Флибустьеры - Хосе Рисаль

— Ну, а второй способ?

— Обратиться за поддержкой к адвокату, сеньору Пасте, — дон Кустодио слушается его, как оракула.

— Это мне больше по душе, — сказал Исагани. — Сеньор Паста филиппинец, когда-то он учился с моим дядей. Но как к нему подойти?

— Об этом надо подумать, — внимательно посмотрел на него Макараиг. — У сеньора Пасты есть своя танцовщица, то бишь вышивальщица…

Исагани опять мотнул головой.

— Да не будьте таким пуританином! — вмешался Хуанито Пелаэс. — Цель оправдывает средства! Я эту вышивальщицу знаю, зовут ее Матеа, у нее мастерская, где работает много хорошеньких девочек…

— Нет, нет, господа! — запротестовал Исагани. — Испробуем сперва честные способы. Я отправлюсь к сеньору Пасте, и если уж я ничего не добьюсь, тогда действуйте вы через всяких танцовщиц и вышивальщиц.

Против этого никто не возражал. Было решено, что Исагани немедленно повидается с сеньором Пастой и вечером в университете сообщит друзьям о результатах встречи.

XV

Сеньор Паста

Итак, Исагани явился к адвокату, считавшемуся одним из самых умных и влиятельных людей в Маниле. Даже монахи спрашивали у него совета в затруднительных случаях. Юноше пришлось подождать: в приемной было много клиентов; наконец настала его очередь, и он вошел в кабинет, или, как говорят на Филиппинах, в «контору».

Вместо приветствия адвокат кашлянул и мельком глянул на ноги посетителя; он не поднялся с места, не пригласил сесть и продолжал писать. Исагани довольно долго стоял, рассматривая сеньора Пасту. Адвокат сильно состарился, поседел, широкая лысина пролегла почти до макушки. Лицо его было угрюмо и желчно.

В кабинете царила тишина, только из соседней комнаты доносилось шушуканье писцов и скрип перьев, яростно терзавших бумагу.

Но вот адвокат кончил писать, отложил перо и, подняв голову, узнал юношу. Лицо его просветлело, он радушно протянул Исагани руку.

— Здравствуйте, молодой человек! Да вы садитесь, садитесь. Простите, я не думал, что это вы. Как дядюшка?

Исагани приободрился — беседа, пожалуй, будет успешной. Он вкратце изложил суть дела, внимательно наблюдая за действием своих слов. Вначале сеньор Паста сидел с невозмутимым видом; он знал о прошении студентов, однако притворился, что слышит о нем впервые, желая показать, что это все ребяческие затеи, не стоящие его внимания.

Когда же адвокат смекнул, чего от него хотят, а ему было известно, что в этом деле заинтересованы вице-ректор, монахи и сам генерал-губернатор, его лицо помрачнело, и он воскликнул:

— Вот уж, право, страна прожектеров! Впрочем, продолжайте, продолжайте.

Эта реплика не смутила Исагани: он заговорил о решении, которого ожидают его друзья, об их надеждах на то, что сеньор Паста, с которым так считается дон Кустодио, выскажется в их пользу. Исагани хотел было сказать «поможет студентам», но не решился, заметив на лице адвоката гримасу недовольства.

Сеньор Паста сразу сообразил, что самое лучшее не впутываться в это дело, не слушать ничьих просьб и никому не давать советов. Он знал о событиях в Лос-Баньос, о существовании двух партий, знал о том, что отец Ирене был не единственным поборником проекта и что отнюдь не ему принадлежала мысль о передаче петиции в Комиссию по начальному образованию. На самом деле в Лос-Баньос произошло вот что. Партия сторонников проекта — отец Ирене, отец Фернандес, уже упомянутая «графиня», некий коммерсант, надеявшийся выгодно продать учебные пособия для новой Академии, а также важный сановник, неутомимо цитирующий королевские указы, — уже была близка к победе, как вдруг отец Сибила, желая выиграть время, напомнил о Комиссии. Знаменитый адвокат, хорошенько все взвесив, решил запутать Исагани казуистическими отговорками и помаленьку направить беседу в другое русло.

— Да-с! — сказал сеньор Паста, выпятив губы и почесывая лысину, когда Исагани кончил. — Вряд ли кто другой любит родину так, как я, мои прогрессивные взгляды всем известны, но… я не могу себя компрометировать… Вы, верно, не знаете о моем положении, гм, весьма затруднительном… Я веду множество дел, вынужден соблюдать величайшую осторожность… Это меня скомпрометирует… — И посыпались громкие слова о законах, декретах, указах и прочем, адвокат сам чуть было не запутался в лабиринте цитат, но сбить с толку Исагани ему не удалось.

— Мы вовсе не хотим вас компрометировать, — спокойно возразил юноша. Боже нас упаси повредить человеку, чья деятельность столь важна и полезна для Филиппин! Я не очень силен в законах, королевских декретах, установлениях и постановлениях, которым подчиняется наша страна, но мне кажется, нет ничего дурного в том, чтобы способствовать возвышенным намерениям правительства и по мере сил проводить их в жизнь; цель у нас одна, различны лишь средства.

Адвокат усмехнулся: ага, голубчик, сам идешь в ловушку. Сейчас я тебя окончательно запутаю.

— Вот-вот, говоря по-простому, в этом-то и вся штука. Разумеется, помогать правительству весьма похвально, но помогать следует с покорностью, во всем подчиняясь его воле и истинному духу законов, в согласии с благородными стремлениями правителей, а не идти наперекор образу мыслей тех, чьему попечению вверено благополучие граждан, составляющих общество. А посему всякое поползновение к действию, идущее вопреки начинаниям властей, преступно и достойно кары, даже если оно сулит больше пользы, чем правительственные меры. Ведь такой факт уже сам по себе наносит ущерб престижу правительства — краеугольному камню, на коем зиждется всякое колониальное владычество.

И старый адвокат, убежденный, что теперь-то он окончательно заморочил Исагани голову, откинулся на спинку кресла. Лицо его было очень серьезно, а в душе он посмеивался.

Однако Исагани опять не растерялся:

— Я полагаю, что правительствам надо бы поискать более прочное и надежное основание… Престиж — слабая поддержка для колониальных властей, ибо зависит он не от них, а от доброй воли подданных, пока те согласны подчиняться… Мне кажется, что справедливость или разум — куда более прочные основания.

Адвокат поднял голову. Этот юнец смеет возражать и спорить с ним, с самим сеньором Пастой! Неужто его не оглушил поток громких фраз?

— Мой юный друг, ваши слова опасны, я не желаю их слушать, — с досадой ответил адвокат. — Повторяю, надо предоставить самому правительству действовать. Вот в чем суть моих рассуждений.

— Но правительства созданы для блага народа, и, чтобы выполнить свое назначение, они должны следовать советам граждан, которые лучше знают свои нужды.

— Вы забываете, что правительство тоже состоит из граждан, и вдобавок самых просвещенных.

— И все же они — люди, стало быть, могут ошибаться и поэтому не должны пренебрегать мнением других.

— Надо им доверять, и они вам дадут все.

— Есть хорошая испанская пословица: «Дитя не заплачет, мать не накормит». Не попросишь, ничего не получишь.

— Напротив! — сардонически улыбнулся адвокат. — У правительства очень даже можно кое-что получить…

Он осекся, чувствуя, что сказал лишнее, и попытался загладить свою неосторожность.

— Правительство дало нам то, о чем мы и не просили и просить не могли… ибо всякая просьба… гм, просьба… предполагает, что правительство в чем-то оплошало, то есть не выполнило своего долга… Подсказывать ему средства, пытаться направлять его, даже ни в чем ему не переча, значит предполагать, что оно может заблуждаться. А я уже сказал вам, подобные предположения — посягательство на самое существование колониальных правительств… Простому народу этого не понять, да и некоторые легкомысленные студенты не понимают, вернее, не хотят понять, сколь чреваты опасностями их просьбы, сколько пагубного бунтарства в одной этой мысли…

— Прошу прощения, — перебил Исагани, возмущенный аргументами юриста, но, по-моему, если народ, действуя законными путями, чего-либо просит у правительства, это говорит о том, что он считает правительство справедливым и расположенным исполнить просьбу. Следовательно, подобный поступок должен не раздражать правителей, а льстить им: ведь у мачехи не просят, просят у матери. Конечно, опыта у меня немного, но я полагаю, что правительство не всезнающе, оно не может все видеть и предвидеть, а если бы и могло, ему все равно не следует оскорбляться — сама церковь только и делает, что просит и молит господа, который, уж верно, всевидящ и всезнающ, да и вам, сеньор Паста, приходится просить и требовать то того, то другого в судах правительства, и до сей поры ни господь, ни судьи не заявляли, что оскорблены этим. Все сознают, что правительство, будучи человеческим установлением, нуждается в содействии граждан, в том, чтобы ему помогали видеть и понимать действительность. Вы сами не верите в то, что говорите; кому, как не вам, знать, что правительство, которое, кичась могуществом и независимостью, из страха либо из недоверия отвергает советы своих граждан, — это тирания; и только те народы, которыми правят тираны и деспоты, не могут ничего ни советовать, ни просить. Зато они могут требовать от ненавистного им правительства, чтобы оно сложило свои полномочия.