Модели культуры - Рут Бенедикт

оскорблением, и этой утренней работой во дворе соперник достаточно ясно выразил свой протест. Дальше этот вопрос он развивать не стал.

Схожим образом смягчено и отношение к супружеской ревности. Они встречают прелюбодеяние без лишней ярости. Индейцы равнин обычно отвечали на измену жены тем, что отрезали кончик ее носа. Подобное проделывали даже другие индейские племена юго-запада, например апачи. Но для зуни неверность жены не служит оправданием жестокости. Муж не видит в этом нарушения своих прав. Если она неверна, это, как правило, первый шаг к тому, чтобы сменить мужа, и благодаря их общественным институтам сделать это достаточно легко, так что это вполне приемлемая процедура. Они и не думают о жестоком наказании.

Жены, узнав об измене мужа, тоже чаще всего сохраняют спокойствие. До тех пор, пока ситуация не стала настолько неприятной, чтобы привести к разрыву отношений, на нее не обращают внимания. Незадолго до очередной поездки доктора Банзл к зуни один молодой муж, принадлежавший семье, у которой она жила, имел внебрачную связь, о которой судачили все индейцы пуэбло. Семья не обращала на это никакого внимания. В конце концов, один белый торговец, блюститель нравственности, стал увещевать жену. Супруги были женаты уже столько лет, у них было трое детей, она принадлежала к знатному роду. Торговец с пылом излагал необходимость проявить власть и положить конец возмутительному поведению мужа. «Итак, – сказала его жена, – я перестала стирать его одежду. Так он понял, что я знаю, что все знают, и он перестал видеться с той девушкой». Действенно и без единого слова. Не было ни вспышек гнева, ни обвинений, ни даже открытого признания проблемы.

Впрочем, женам позволителен иной вариант поведения, который не одобряется в случае, если изменили мужчине. Жена может обрушиться на свою соперницу и принародно ее избить. Они бранятся и оставляют друг на друге синяки. Это ничего не решает, и даже в тех редких случаях, когда это все же происходит, все затухает так же быстро, как и вспыхивает. Это единственный признанный у зуни вид рукопашной драки. В то же время, если женщина живет в мире с мужем, который заводит все новых и новых любовниц, ее семья начинает гневаться и давить на нее, призывая порвать с ним. Они говорят: «Все считают, что она, должно быть, любит его», и вся ее родня опозорена. Она не подчиняется установленным правилам.

Ведь традиционный путь – это развод. Если мужчине неприятны родственницы его жены, он волен вернуться в дом своей матери. Так ему удается избежать близости на бытовом уровне с людьми, которые ему не нравятся, и он просто расторгает отношения, которые не удается поддерживать мирно.

Раз у народов пуэбло успешно получается поддерживать общественные институты, которые сводят ревность и другие бурные чувства до минимума, еще больше они озабочены тем, чтобы обеспечить аполлоническое отношение к смерти. И все же разница есть. Как видно из практик самых разных культур, такую эмоцию, как ревность, вполне реально культивировать при помощи культурных установок, равно как и объявить вне закона. Но утрату пережить не так легко. Смерть близкого – самый жестокий удар в жизни человека. Она угрожает сплоченности группы, требует радикальной общественной перестановки, особенно если умерший был взрослым человеком, и чаще всего означает одиночество и скорбь для тех, кто остался.

Пуэбло по своей сути реалисты, и они не отрицают скорбь, следующую после смерти. В отличие от некоторых культур, о которых мы скажем позднее, они не превращают траур по близкому родственнику в грандиозную постановку или явление, внушающее ужас. Они относятся к этому как к утрате, тяжелой утрате. Но они прибегают к тщательно продуманным приемам, которые позволяют пережить ее как можно быстрее и как можно менее болезненно. Акцент делается на том, чтобы скорбящий забыл о случившемся. Они отрезают у умершего прядь волос и совершают окуривание, чтобы те, кто скорбит слишком глубоко, очистились. Они рассыпают черную кукурузную муку левой рукой, потому что она ассоциируется со смертью, чтобы «дороги их были черны», то есть чтобы между ними и их горем опустилась тьма. У ислета вечером четвертого дня, до того как родственники умершего разойдутся, исполняющий обязанности жрец сооружает наземный алтарь, на который они возлагают молитвенные палочки за покойного, его лук и стрелы, щетку, которой расчесывали его волосы перед погребением, и предметы одежды покойного. Помимо этого, на алтарь выставляют миску с целебной водой и корзину с едой, в которую каждый что-то положил от себя. От двери дома до алтаря жрец выкладывает по земле дорожку из еды, чтобы покойный смог войти внутрь. Все собираются, чтобы покормить покойного в последний раз и отпустить. Один из жрецов опрыскивает всех целебной водой из миски и затем открывает дверь. Вождь обращается к умершему, приглашая его зайти и поесть. Они слышат шаги снаружи и его стук в дверь. Он входит и ест. Затем вождь окропляет ему дорогу, по которой тот может уйти, и жрецы «выгоняют его из деревни». Они берут с собой молитвенные палочки для покойного, предметы его одежды и личные вещи, щетку и миску с едой. Они выносят их за пределы деревни, ломают гребень и миску и полностью закапывают все в землю. Возвращаются они бегом, не оборачиваясь назад, и запирают дверь перед мертвым, нацарапав на ней кремниевым ножом крест, чтобы мертвец не смог войти. Это формальный разрыв с покойным. Вождь обращается к народу и говорит, что им нужно забыть умершего: «Вот уже четыре года как он умер». В их обрядах и фольклоре часто проскальзывает мысль о том, что день становится годом, а год – днем. Время прошло, чтобы освободить их от горя. Народу дали свободу, оплакивание окончено.

Какими бы ни были особенности психологии народа, смерть есть факт непреклонный и неизбежный, и зуни, чувствуя аполлоническое неудобство оттого, что они не могут объявить вне закона потрясение, вызванное смертью ближайшего родственника, очень явственно выразили это в своих общественных институтах. Они придают смерти как можно меньшее значение. По сравнению со всеми их обрядами, обряды погребения самые простые и наименее выразительные. Здесь нельзя встретить той продуманности до мелочей, свойственной их календарным обрядам. Тело тут же погребают, и никакие жрецы не проводят ритуал.

Но если смерть близко затронула человека, даже зуни не сможет столь легко о ней позабыть. Они объясняют это затянувшееся горе или беспокойство верой в то, что оставшийся в живых супруг находится в еще большей опасности. Скончавшаяся жена может «затянуть его», то есть из-за своего одиночества забрать с собой. То же касается