Спустя девяносто лет - Милован Глишич

покрепче, хорошенько его связали, скрутили, а потом завели в сруб, привязали к шесту и закрыли…

Староста тотчас отправил гонца с письмом к начальнику уезда, что на Космае найдено необычное животное; никто точно не знает, что это, но вроде как дикий человек.

* * *

Правду сказать, видали на Космае и вампиров, и ведьм, и здухачей, и дрекавцев, и всякую чертовщину, но никогда – диких людей.

Старик Ненад, который застал обе крайины[41], он помнит не один десяток вампиров, троих сам проткнул колом из боярышника, а уж ведьм и прочих призраков сто раз видел, но не помнит – по крайней мере так и не вспомнил, – чтобы на Космае были дикие люди.

Даже старая бабка Вишня, ей за девяносто, у неё уже третьи зубы вылезли, она в рубашке родилась и ясновидящая; она тоже много разных чудес повидала, даже помнит, как чума на Космай пришла и как вилы купались в Вилином корыте на вершине Малована, которое и сейчас видно, но и она не упомнит, чтобы когда-нибудь на Космае водились дикие люди.

Но что поделаешь? Нынче в мире всё наперекосяк, вот и напасти всякие новые, теперь вот дикие люди!

Слух быстро разлетелся по деревне: как Радош столкнулся с дикарём на Большом Космае; как чуть через это не погиб; как собрались люди – поймали дикаря, связали, привезли в управу и посадили там!

Женщины боятся, дети дрожат. А мужики, как всегда, одни верят, а другие смеются и других поддразнивают.

Некоторые остряки говорили, что видели на ярмарках много таких зверей и что это не так уж опасно. Одно только странно – как это его на Космай занесло?

Радош пришёл домой весь перепуганный, уставший, помирает от жажды. Попросил воды, напился; еле-еле рассказал Смиле, что с ним случилось, и сразу лёг, как был потный и усталый, на траву перед домом. Долго спал как убитый. А проснувшись, стал жаловаться, что у него болит поясница и что холодно ему.

К вечеру на него напал озноб и бредить начал – сам не свой.

Смиля перепугалась, всё ходит по дому и вздыхает: «Я же тебе говорила – не ходи, а ты не послушал!»

Делать нечего, побежала к Андже, она гадалка и травница, спросить, есть ли для него какое-нибудь лекарство.

– Ох, кума, не к добру это! – говорит ей Анджа. – Правда, я много чудес повидала, но дикари сюда раньше не приходили!..

– Охотник, он рано или поздно непременно во что-то встрянет, – сказала тётка Синджа, старуха из Герцеговины, зашедшая к Андже за травкой от порчи. – Мой покойный тесть, сохрани, Господь, его душу, тоже был охотник, вот как Радош! Другого такого не сыскать во всей Герцеговине. Однажды он шёл мимо какой-то пещеры и слышит, внутри кто-то поёт: «Если бы Богдан (так его звали) додумался сделать полку из боярышника, а курок из калины и поставил тут капкан – он бы меня поймал». Не было печали – пошёл он домой, сделал полку из боярышника и курок из калины, а капкан поставил прямо перед той пещерой. Завтра спозаранку пришёл, а в капкане лань. Он подошёл поближе – девушка там! Отошёл назад – лань! И так несколько раз. Наконец, говорит, зажмурился – будь что будет! – кинулся и выпустил её из капкана. А она, мол, говорит человечьим голосом: «Благодари Бога, что ты меня отпустил, а то добра б тебе это не принесло». И исчезла. А он домой побежал, от страха даже капкан забыл забрать. Как вернулся домой, сразу свалился пластом. Заболел, целый год его пришлось на руках таскать. Еле-еле на ноги встал, но и потом долго болел и наконец умер.

– Бог знает, что теперь будет с Радошем! – сказала Смиля и аж похолодела от страха.

– А что с ним, кума? – спросила Анджа.

– Лежит, своих не узнаёт; всё бредит, прости господи, будто помешался.

– И как это он умудрился наткнуться на дикаря?

– Если кому суждено несчастье, так его не миновать.

– Но, в самом деле, неужто и правда дикарь?

– Ей-богу, говорят, самый что ни на есть,– сказала тётка Синджа.– Старый Ненад говорит, в Кочину крайину[42] приезжали из самой Анатолии хвостатые люди. Тявкают, говорит, как собачонки. Может, это их щенок, аж в эти места забрался.

– Горе мне, несчастной! Что же мне теперь делать с мужем? – взволнованно спросила Смиля.

– Ну-ну, бедняжка моя! – посочувствовала ей Анджа.

– А ты, кума, лекарства не знаешь?

– Не знаю, может, разве испуг ему вылить?

– Ну, давай сделай, что можешь, а я уж тебя не забуду.

Анджа пошла и принесла из ваята какие-то свёртки. Вынула из одного две-три отслужившие свинцовые пули. Дунула на них, что-то прошептала, положила на совок для углей и сунула в огонь. Затем взяла зелёную миску с водой и, когда свинец расплавился, вылила его в воду. Горячий свинец в воде зашипел, и получились кусочки разной формы, то цветочек, то иголочки, а один большой кусок вышел совсем как ребёнок: хорошо получилось, будто голова и лапки какие-то. Анджа взяла этот кусок, повертела так и сяк и сказала необычным, колдовским голосом:

– Видишь, кума, боится он кого-то, вроде как зверя, а вроде как человека. Вот, посмотри, голова, руки и ноги. Ударило его, значит, в голову, в ноги, в руки.

– Ох да. Только ему, бедолаге, чуть получше, он всё стонет, что болит у него голова и все кости! – сказала Смиля.

– Смотри, кума, – продолжила Анджа, – я ему тут загашу немного углей, отнесёшь домой. Когда солнце сядет, выведи его к поленнице и умой этой водой лоб, грудь, руки и ноги, но чтобы крест-накрест. И подай ему воды через кочергу, пусть немного выпьет. А что останется, отнеси и вылей на перекрёстке. А ещё неплохо было бы взять немного шерсти у чёрного кота без отметин и окурить его… Запомни мои слова хорошенько!

– Всё сделаю. Дай тебе бог здоровья, кума! – сказала Смиля, очень надеясь, что это поможет.

Анджа взяла щипцы и стала один за другим пихать угольки в воду, шевеля губами, как будто что-то шепча. Так она затушила девять угольков и отдала миску Смиле.

Смиля поскорей заторопилась домой.

– Кума! – крикнула ей вслед Анджа. – Если ему от этого не полегчает, приходи снова в пятницу в новолуние, посмотрим, что можно сделать.

– Приду, кума, приду! Ох, даст бог, он всё-таки встанет. Работа стоит, столько всего, а мы одни с ним. Не знаю, за что хвататься, то ли с ним сидеть, то ли по