Спустя девяносто лет - Милован Глишич

через плечо, ничего не грохочет в деревне. Люди спокойно приходят и уходят из дому в любое время, когда им вздумается.

* * *

Под Дмитриев день опять был праздник в доме у Маты. Бог дал ему сына, здорового, красивого, как золотое яблочко. Крестил его поп Миле, а имя крёстный по просьбе Маты выбрал такое – Янко[35].

На праздник пришли все видные жители села: поп Миле, староста Живко, Неша Сернич и ещё многие. Были красивые здравицы, пение, шутки.

Случайно зашёл разговор и о прошлогодних видениях.

– Слушай, Мата, дорогой, – спросил к слову староста Живко, – неужто ты и правда встретил Янко на перекрёстке?

– Да, понимаешь, староста, – ответил брат Мата, отводя глаза, – это, по правде сказать, давно было, я уже как-то подзабыл…

– Да, давно, – согласился Станко Дженабет, – как раз в прошлом году примерно в это время и я видел этого человека… Только мне всё что-то кажется, что он был немного потолще и помельче покойного Янко.

– Да, покойник Янко, храни, Господь, его душу, – сказал староста, – был человек высокий и сухощавый.

– Я знаю, – продолжал Станко Дженабет, – а этот был невысокий и полненький. Вот примерно как, не в обиду будь сказано, как наш братец Мата…

Братец Мата слегка закашлялся и вышел за дверь… Должно быть, Смиле что-то сказать.

– А правда, невестушка,– обратится Рака Тотрк к невестке Смиле, которая как раз внесла поднос с гибаницей[36], – а правда тот ребёнок читал на чердаке?..

Невестка Смиля поставила перед гостями гибаницу и быстро вышла, сделав вид, что не слышала, о чём её спрашивает Тотрк.

– Оставьте, люди, эти разговоры, – сказал староста Живко. – Ни к чему они сейчас… Нам есть, слава богу, о чём ещё поболтать…

– Ты прав, староста! – сказал Неша Сернич и взял стакан. – Ну, за здоровье первенца!.. – И закрутил красивую витиеватую здравицу, как умеет хороший крёстный.

Гуляли в тот день дотемна.

Назавтра поутру сидели в деревенской корчме Младен Скакавац и Петрич Голяк. Было ещё несколько человек из деревни. Перед Младеном и Петричем шкалик ракии, а они не пьют.

– Давай, Младен, – предлагает Петрич, – глотни немного, а я допью.

– Ох, братец, не могу, – отвечает Младен. – Перепились мы вчера у Маты, прямо голова болит.

– И мне что-то не хочется, – говорит Петрич. – Хорошо мы вчера у Маты посидели… Только, слушай, ты что-то такое говорил, когда мы сюда шли, а как эти двое ребёнка-то прогнали?

– Ты же знаешь, – начал Младен, – что прочитал поп Ивко из своей книги?

– Знаю, братец, как не знать, – говорит Петрич и придвигается ближе, чтобы лучше слышать. – Давай уж, рассказывай!

Тут и другие стали подсаживаться послушать.

– Ну так вот, – продолжил Младен. – Неша Сернич и братец Мата отправились глухой ночью прямо на могилу этого ребёнка. Неша взял с могилы горсть земли, завязал в полотенце и скорей на гору. Не успели они отойти и на добрый десяток шагов, а ребёнок уже топочет за ними. А потом закричал, как сквозь слёзы: «Куда вы меня несёте?»

– Прямо закричал! – изумлённо переглянулись слушатели.

– А то! – подтвердил Младен и продолжил: – Они молчат, не оглядываются ни в какую и скорей вперёд… Когда они уже высоко поднялись в гору, Неша высыпал землю из полотенца и разбросал везде понемножку. Ребёнок вскрикнул и кинулся в заросли, собирать… Знаете, если землю с могилы так разбросать, нипочём не вернётся, пока всё не соберёт до последней крошечки!..

– Знаем, знаем! Не тяни, Младен, рассказывай! Что дальше было? – насели люди, горя желанием услышать, что дальше.

– Они быстро повернулись, – продолжил Младен, – и назад побежали. Только вышли на открытое место, вдруг откуда ни возьмись волк завыл. Помолчал немного, потом другой завыл с другой стороны, потом ещё…

Тут закричал этот ребёнок, господи помилуй, так закричал, что по всей горе слышно. Потом вскрикнул ещё раз, но уже слабее, и наконец всё стихло.

– Наверное, его волки растерзали? – сказал один из слушателей.

– Растерзали, а как же! – подтвердил Младен.

– И что дальше было? – спросил Петрич.

– Ничего, – ответил Младен. – Говорят ещё, на следующий день тётка Новка нашла в Ясенице красную рубашку, ту самую, в которой ребёнок родился. Зацепилась за камень на мостках, где бельё стирают. Тётка Новка отогнала её палкой, и водой её унесло… Вот как всё было!

Вот так, по рассказу Младена Скакаваца, окончил свои дни тот жуткий ребёнок.

* * *

Об этом ещё долго рассказывали, когда не было уже на свете ни братца Маты, ни невестки Смили, ни Неши Сернича, ни Младена Скакавца, и всегда в конце добавляли: «Вот как всё было!»

Однако всё было не так. Читатель, наверное, заметил, что эта история какая-то запутанная и немного неясная. Это всё потому, что правды в ней очень мало.

Правда, что братец Мата и братец Янко очень друг друга любили. Правда и то, что невестка Смиля и братец Мата любили и заботились друг о друге и при жизни Янко, и после его смерти. Правда, что братец Мата женился на Смиле.

Остальное – откровенное враньё. Янко не становился вампиром, не было того ужасного ребёнка, и не читал он, и волки его не растерзали. Ничего этого не было.

Слух о том, что Янко превратился в вампира, распустил братец Мата, чтобы отогнать сватов от Смили. Мата и был тем самым вампиром: он бродил по ночам около дома Янко и по всей деревне с тряпкой через плечо, пугая людей, собак и скотину.

Историю о ребёнке придумал и разыграл для Маты Неша Сернич, а распространили её Младен Скакавац, тётка Новка и Момир, тот самый, который, если соврёт, то и солнце в небе остановится.

Вот как всё было!

Редкий зверь

Под Космаем, в Неменикучах живёт такой Радош, охотник, другого такого во всём уезде не найти. От него не укроется ни кроличья нора, ни лисья, ни барсучье логово, ни хорёк, ни какая-нибудь убогая зверушка, нет такого зверя, чтобы он не нашёл и не поймал. Ястребов, воронов, орлов на лету бьёт. Уж если прицелился, нипочём не промажет. Правда, охотников в тех местах мало, пожалуй, что один только Радош этим промышляет. И всегда у него ружьё за плечами. Куда ни пойдёт: в поле, в лес, в виноградник, на луг – никогда без ружья не выходит.

В аккурат на осенние Кузьминки Радош встал пораньше, чтобы обойти поле, а потом немного прошвырнуться по Космаю – всё равно праздник, работать нельзя, так хоть поймает кого; а ночью ещё дождик прошёл,