игла, сверкающая в лучах солнца, льющегося сквозь высокие окна, легко скользила — вверх-вниз-вверх-вниз. Туат даже не остановилась, чтобы взглянуть на гобелен. Она быстро взбежала по ступеням на свое место и сразу же принялась за работу. Первые стежки все расскажут. Она закрыла глаза, чтобы сделать их, — игла в ее руках летала, точно птица в небе.

Они пили тулл за маленьким столом, смотрели на гобелен и пытались понять, какой на нем появится рисунок.

— Получается что-то очень необычное, — сказала сестра Туат, Таннис. — Даже пугающее. Иногда, когда я на него смотрю, мне становится не по себе.

— Да, мне снятся удивительные сны. Мужчина стоит перед воротами — он поддерживает другого, — а потом он поворачивается и смотрит мне в глаза, и меня охватывает ужас, какого до сих пор испытывать никогда не приходилось. — Туат вздрогнула. — Я бы все бросила, если бы не Нэнн.

Туат часто думала о мужчинах перед огромными воротами. Их окутывал мрак или глубокие тени — один едва живой, рука и голова свисают под неестественным углом, другой крепко прижимает его к себе.

Таннис налила еще тулла, ее сильные руки легко поднимали тяжелый горшок. Туат всегда поражалась тому, как эти руки справляются с такой тонкой работой.

Туат и Таннис, близнецы, одна светлая, другая темная, родились в одну и ту же ночь. Таннис природа наградила черными, точно вороново крыло, волосами и глазами фаэля. Туат, наоборот, была светловолосой, с глазами голубыми, словно небо, отраженное в льдинках, и восковой кожей, под которой просвечивали тонкие вены.

Одна темная и надежная, как слова на странице, другая призрачная, почти бесплотная, — сестры, рожденные в один час.

— Я бы тоже отказалась, — сказала Таннис, — если бы могла… но он преследует меня, как никто до сих пор. Иногда я на него смотрю и жалею, что родилась ткачихой-предсказательницей.

— Да, и Нэнн тоже сильно обеспокоена. Она пытается это скрывать, но я вижу по ее лицу. Я уверена, что она приходит сюда по ночам, чтобы решить его загадку. Может быть, он даже ей снится.

Нэнн помогла Ратту войти в Зал Ткачей, причем весь его вес приходился на руку девушки и его палку, на ноги ничего не оставалось.

«Он стал таким слабым, — подумала она. — И это именно сейчас, когда он нам особенно нужен».

Для Ратта поставили кресло, выложенное подушками, и приготовили одеяло, чтобы прикрыть ноги. Нэнн не хватило сил посадить его в кресло, и он плюхнулся, точно тряпичная кукла. Старик прикрыл глаза и несколько мгновений не шевелился.

— Ратт?..

Он кивнул, хотя продолжал сидеть с закрытыми глазами и сжатыми зубами.

— Все в порядке, — прошептал он так тихо, что Нэнн едва расслышала его голос.

Он открыл затуманенные возрастом, словно тучами небо, глаза. Нэнн отошла в сторону, но осталась неподалеку. Старик наклонился вперед, опираясь на свою палку, и прищурился, прижав кривой палец к уголку одного из глаз.

Чтобы осветить гобелен, зажгли двести свечей. Таннис и Туат пришли бы в ярость, узнай они об этом, ведь дым обязательно испортит краски, но другого способа показать работу Ратту так, чтобы он смог разглядеть гобелен, словно при свете дня, не существовало. Кто знает, что случится с ним к утру?

Нэнн наблюдала за ним, пытаясь понять, что он видит. Ратт вытянул вперед тонкую шею — совсем как птенец, подумала она. Форма его лысой головы только усиливала впечатление. Даже для фаэля он был слишком темнокожим — результат многих лет, проведенных на дорогах под палящим солнцем, когда он собирал истории и сказания. Трудно представить себе, что этот крошечный человечек так прославился среди ее народа. Он походил на пламя свечи, которое вот-вот погаснет.

Ратт долго смотрел на гобелен, ничего не говорил, хмурился. Потом стукнул палкой по полу — получился едва слышный звук.

— Почему мне не показали его раньше? — сердито спросил он, и голос его прошелестел, словно легкий ветерок, в почти пустой комнате.

— Мы считали, что рисунок был недостаточно полным.

— Я не так слеп! Здесь все ясно — и наверняка уже давно! — Ратт зажал палку в худой костлявой руке и показал на фигуры, вышитые у ворот.