Метаморфозы жира. История ожирения от Средневековья до XX века - Жорж Вигарелло

их называют «жирными превосходительствами», «обжорами высшей пробы», «толстыми мошенниками»[588], а также ни на что негодными, а то и импотентами.

Эта тема развивается во французских революционных карикатурах. Например, образ «пресса», огромной машины с большими рычагами и зубчатыми колесами, становится символом борьбы с привилегиями: в пресс попадают жирные, одутловатые аббаты и кюре, чтобы из них выдавился их «священный жир»[589] и «награбленное» имущество. Характерна гравюра «Похороны откупщика»[590], где внимание зрителя концентрируется на огромном животе главного персонажа, с которого спадает саван; покойного провожают в последний путь его компаньоны, уродливые и точно так же заплывшие жиром.

Жир здесь всего лишь предлог, он задает темы критике, показывает содержание культуры того времени.

«Августейший супруг и ничтожный муж»[591]

В конце XVIII века наша тема становится еще важнее в плане символизма, поскольку касается образа короля. Его внешность становится объектом шельмования, подтверждающего относительную свободу высказывания и явную десакрализацию царственной фигуры.

Долгое время Людовик XVI был «худощавым»[592], если не стройным, а в первые годы царствования вдруг стал толстеть «на глазах»[593], сообщается в «Тайной переписке» между Марией-Терезией и графом де Мерси-Аржанто. В 1778 году медики сочли эту «упитанность чрезмерной и опасной»[594] и забили тревогу. Они стремились сокращать количество того, что съедал двадцатичетырехлетний король, заставляли его ходить пешком, возлагали большие надежды на воду из Виши. Результата все эти меры не принесли. Внешность короля не изменилась[595], а чопорная осанка Людовика еще более подчеркивала вес. Отсюда ирония, сквозившая в словах пажа Фредерика д’Эзека, служившего при дворе в 1780-х годах. Вот как он описывал ночное возвращение из Рамбуйе, после охоты и застолья, когда король не мог скрыть усталости от молчаливых свидетелей:

Он прибыл в полусне; ослепленный огнями факелов, на затекших ногах с трудом поднялся по лестнице. Видевшие его слуги, знавшие о склонности Людовика ко всякого рода излишествам, сочли государя совершенно пьяным[596].

Это в значительной мере отличается от реальной личности короля[597].

После его женитьбы в 1770 году прошло семь лет, в течение которых с нетерпением ожидалось рождение наследника престола, и это ожидание вызвало подозрение в том, что король импотент:

Все очень тихо задают себе вопрос:

А может ли король? Или не может?..[598]

Тема смещается на власть, ее решения, капризы, а также на вельмож, и подозрения возникают вновь и вновь:

Морепа[599] с триумфом возвращается —

Вот что значит быть монархом-импотентом!

Обнимая его, король говорит:

Коль скоро мы похожи,

Нам надо жить вместе[600].

После ареста короля в 1791 году критика усиливается. Критикуются его полнота и импотенция, бесконечно возникает образ «пупса»[601]. Короля теперь называют «жирным животным», «королем-рогоносцем», «трефовым королем»[602] и поедателем травы, а в русле строгой антимонархической логики ему приписывалось намерение быть богом-кузнецом Вулканом, повелителем железа и пожирателем людей:

Увы, какую грустную судьбу

Мне уготовило мое бессилие!

Для моей Венеры

Я, высокородный Вулкан, мертв.

Но в довершение горя

Меня видят пожирателем людей.

Ах, как ужасно питаться клевером,

Такова моя настоящая участь[603].

Эти образы сегодня многократно изучены. Образ «свиньи» предполагает, что король живет, только чтобы толстеть. Его бессилие и полнота так важны, что стали символом: он проиграл как в глазах роялистов, так и в глазах патриотов. Его безмерно раздутое тело совершенно бесполезно, он импотент, его «пассивность» заметна всем. Довершает картину дегенератка-королева, бесчувственная толстуха, ставшая символом слабости всего сословия: «Мой поросенок очень толст, он ест и пьет, но у него не встает»[604].

Глава 3. Поддержание тонуса

Лечение ожирения в эпоху Просвещения получило новые направления. В центре внимания оказался образ бессилия, полного упадка сил, предшествующего ожирению. Объяснение этого процесса ослаблением «волокон» побуждает к их укреплению. Рецепты похудания обогащаются целым арсеналом тонизирующих и возбуждающих снадобий, которые, по мысли изготовителей, должны «укреплять» плоть и тем самым способствовать удалению «излишков». Практики похудения чаще включают в себя физическую нагрузку и отдают должное открытию электричества, ведь есть надежда, что оно поможет держать в тонусе мышцы и кожу. В то же время диета нередко оказывается предметом многочисленных споров: например, обсуждался вопрос об употреблении в пищу мяса — легкого, нежного и «качественного». Для кого-то это была тонизирующая пища, для кого-то «опасная». Мнений, зачастую противоположных, множество. Пока достижения химии не сделали диету «объективной», споры о ее «качестве» не утихали.

Эффективность тонизирующих средств

Хотя умы фармацевтов по-прежнему занимает тема очищения организма, например, формулы «облегчающих» слабительных и «растворяющего» мыла, теперь на первом месте — тонус и жизненная энергия толстяков. Важно, чтобы то, что они едят, не «задерживалось» в организме. Съеденное должно исчезать, проходить по телу практически не «захватывая» его, рассредоточиваться в нем, не «отягощать». Поэтому появляются все эти «мыльные пилюли», «венецианское мыло»[605], «слабительные таблетки с алоэ»[606], которые щедро рекомендовались Эли де Бомону двумя его врачами. Эти рекомендации повторялись из раза в раз, поскольку мыло считалось также растворителем и «сорбентом»[607], а Антуан Боме, в свою очередь, использовал «уксусы», чтобы «отделить густые гуморы от вязких»[608] в тех случаях, когда ожирение трудно было отличить от отечности.

Поддержание в тонусе стало важнее всего, ведь пациенты боялись расслабления, потери тонуса кожных покровов и чувствительности. Врачи назначают тонизирующие вещества в первую очередь, считая их главным стимулятором «возвращения бодрости»[609]. В 1760 году еженедельник Avant-Coureur рекламирует полезные свойства «почек русской сосны» для борьбы «с атонией волокон»[610]. Жорж-Фредерик Баше в 1776 году изобрел смесь, которая считается лучшим тонизирующим средством. Он назвал эту смесь своим именем, стал ею торговать, рассказал о ней в книге об отеках: это смесь «черной чемерицы», мирры и «бенедикта аптечного»; он указал, где надо собирать эти растения, как изготавливать смесь, каковы дозы, способы приема и длительность лечения[611]. Это был решительный шаг: помимо того что Баше фактически сближал ожирение и отечность, использование им тонизирующих средств стало ответом на излишнюю полноту, вызванную жиром, который, как никогда ранее, напоминал о бессилии и бесчувственности ожиревшего тела.

Другие тонизирующие вещества — железо, винный камень, корица, водная микстура из меда, уксуса и морского лука — лежат в основе рекомендаций,